— Урсула, — повторила я. — А теперь… — Ты указала на себя. — Уиллоу. — Разве ты не слышишь? — сказала ты. — Когда кого-то любишь, то произносишь его имя по-другому. Будто у тебя на языке оно в безопасности. — Уиллоу, — повторила я, ощущая мягкие, как перина, согласные и тягучие гласные. Может, ты была права? И это могло перекрыть все, что мне пришлось бы сказать? — Уиллоу, Уиллоу, Уиллоу, — запела я колыбельную, которая, как парашют, могла бы смягчить грядущие удары. Марин Октябрь 2007 года Невероятно, сколько времени и мертвых деревьев уходит на гражданский иск. Как-то раз во время слушания дела против священника за сексуальное домогательство мне пришлось вытерпеть показания психиатра, которые длились три дня. Первый вопрос был: «Что такое психология?» Второй: «Что такое социология?» Третий: «Кем был Фрейд?» Эксперту платили триста пятьдесят долларов в час, и он собирался отработать свое время по полной. Кажется, мы тогда лишились трех стенографов из-за синдрома запястного канала, пока его ответы наконец не записали. Прошло восемь месяцев с момента первой встречи с Шарлоттой О’Киф и ее мужем, и мы все еще находились на стадии знакомства. В основном мы узнавали повседневную жизнь клиентов, иногда я звонила им и запрашивала какой-то документ или информацию. Шона повысили до лейтенанта. Уиллоу пошла в детский сад на полный день. Шарлотта проводила те семь часов, что Уиллоу была в саду, перед телефоном, ожидая, что ей по звонят и скажут об очередном переломе дочери. Перед дачей показаний заполнялись анкеты, которые назывались опросниками, помогавшие адвокатам вроде меня увидеть сильные и слабые стороны дела и смогут ли истцы получить компенсацию. Здесь следует довольно быстро определить, является ли дело проигрышным и где в нем черные дыры, прежде чем они затянут тебя. Утром в моем почтовом ящике оказался опросник Пайпер Риис. Я слышала, что она взяла отпуск в клинике, а ее место занял вышедший с пенсии наставник. Все дело держалось на предположении, что Пайпер не сказала Шарлотте о медицинской проблеме ребенка на ранней стадии — не предоставила информацию, которая могла привести к прерыванию беременности. Глубоко внутри я гадала, правда ли это недосмотр со стороны акушера или подсознательная ошибка. Может, были акушеры, которые вместо абортов предлагают усыновление или удочерение? Может, кто-то из них договорился и с моей матерью? Наконец я получила свое письмо, не разглашающее данных, от Мейси в архиве окружного суда округа Хиллсборо. Уважаемая мисс Гейтс! Данная информация собрана в судебном архиве касательно вашего удочерения. Информация в архиве указывает на то, что акушер матери связался с адвокатом в поисках пациента, который рассматривал удочерение. Адвокат знал об интересе Гейтсов в приемном ребенке. Он встретился с биологическими родителями после рождения и договорился об удочерении. Вы родились в больнице Нашуа в 17:43 3 января 1973 года. Вас выписали из больницы 5 января 1973 года, передав под опеку Артура и Ивонны Гейтс. Удочерение вступило в силу 28 июля 1973 года в суде округа Хиллсборо. Информация, указанная в свидетельстве о рождении, говорит о том, что вашей биологической матери на тот момент было семнадцать лет. В то время она являлась жительницей округа Хиллсборо. Она принадлежала к европеоидной расе, в графе «Род деятельности» значилось «Студент». Биологический отец не был указан в свидетельстве о рождении. Во время удочерения она проживала в Эппинге, Нью-Гэмпшир. Заявление об удочерении указывает вашу религиозную принадлежность к католикам. Ваша биологическая мать и бабушка по материнской линии подписали согласие об удочерении. Вы можете связаться со мной, если вам понадобится дополнительная помощь. С уважением, Мейси Донован. Смысл письма без указаний личностей заключался в том, чтобы предоставить информацию без подробностей, но я еще столько хотела узнать. Мои отец и мать расстались во время беременности? Была ли моя мать напугана, оставшись одна в больнице? Взяла она меня на руки хотя бы раз или позволила медсестре унести меня? Я задумалась, знали