— Ух ты! — произнесла я. — Должно быть, на дорогах адские пробки. Он замер на месте: — Ты не спишь. — Мы ждали тебя на обед. Твоя тарелка все еще стоит на столе, если ты в настроении съесть закаменевшие фетуччини. — После работы я пошел в «О’Бойз» с ребятами. Хотел позвонить… Я закончила предложение за него: — Но ты не захотел разговаривать со мной. Он подошел ближе, так что я уловила аромат его лосьона после бритья. Лакрица и слабая нотка дыма. Мне можно завязать глаза, и я найду Шона в толпе другими органами чувств. Но найти — это одно, а знать кого-то вдоль и поперек — совсем другое. Мужчина, в которого ты влюбилась много лет назад, мог выглядеть так же, говорить так же, иметь тот же запах, но быть совершенно другим. Наверное, Шон мог сказать то же и обо мне. Он опустился на стул напротив меня: — Что ты хочешь услышать от меня, Шарлотта? Хочешь, чтобы я радовался и говорил, что с нетерпением жду возвращения домой вечером? — Нет. — Я сглотнула ком в горле. — Я просто… просто хочу вернуть все, как было. — Тогда остановись, — тихо сказал он. — Просто прекрати то, что начала. Выбор — забавная штука: спроси дикие племена, которые всегда ели коренья, несчастны ли они, и те пожмут плечами. Но дай им нежное филе и трюфельный соус, а потом предложи вернуться к жизни на своих прежних землях, и они всегда будут вспоминать об этом деликатесе. Если ты не знаешь о вариантах, то и не тоскуешь по ним. Марин Гейтс вручила мне шанс, о котором я не могла бы подумать в самом безумном сне. Но теперь, когда она озвучила его, как я могла отказаться? С каждым последующим переломом, с каждым долларом, который мы возьмем в кредит, я бы считала, что упустила шанс. Шон покачал головой: — Так я и думал. — Я забочусь о будущем Уиллоу… — А я думаю о том, что у нас есть сейчас. Ей нет дела до денег. Ее заботит только одно: любят ли ее родители. Но услышит она совсем другое, когда ты пойдешь в тот проклятый зал суда. — Тогда, Шон, скажи, в чем ответ? Мы должны просто сидеть и надеяться на то, что у Уиллоу больше не будет переломов? Или что ты… — Я резко замолчала. — Что — я? Устроюсь на работу получше? Выиграю в чертову лотерею? Почему бы тебе так и не сказать, Шарлотта? Ты считаешь, что я не могу обеспечивать нас. — Я такого не говорила… — И не надо. Это и так предельно ясно. Ты всегда говорила, что я будто спас тебя и Амелию. Но, наверное, с течением времени я все же вас подвел. — Дело не в тебе. А в нашей семье. — Которая разваливается на части. Боже, Шарлотта, как думаешь, что видят люди, когда смотрят сейчас на тебя? — Мать, — сказала я. — Мученицу, — поправил ее Шон. — Кроме тебя, никто так не может управляться с Уиллоу, так ведь? Ты никому больше не доверяешь. Разве ты не понимаешь, как мерзко все выглядит? Мое горло перехватило спазмом. — Что ж, прости, что я не идеальная. — Нет, — возразил Шон. — Ты просто ждешь этого от всех нас. — Он со вздохом прошел к камину, где лежали стопка подушек и одеяло. — Если не возражаешь, ты сидишь на моей постели. Я сдерживала слезы, пока не добралась до второго этажа. Легла на кровать, заняв половину Шона, стараясь найти то место, где он спал. Я уткнулась лицом в подушку, которая до сих пор хранила запах его шампуня. Хотя я сменила простыни с тех пор, как он перебрался на диван, наволочку я не стирала намеренно и теперь гадала почему. Чтобы представлять, будто он здесь? Чтобы у меня осталось хоть что-то, если он вдруг не вернется? В день нашей свадьбы Шон сказал мне, что встанет на пути у пули, чтобы спасти меня. Знаю, он хотел услышать от меня такое же признание, но я не смогла. Амелия нуждалась в моей заботе. С другой стороны, если бы пуля летела к Амелии, я бы не думая бросилась перед ней. Делало это из меня хорошую мать или очень плохую жену? Но речь шла не о пуле, летящей к нам. На нас несся поезд на полном ходу, и ради спасения дочери мне стоило броситься на рельсы. Была только одна проблема: ко мне привязали и мою лучшую подругу. Одно дело — пожертвовать своей жизнью ради кого-то, другое — привлечь к истории третье лицо, к тому же которое ты знаешь и которому невероятно доверяешь. А все казалось таким простым: иск, который указывал на то, как нам тяжко, и который