Когда мы говорим о темпераменте, то чаще всего горячий темперамент означает вспышку гнева. В кулинарии темперирование означает загустение при должном настаивании. Можно темперировать яйца, добавляя горячую жидкость небольшими количествами. Смысл в том, чтобы нагреть их, но не вызвать сворачивания. В результате получаем заварной крем, который можно использовать как соус для десерта или включить в более сложный десерт. Вот еще что интересно: консистенция конечного продукта никак не зависит от типа жидкости, которую мы используем для нагрева. Чем больше яиц положить, тем более густым и насыщенным получится конечный продукт. Другими словами, результат зависит от первоначальной субстанции, с которой ты начинаешь. Ликер-крем 2 чашки цельного молока. 6 яичных желтков комнатной температуры. 5 унций сахара. 1 1/2 унции кукурузного крахмала. 1 чайная ложка ванили. Доведите молоко до кипения в эмалированной кастрюле. В миске из нержавеющей стали взбейте яичные желтки, сахар и кукурузный крахмал. Темперируйте яичную смесь молоком. Поставьте молоко и яичную смесь обратно на огонь, постоянно помешивая. Когда смесь начнет густеть, перемешивайте быстрее, пока она не закипит, потом снимите с огня. Добавьте ванили и вылейте в миску из нержавеющей стали. Посыпьте сахаром и накройте целлофановой пленкой поверх крема. Положите в холодильник и остужайте до самой подачи. Можно использовать как начинку для фруктовых тартов, наполеона, профитролей, эклеров и т. д. Амелия Февраль 2007 года Еще никогда в жизни я никуда не выезжала на каникулы. Даже из Нью-Гэмпшира не выезжала, за исключением того раза, когда мы с тобой и мамой отправились в Небраску. Ты призналась, что провести три дня в больничной палате со старыми мультиками «Том и Джерри», пока у тебя берут анализы в детской больнице Шрайнерс, совсем не то, что поехать на пляж или в Большой Каньон. Можешь представить мою радость, когда я узнала, что наша семья собирается в «Дисней уорлд». Мы поедем во время февральских школьных каникул. Остановимся в отеле, сквозь который идет монорельсовый поезд. Мама принялась составлять список аттракционов, на которые мы пойдем. «Маленький мир», «Летающий слон Дамбо», «Полет Питера Пэна». — Это для малышей, — пожаловалась я. — Они самые безопасные. — «Космическая гора», — предложила я. — «Пираты Карибского моря». — Отлично! Я в первый раз еду на каникулы и даже не могу повеселиться. Я вылетела из комнаты, направляясь в нашу общую спальню и представляя, что говорили родители: «Вот, опять Амелия так ужасно себя ведет». Забавно, но когда случается нечто подобное, а случается оно постоянно, мама не пытается сгладить острые углы. Она слишком занята заботой о тебе, и разрешение конфликтов ложится на папины плечи. В этом я тебе тоже завидую: это твой родной отец, а мой — отчим. Я не знаю своего отца, они с мамой разошлись еще до моего рождения, и она клянется, что его отсутствие — лучший подарок. Шон удочерил меня и всячески старается показать свою любовь, не меньше, чем к тебе, но в моей голове все равно сидит эта отвратительная черная заноза, которая напоминает, что это не может быть правдой. — Мели, — позвал он, заходя ко мне в спальню (он единственный на всем белом свете, кому я разрешаю так называть себя; мне это напоминает червячков, которые заводятся в муке и портят ее, но не когда так говорит папа), — знаю, ты уже готова к взрослым аттракционам. Но мы хотим, чтобы и Уиллоу хорошо провела время. Потому что, когда Уиллоу хорошо проводит время, мы все хорошо проводим время. Ему даже не нужно было этого говорить, я будто слышала его голос. — Мы просто хотим съездить все вместе на отдых. Я замешкалась. — Аттракцион «Чашки», — услышала я свой голос. Папа обещал попросить за меня, и хотя мама была настроена категорически против — а что, если ты ударишься о жесткую гипсовую стенку чашки? — он убедил ее, что мы можем посадить тебя между нами и уберечь тем самым от травм. Потом он улыбнулся мне, такой довольный собой, что смог выторговать этот аттракцион, и я не осмелилась сказать, что эти «Чашки» меня совершенно не интересовали. Они пришли мне в голову, так как несколько лет назад я увидела рекламу «Дисней уорлд» по телевизору. Там показывали фею Динь-Динь, которая, как комар, летала по Волшебному королевству над головами счастливых посетителей. Там была одна семья с двумя дочерями того же возраста, что и мы с тобой, и они катались на чашках Безумного Шляпника. Я не могла отвести от них глаз: у старшей дочери даже были каштановые волосы, как у меня, и, если присмотреться, отец очень напоминал папу. Семья выглядела такой счастливой, что у меня скрутило желудок от одного их вида. Я понимала, что люди в рекламе, скорее всего, не настоящая семья, что отец и мать — просто