— И они хотели, чтобы я была малышом! — взорвалась ты. — Но я не малыш! — Уиллоу очень восприимчива к замечаниям о своем росте, — объяснила я. — Мы предпочитаем говорить, что она экономит площадь. — Мам, они все время говорили, что раз я самая маленькая, то должна быть малышом, а я не хочу быть малышом, я хочу быть папой. Для мисс Уоткинс это тоже, похоже, было новостью. — Папой? — спросила я. — А почему же не мамой? — Потому что мамы уходят в ванную, включают воду и плачут, чтобы никто их не слышал. Мисс Уоткинс посмотрела на меня: — Миссис О’Киф, почему бы нам не поговорить снаружи? Целых пять минут мы ехали в тишине. — Нельзя ставить подножку Кэссиди, когда она идет мимо тебя на обед. — Но мне пришлось отдать тебе должное за изобретательность — ты не могла кому-то навредить, не навредив при этом себе, так что поступок был тактически умным, даже дьявольским. — Уиллоу, ты же не хочешь, чтобы мисс Уоткинс считала тебя хулиганкой после одной недели в школе. Я не сказала тебе, что, когда мы с мисс Уоткинс вышли в коридор, она спросила, не происходит ли сейчас что-то дома, что могло бы повлиять на твое поведение в школе, и я соврала ей, глядя в лицо. — Нет, — сказала я, сделав вид, что подумала. — Понятия не имею, откуда у нее это взялось. Но опять же у Уиллоу удивительное воображение. — Итак… — сказала я, ожидая признания того, что ты пересекла черту. — Хочешь что-нибудь сказать? Я посмотрела на тебя в зеркало заднего вида. Ты кивнула, в твоих глазах стояли слезы. — Мамочка, пожалуйста, не отдавай меня. Если бы я не остановилась на светофоре, то, наверное, врезалась бы в машину передо мной. Твои узкие плечики тряслись, из носа текло. — Я буду вести себя лучше, — сказала ты. — Я буду идеальной. — Ах, Уиллоу, дорогая. Ты и так идеальная! Я чувствовала себя пойманной в ловушку ремня безопасности все десять секунд, что мы стояли на светофоре. Стоило нам тронуться, и я свернула на первую же улочку. Выключила двигатель и перебралась на заднее сиденье, вынимая тебя из кресла. Оно было адаптировано под тебя, точно так же, как и твоя младенческая кроватка — с прямой спинкой, но с усиленными пеной ремнями, иначе торможение могло вызвать перелом. Я аккуратно отстегнула тебя и покачала на руках. Насчет иска мы с тобой не разговаривали. Я пообещала себе, что постараюсь как можно дольше держать тебя в блаженном неведении, — по этой же причине я не говорила об этом мисс Уоткинс. Но чем дольше я откладывала разговор, тем вероятнее было, что ты узнаешь обо всем от одноклассницы, а такого я не могла допустить. Правда ли я пыталась защитить тебя? Или защищала себя? Буду ли я вспоминать этот момент через несколько месяцев как начало разлада между нами: «Да, мы сидели на Эпплтон-лейн под сахарным кленом, и в ту секунду моя дочь возненавидела меня». — Уиллоу… — начала я, и в горле вдруг пересохло. — Если кто-то и был плохим, так это я. Помнишь, мы ездили к тому адвокату после твоих переломов в «Дисней уорлд»? — К мужчине или женщине? — К женщине. Она нам поможет. Ты заморгала: — В чем поможет? Я замешкалась. Как объяснить юридическую систему пятилетнему ребенку? — Знаешь ведь правила? — сказала я. — В доме, в школе? Что бывает, если кто-то нарушает правила? — Их выгоняют. — Правила для взрослых те же. Нельзя никому вредить. Нельзя брать то, что тебе не принадлежит. И если ты нарушишь правила, то понесешь наказание. Адвокаты помогают, когда кто-то нарушает правила и вредит тебе. Они должны убедиться, что человек, поступивший плохо, несет за это ответственность. — Как, например, когда Амелия украла мой блестящий лак для ногтей и ты заставила ее купить мне новый из карманных денег? — Вот именно, — ответила я. В твоих глазах снова появились слезы. — Я нарушила правила в школе, и теперь адвокат заставит меня уехать из дому, — сказала ты. — Никто никуда не уезжает, — возразила я. — Особенно ты. Не ты нарушила правила, а кто-то другой. — Это папочка? — спросила ты. — Поэтому он не хочет, чтобы ты нанимала адвоката? Я внимательно посмотрела на нее: — Ты слышала, как мы об этом говорили? — Я слышала, как вы кричали. — Это не из-за папы. И не из-за Амелии. — Я сделала глубокий вдох. — Это Пайпер. — Пайпер что-то украла из нашего дома? — Вот здесь все становится сложным. Она украла не вещь, как телевизор, например, или браслет. Она просто не сказала мне кое-что, что должна была. Что-то важное. Ты посмотрела на ноги: — Это что-то насчет меня? — Да. Но это ни за что бы не изменило моих чувств к тебе. На этой планете есть только одна Уиллоу О’Киф, и я рада, что она моя дочь. — Я поцеловала тебя в макушку, потому что не осмеливалась посмотреть в глаза. — Забавно, однако, — сказала я, и мой голос задрожал от слез. — Чтобы этот адвокат помог нам, мне нужно сыграть в игру. Придется говорить вещи, которые не являются правдой. Которые могут обидеть тебя, если ты их услышишь и не будешь знать, что я лишь притворяюсь. Я осторожно взглянула на твое лицо, убедиться, что ты меня слушаешь. — Как когда кого-то убивают по телевизору и это не по-настоящему? — сказала ты. — Точно, — ответила я. Пули холостые, так почему же у меня такое чувство, что я истекаю кровью? — Ты услышишь всякие вещи, а может, прочитаешь и подумаешь: «Моя мама никогда бы такого не сказала». И ты будешь права. Потому что в суде когда я буду говорить с тем адвокатом, то буду притворяться кем-то другим, хотя выгляжу так же и голос у меня не изменился. Я могу одурачить кого угодно в этом мире, но я не хочу обманывать тебя. Ты моргнула, глядя на меня: — Можем мы потренироваться? — Что? — А я скажу. Играешь ты или нет. Я затаила дыхание. — Хорошо, — сказала я. — Ты молодец, что подставила сегодня подножку Кэссиди. Ты яростно посмотрела на меня: — Ты врешь! Мне бы хотелось другого, но ты врешь. — Хорошая девочка. Мисс Уоткинс нужно выщипать брови на переносице. На твоем лице засияла улыбка. — Это хитрый вопрос, но ты по-прежнему врешь. Хотя у нее и правда гусеница вместо бровей, так скорее бы сказала Амелия, а не ты. Я расхохоталась: — Уиллоу, да ладно тебе! — Правда! — Но я ничего еще не сказала. — Тебе не нужно говорить «я люблю тебя», чтобы сказать «я люблю тебя». — Ты пожала плечами. — Всего лишь назови мое имя, и я пойму. — Как? Когда я посмотрела на тебя сверху вниз, то с удивлением увидела саму себя — в форме твоих глаз, в твоей сияющей улыбке. — Скажи Кэссиди, — велела мне ты. — Кэссиди. — Скажи… Урсула.