2 1/2 стакана сахара. 1/2 стакана легкого кукурузного сиропа. 1/2 стакана воды. Щепотка соли. 3 больших яичных белка. 1 чайная ложка ванили. 1/2 стакана нарезанных орехов пекан. 1/2 стакана сушеной вишни, черники или клюквы. Меня всегда поражало, что карамель с названием «Божественность» нуждается в грубой силе для своего создания. В двухлитровой кастрюле смешайте сахар, кукурузный сироп, воду и соль. С помощью термометра для карамели нагревайте до состояния твердого тела, размешивая только до того момента, пока не растворится сахар. Тем временем взбейте яичные белки до образования твердых пиков. Когда сироп достигнет температуры 260 градусов по Фаренгейту, добавляйте его постепенно к белкам, взбивая на высокой скорости в миксере. Продолжайте взбивать, пока карамель не обретет форму, — около 5 минут. Добавьте ваниль, орехи и сушеные ягоды. Быстро переложите карамель из чайной ложки на пергамент, завершая каждую конфету завитком, и поставьте остужаться до комнатной температуры. Твердое тело, взбивание, снова взбивание. Возможно, эту карамель стоило бы назвать «Подчинение». Шарлотта Январь 2008 года Все началось с пятна в форме морского ската на потолке в столовой — водный знак, указание на то, что появились проблемы с трубами в ванной второго этажа. Но водный знак расползался дальше, пока не превратился из ската в морскую волну и половину потолка словно бы покрыли чайные листья. Сантехник час ковырялся под раковинами и под передней панелью ванной, после чего пришел на кухню, где я варила соус для спагетти. — Кислая среда, — заявил он. — Нет, просто маринара. — Я про трубы. Не знаю, что вы смывали по ним, но это их разъедает. — Единственное, что мы туда смываем, это то же, что и все. Вряд ли девочки проводят химические эксперименты в душе. Сантехник пожал плечами: — Я могу заменить трубы, но, если вы не решите проблему, это повторится. Я заплатила триста пятьдесят долларов за один визит; по моим расчетам, мы не могли себе этого позволить, а уж тем более второй визит. — Хорошо. Еще тридцать долларов уйдут на краску для потолка, и то, если мы сделаем все сами. Вот мы уже ели макароны в третий раз на неделе, потому что они дешевле мяса, потому что тебе понадобились новые ботинки, потому что мы сели на мель. Было почти шесть часов — время, когда Шон обычно появлялся на пороге. Прошло около трех месяцев с момента его провальной дачи показаний, хотя ты и не догадывалась об этом из наших разговоров. Мы говорили о том, что сказал начальник полиции в местной газете об акте вандализма в старшей школе, о том, нужно ли Шону пройти экзамен на детектива. Мы говорили об Амелии, которая вчера объявила забастовку молчанием и устроила пантомиму. Мы говорили о том, как ты сегодня обошла дом, а я не побежала назад за креслом, потому что у тебя устали ноги. Мы не говорили об иске. Я выросла в семье, где считали, что если кризис не обсуждать, значит его не существует. У моей матери обнаружили рак груди за несколько месяцев до того, как я это поняла, и к тому времени стало слишком поздно. Отца увольняли три раза за мое детство, но это не становилось темой разговора — однажды он просто снова надел костюм и пошел в новый офис, будто и не было перерыва в рутине. Единственным местом, куда мы обращались со своими страхами и тревогами, становилась исповедальня. Единственное утешение мы получали от Бога. Я поклялась, что, когда заведу свою семью, все карты буду выкладывать на стол. Мы не станем прятать важные темы, секреты и скрываться за розовыми очками, которые не позволяли нам видеть все хитросплетения обычных отношений в семье. Я забыла один очень важный элемент: люди, которые