мог бы все улучшить. Но в моем стремлении к лучику света я не заметила нависших грозовых туч: обвинив Пайпер и уговорив Шона, я разрушила наши взаимоотношения. Теперь было слишком поздно. Если я позвоню Марин и скажу ей все остановить, Пайпер не простит меня. Шон не перестанет осуждать меня. Можно говорить себе, что готов лишиться всего, чтобы получить желаемое. Но это тупиковая ситуация: все, чего ты готов лишиться, определяет твою жизнь. Потерять их значит потерять себя. На мгновение я представила, что спускаюсь по лестнице к Шону и сажусь перед ним на колени, говорю, как мне жаль. Прошу начать все заново. Потом я подняла голову и увидела, как приоткрылась дверь и в щелке появился маленький белый треугольник твоего лица. — Мамочка, — сказала ты, подходя ближе своей неловкой походкой и забираясь на кровать, — тебе приснился плохой сон? Ты прижимаешься ко мне всем тельцем, спиной к моему животу. — Да, Уиллс, приснился. — Хочешь, я останусь с тобой? Я обняла тебя, будто защищала. — Навсегда, — ответила я. Рождество в этом году выдалось совсем теплым, зеленым вместо белого, подтверждение Матери Природы, что жизнь не такая, какой ей следовало быть. После двух недель плюсовой температуры зима вернулась с новой силой. Той ночью падал снег. Мы проснулись с пересохшим горлом, от батарей волнами шел жар. На улице стоял запах дыма от трубы. Когда в семь я спустилась на первый этаж, Шон уже ушел. Он оставил в прачечной аккуратную стопку постельного белья, а в раковине пустую кофейную кружку. Ты спустилась вниз, потирая глаза. — У меня замерзли ноги, — сказала ты. — Тогда обуй тапочки. Где Амелия? — Все еще спит. Была суббота, какой смысл будить ее рано. Я смотрела, как ты потираешь бедро, возможно даже не сознавая своих действий. Тебе требовались упражнения, чтобы укрепить мышцы живота, хотя до сих пор ты испытывала боль после перелома бедренной кости. — Вот что. Если сходишь за письмами, мы сможем сделать на завтрак вафли. Я проследила, как зашевелились шестеренки в твоей голове: почтовый ящик находился в четверти мили дальше по подъезду, подмораживало. — С мороженым? — С клубникой, — стала торговаться я. — Хорошо. Ты прошла в тамбур и накинула пальто поверх пижамы, а я помогла тебе нацепить ортезы, прежде чем сунуть ноги в низкие ботинки, которые бы их вместили. — Будь осторожна на дорожке. — (Ты застегнула куртку.) — Уиллоу? Ты меня слышишь? — Да, я буду осторожной. Ты открыла парадную дверь и вышла наружу. Я стояла на пороге и смотрела, пока ты не повернулась и не поставила руки на бедра. — Я не упаду! Прекрати смотреть! Тогда я отошла в сторону и закрыла дверь, но в окно последила за тобой еще немного. На кухне достала из холодильника ингредиенты, включила вафельницу. Вынула пластиковую миску, которая тебе так нравилась, потому что она была достаточно легкой, чтобы ты могла поднимать ее и наливать тесто. Я снова пошла к крыльцу, чтобы дождаться тебя. Но, когда я ступила на улицу, тебя не было. Мне открывалась вся дорожка до почтового ящика, но тебя поблизости не оказалось. Я в панике сунула ноги в ботинки и выбежала на подъездную дорожку. На полпути я увидела следы, отпечатавшиеся на снегу, все еще покрывавшем затвердевшую землю — они вели к замерзшему пруду. — Уиллоу! — закричала я. — Уиллоу! Чертов Шон, почему он просто не засыпал пруд, как я просила его! Вдруг я увидела тебя у края камышей, росших у кромки тонкого льда. Ты уже поставила одну ногу на поверхность. — Уиллоу, — осторожно сказала я, чтобы не вспугнуть тебя, но, когда ты повернулась, твой ботинок поскользнулся и ты повалилась вперед, выставив руки, чтобы уберечь себя от падения. Я предвидела это. Предугадывала. Я ступила вперед, как только ты развернулась ко мне лицом. Шагнула на лед, слишком свежий и тонкий для моего веса, хрупкая поверхность задрожала под моей ногой. Ботинок моментально наполнился ледяной водой, но я успела обхватить тебя руками и уберечь от падения. Я промокла до середины бедра, а твое тело висело на моей руке, словно мешок с мукой для выпечки, у тебя перехватило дыхание. Я качнулась назад, вытаскивая ногу из жижи и травы, обрамлявшей пруд. Я с силой повалилась на пятую точку, чтобы смягчить твое падение.