двое актеров, которые встретили свою фальшивую дочь, приехав утром на место съемок, но мне так хотелось, чтобы они оказались семьей, чтобы смеялись даже среди хаотичного вращения каруселей. Найдите десять незнакомцев, поместите их в одну комнату и спросите, к кому из нас они испытывают большее сочувствие — к тебе или ко мне, и мы прекрасно понимаем, кого они выберут. Сложно не обращать внимания на твой гипс и рост двухгодовалого ребенка, хотя тебе пять, на то, как выгибаются твои ноги, когда ты достаточно здорова, чтобы ходить. Я вовсе не говорю, что тебе просто. Но мне тяжелее. Каждый раз, когда сетую на жизнь, я смотрю на тебя и ненавижу себя за то, что посмела жаловаться. Вот в двух словах, что из себя представляет моя жизнь: Амелия, не прыгай на кровати, ты можешь задеть Уиллоу. Амелия, сколько раз я тебе говорила не оставлять носки на полу, потому что Уиллоу может упасть! Амелия, выключи телевизор! Хотя я смотрела всего полчаса, а ты пялилась в него пять часов кряду как зомби. Знаю, звучит эгоистично. Но опять же, знать правду и принимать ее — разные вещи. Может, мне всего двенадцать, но, поверь, этого достаточно, чтобы увидеть, насколько наша семья отличается от других, и так будет всегда. В защиту скажу: какая еще семья станет брать запасной чемодан с бинтами и водонепроницаемым гипсом на всякий случай? Какая мама проводит все дни за изучением больниц в Орландо? Настал день отбытия, и пока папа загружал вещи в машину, мы с тобой сидели за кухонным столом и играли в «камень-ножницы-бумага». — Раз-два-три, — сказала я, и мы обе выкинули ножницы; мне следовало догадаться, ты всегда выбирала ножницы. — Раз-два-три, — повторила я и на этот раз выбрала камень. — Камень притупляет ножницы. — Я постучала кулаком поверх твоей ладони. — Осторожнее! — произнесла мама, хотя она на нас даже не смотрела. — Я победила. — Как и всегда. Я засмеялась: — Все потому, что ты всегда выбираешь ножницы. — Леонардо да Винчи изобрел ножницы. Ты постоянно рассказывала то, что никто не знал или чем не интересовался, потому что все время читала, рылась в Интернете или слушала передачи по каналу истории, которые навевали на меня скуку. Люди изумлялись, откуда пятилетняя девочка знает, что смыв туалета звучит в тональности ми-бемоль, а старейшее слово в английском — это «город», но мама говорила, что многие дети с заболеванием НО рано начинают читать, развивая языковые навыки. Я решила, что мозг у тебя устроен наподобие мышцы: он использовался чаще, чем тело, которое все время ломалось. Неудивительно, что ты говорила как маленький Эйнштейн. — Я все взяла? — пробормотала мама, разговаривая сама с собой и в сотый раз просматривая список. — Справка, — сказала она и повернулась ко мне. — Амелия, нам нужна справка от врача. Это была справка от доктора Розенблада, в которой перечислялось стандартное: что у тебя НО, что он твой лечащий врач в детской больнице — на случай неотложной ситуации. Даже забавно, учитывая, что твои переломы были чередой неотложных ситуаций. Справка лежала в бардачке фургона, рядом с документами на машину и справочником к «тойоте», вместе с порванной картой Массачусетса, квитанцией от «Джиффи Льюб» и куском жевательной резинки без обертки, к которой прилипли волосинки. Я внимательно изучила содержимое, когда мама оплачивала топливо на заправке. — Если справка в фургоне, то почему ты не можешь достать ее по пути в аэропорт? — Потому что забуду, — сказала мама, когда в комнату вошел папа. — Все собрано и погружено. Что скажешь, Уиллоу? Поедем повидаться с Микки? Ты широко улыбнулась ему, будто Микки-Маус был настоящим, а не девочкой-подростком, решившей подзаработать летом, напялив огромную пластмассовую голову. — День рождения Микки-Мауса — восемнадцатое ноября, — объявила ты, когда папа помог тебе выбраться из инвалидного кресла. — Амелия выиграла у меня в «камень-ножницы-бумагу». — Потому что ты всегда выбираешь ножницы, — сказал папа. Мама нахмурилась, в последний раз глядя на список: — Шон, ты взял с собой мотрин? — Два пузырька. — А фотоаппарат? — Вот же! Я вынул его и оставил наверху на комоде… — Он повернулся ко мне. — Милая, ты не принесешь его, пока я посажу Уиллоу в машину? Я кивнула и побежала наверх. Когда я спустилась с фотоаппаратом, то нашла маму на кухне одну. Она кружилась на месте, будто не знала, что ей делать без Уиллоу. Мама выключила свет и заперла входную дверь, а я направилась к фургону. Отдала фотоаппарат папе и пристегнулась рядом с твоим креслом, отдавая себе отчет, как странно двенадцатилетней девочке радоваться поездке в «Дисней уорлд», однако я ликовала. Я думала о солнце, песнях «Дисней» и монорельсовых вагончиках, а не о справке от доктора Розенблада. И значит, все произошедшее было моей ошибкой.