не говорили о проблемах, притворялись, что проблем нет. Люди, которые обсуждали ошибки, боролись, страдали и чувствовали себя несчастными. — Девочки! — крикнула я. — Обед! Я услышала вдалеке топот твоих ног по коридору второго этажа. Ты осторожно спускалась по ступеням, шаг за шагом, а вот Амелия чуть ли не влетела на кухню. — О боже! — простонала она. — Опять спагетти? Если честно, я не просто открыла коробку «Принс» и сварила макароны. Я сделала тесто, раскатала его, нарезала полосками. — Нет, на этот раз фетуччини, — невозмутимо сказала я. — Накрывай на стол. Амелия сунула голову в холодильник: — Новостной выпуск: у нас закончился сок. — На этой неделе пьем воду. Так даже лучше. — И конечно дешевле. Вот что скажу тебе. Возьми двадцать баксов из моих сбережений на колледж и потрать их на куриные котлеты. — Хм… Что это за звук? — поинтересовалась я, осматриваясь по сторонам с хмурым видом. — Ах да, это же отсутствие моего смеха. Амелия ухмыльнулась: — Завтра мы купим белков. — Напомни мне купить немного тофу. — Гадость какая! — Она поставила на стол стопку тарелок. — Напомни мне убить себя перед обедом. Ты зашла на кухню и устремилась к своему стульчику. Мы не называли его стульчиком для кормления, ведь тебе было почти шесть лет, и ты всегда напоминала, что ты уже большая девочка, но ты не могла дотянуться до стола самостоятельно — ты была слишком крохотной. — Чтобы приготовить миллиард фунтов пасты, необходимо наполнить достаточным количеством еды семьдесят пять тысяч бассейнов, — сказала ты. Амелия села на стул рядом с тобой и ссутулилась: — Чтобы съесть миллиард фунтов макарон, всего лишь нужно родиться в семье О’Киф. — Возможно, если вы все будете жаловаться и дальше, завтра вечером я сделаю какой-нибудь деликатес… например, кальмары. Или хаггис. Или телячьи мозги. Это белки, Амелия… — Давным-давно в Шотландии жил такой человек по имени Соуни Бин, который ел людей! — сказала ты. — Почти тысячу съел. — Хорошо, что мы не в таком отчаянном положении. — Но если бы были, — сказала ты, и твои глаза засветились, — то я бы оказалась бескостной! — Так, хватит! — Я положила вам на тарелки макароны, от которых шел пар. — Приятного аппетита! Я взглянула на часы, было 18:10. — А как же папа? — прочитав мои мысли, спросила Амелия. — Мы его подождем. Уверена, он придет с минуты на минуту. Но через пять минут Шон так и не приехал. Ты ерзала на стульчике, а Амелия ковырялась вилкой в застывшей макаронной массе. — Хуже макарон могут быть только холодные макароны, — проворчала она. — Ешьте, — сказала я, и вы с сестрой налетели на обед, как ястребы. Я посмотрела на свою тарелку, аппетит пропал. Через несколько минут вы отнесли тарелки в раковину. Сантехник спустился на первый этаж и сказал, что закончил, оставив счет на кухонной столешнице. Телефон прозвонил дважды, и кто-то из вас ответил. В семь тридцать я позвонила Шону на мобильник, но меня тут же переключили на голосовую почту. В восемь я соскребла холодную еду со своей тарелки в мусорное ведро. В восемь тридцать я уложила тебя в постель. В восемь сорок пять я позвонила диспетчеру. — Это Шарлотта О’Киф. Не знаете, не остался ли Шон на ночную смену? — Он уехал где-то в пять сорок пять, — ответил диспетчер. — Ах да, конечно, — весело отозвалась я, будто сама знала это. Я не хотела выглядеть как жена, которая понятия не имеет, где ее муж. В 23:06 я сидела в темноте нашей семейной гостиной на диване, сомневаясь, что эту комнату можно до сих пор называть семейной, раз уж наша семья разваливалась на части, когда парадная дверь с размаху отворилась. Шон прокрался в коридор, и я включила лампу рядом с собой.