ли мои приемные родители, которые воспитали меня как протестантку, что я родилась католичкой. И поняла ли Пайпер Риис, что, если бы Шарлотта О’Киф не захотела бы растить такого ребенка, как Уиллоу, возможно, кто-то бы с радостью ухватился за эту возможность? Сосредоточившись, я подняла заполненную Пайпер анкету и пролистнула страницы, чтобы узнать ее версию истории. Мои вопросы шли от общих к более частным. Первый был легче легкого: «Когда вы впервые встретили Шарлотту О’Киф?» Я просмотрела ответ и заморгала, решив, что ошиблась. Подняв трубку, я позвонила Шарлотте. — Алло? — напряженно ответила она. — Это Марин Гейтс. Нам надо поговорить об опроснике. — Ох, я так рада, что вы позвонили! Должно быть, это какая-то ошибка, поскольку мы тоже такой получили на имя Амелии. — Это не ошибка. Она значится в качестве одного из свидетелей. — Амелия? Нет, это невозможно! Она ни в коем случае не будет давать показания в суде! — Она может описать уровень жизни в вашей семье и как НО повлиял на нее. Может рассказать о поездке в «Дисней уорлд», какую травму вам нанесли, когда забрали ее в приют… — Я не хочу, чтобы ей пришлось говорить об этом… — Она будет на год старше, когда начнется слушание, — сказала я. — И может, ей не придется выступать в качестве свидетеля. Она указана там на всякий случай, таков протокол. — Может, тогда мне не стоит говорить ей об этом, — буркнула Шарлотта, что напомнило мне о причине звонка. — Мне нужно поговорить с вами насчет опросника Пайпер Риис. Там я спрашивала, когда она впервые встретила вас, и она ответила, что вы лучшие подруги уже восемь лет. На проводе повисла тишина. — Лучшие подруги? — Ну… — протянула Шарлотта. — Да. — Я ваш адвокат уже восемь месяцев. Мы полдюжины раз встречались лично, в три раза больше общались по телефону. И вы не посчитали важным сообщить мне такую крохотную деталь? — Это ведь не имеет отношения к делу? — Шарлотта, вы мне соврали! Это еще как имеет отношение к делу! — Вы не спрашивали, дружу ли я с Пайпер, — возразила Шарлотта. — Я не врала. — Это важное сокрытие информации. Я подняла анкету Пайпер и громко зачитала: — «За все годы нашей дружбы не было ни единого признака того, что Шарлотта так относится к ведению своей беременности. Мы вместе с нашими дочерями ходили по магазинам за неделю до того, как я получила иск, который не имеет никаких оснований. Можете представить себе мое потрясение». Вы ходили по магазинам с этой женщиной за неделю до того, как подали иск? Вы хоть понимаете, насколько хладнокровным поступком это будет выглядеть в суде? — Что еще она сказала? У нее все в порядке? — Она не работает сейчас. Уже два месяца. — А-а-а… — выдохнула Шарлотта. — Послушайте, я адвокат. Я прекрасно понимаю, что моя работа подразумевает разрушение чужих жизней. Но очевидно, что вы связаны с этой женщиной эмоционально, помимо профессиональных отношений. Это вряд ли вызовет сочувствие. — Как и говорить суду, что я не желала рождения Уиллоу, — сказала Шарлотта. С этим я поспорить не могла. — Вы можете получить от этого иска то, чего хотите, но огромной ценой. — Вы про то, что все будут считать меня стервой? За то, что подставила лучшую подругу? И что использовала болезнь ребенка ради денег. Марин, я не дура. Знаю, что обо мне будут говорить. — С этим будут проблемы? Шарлотта замешкалась. — Нет, — уверенно произнесла она. — Не будет. Она уже призналась, что было непросто уговорить мужа принять участие в иске. Теперь я узнала, что их с ответчиком связывает целая история. Невысказанные слова могли нанести не меньший вред, чем сказанные. Взять хотя бы то глупое письмо без указания деталей. — Шарлотта, — сказала я, — больше никаких секретов. Предварительные показания нужны, чтобы узнать, как будет реагировать человек, когда его отправят в зал суда. Они проводятся адвокатом второй стороны и включают попытки подвергнуть сомнению слова свидетеля на основании опросника. Чем более невозмутимо и честно ведет себя человек, тем лучше выглядит дело. Сегодня слушали предварительные показания Шона О’Кифа, и это меня очень пугало.