Вот поэтому Марин приходилось гасить свой гнев, когда она работала над моим делом. Поэтому Шон не понимал моих объяснений. И поэтому я так сильно боялась признаться себе, что однажды, оглядываясь на все это, ты меня возненавидишь. «Уолмарт» стал моим развлечением. Я ходила по рядам, примеряя шляпы и туфли, глядя на себя в зеркало, составляя пластиковые контейнеры один в другой. Крутила педали на велотренажере и нажимала на кнопки говорящих кукол, слушала пробные треки на дисках. Я не могла позволить себе купить хоть что-то, но часами могла глазеть. Мне было неизвестно, как содержать детей в одиночку. Да, существуют алименты и пособия на детей, но никто не рассказал мне подробности. Предположительно я смогу обеспечивать тебя, если суд признает меня достойным родителем. А еще я могла печь. Мысль поселилась в моей голове прежде, чем я смогла прогнать ее. Никто не зарабатывал себе на жизнь капкейками и пирожными. Да, я уже продавала выпечку несколько месяцев и накопила достаточно денег, чтобы полететь на конференцию НО в Омахе, а также заинтересовала своей продукцией несколько заправок. Но я не могла работать в ресторане или расширить рынок за пределы «Гас-н-гет». Ты в любой момент могла упасть, а значит, мне следовало быть рядом. — Симпатично, да? Я повернулась и увидела позади себя работника «Уолмарт», который смотрел на батут, надутый наполовину. Ему было около двадцати на вид, а прыщавое лицо напоминало помидор. — Когда я был ребенком, то больше всего хотел батут. Когда он был ребенком? Да он и сейчас ребенок! Ему еще предстоит совершить столько ошибок. — Так у вас есть дети, которые любят прыгать? — спросил он. Я попыталась представить тебя на батуте. Волосы развеваются за спиной, ты делаешь сальто и не ломаешь себе ничего. Я посмотрела на ценник, будто и впрямь рассматривала покупку. — Он дорогой. Мне надо подумать, прежде чем принимать решение. — Без проблем, — сказал он и отошел, оставив меня ощупывать полки с теннисными ракетками и ребристыми скейтбордами, вдыхать запах едкой резины велосипедных шин, которые висели над головами, словно голени в мясном магазине, и представлять тебя прыгающей и здоровой девочкой, которой тебе никогда не стать. Позже я отправилась в церковь, но не в свою. Она находилась в тридцати милях к северу, в городке, о котором я узнала по вывеске на шоссе. Здесь стоял сильный запах пчелиного воска, утренняя месса уже закончилась, и несколько прихожан тихо молились на скамьях. Я села и шепотом прочитала «Отче наш», глядя на распятие на алтаре. Всю жизнь мне втолковывали, что, если я упаду с обрыва, Господь подхватит меня. Почему же этого не случилось с моей дочерью? В последнее время меня преследовало одно воспоминание: дежурная медсестра посмотрела на тебя, лежавшую в кроватке с пенистыми бортами, твои ручки и ножки были в бинтах. — Вы еще молоды, — сказала она, похлопав меня по руке. — У вас еще будут дети. Я не могла припомнить, было это в день твоего рождения или через несколько дней. Присутствовал там кто-либо еще, была она на самом деле или явилась мне под действием лекарств. Придумала ли я ее, чтобы она произнесла вслух то, о чем молчала я? Это не мой ребенок. Я хочу ребенка, о котором мечтала. Я услышала, как открылась шторка, и шагнула в пустую исповедальню. Отодвинула решетку между мной и священником. — Простите меня, отец, ибо я согрешила. Прошло три недели с моей прошлой исповеди. — Я сделала глубокий вдох. — Моя дочь больна. Очень больна. И я подала в суд на доктора, который вел мою беременность. Я делаю это ради денег, — призналась я. — Чтобы получить их, мне придется сказать, что я бы предпочла аборт, если бы заранее знала о заболевании моего ребенка. Последовала коварная тишина. — Врать грешно, — сказал священник. — Знаю… но не это привело меня сегодня на исповедь. — Тогда что? — Когда я говорю такие слова, — прошептала я, — больше всего я боюсь, что это правда. Марин Сентябрь 2008 года Отбор в члены жюри был искусством, но стоило брать в расчет и удачу. Некоторые выдвигали теории, как выбирать жюри присяжных для различных исков, но до вынесения вердикта никто не знал, верна ли его гипотеза. Требовалось определить не кто пойдет в состав жюри присяжных, а кого отсеять. Разница небольшая, но существенная. Для жюри присяжных следовало отобрать двадцать претендентов. Шарлотта нервно ерзала, сидя рядом со мной в зале суда. Забавно, но именно ее договоренность с Шоном о совместном проживании позволила ей сегодня прийти сюда, иначе пришлось бы улаживать вопросы по заботе о тебе. Во время судебного процесса это могло создать лишние проблемы. Берясь за новое дело, я чаще всего надеялась на конкретного судью, но в этот раз я не знала, кого лучше выбрать. Судья — женщина с детьми могла проявить симпатию к Шарлотте или же посчитать ее иск отвратительным. Консервативный судья мог быть против абортов по моральным причинам, однако согласился бы с мнением защиты, что врач не должен определять, какой ребенок слишком болен, чтобы появиться на свет. В конце концов мы выбрали судью Геллара, который дольше всех служил в Верховном суде штата Нью-Гэмпшир и скорее бы умер, чем покинул свой пост. Судья уже позвал потенциальных членов жюри и объяснил им все перипетии дела — понятие неправомерного рождения, досье истца и ответчика, свидетелей. Спросил, знал ли кто-нибудь из них свидетелей или третьих сторон по делу, или слышал о деле, или имел личные либо логистические проблемы участия в процессе, например вопросы заботы о детях или невралгия седалищного нерва, поскольку придется сидеть много часов кряду. Люди поднимали руки и рассказывали свои истории: они прочитали все новостные статьи о судебном деле, их останавливал Шон О’Киф, чтобы выписать штраф, им нужно было уехать из города на девяносто пятый юбилей матери. Судья произнес небольшую заученную речь о том, что если их не возьмут, то не нужно принимать это близко к сердцу и как мы все ценим их участие. Уверена, большинство из жюри присяжных надеялись, что их отпустят домой, к своей обычной жизни. Наконец судья позвал нас обсудить, кого следует исключить. В итоге он удалил двух членов жюри: глухого мужчину и женщину, чьих близнецов принимала Пайпер Риис. Оставшимся тридцати восьми кандидатам дали опросники, которые мы составляли с Гаем Букером несколько недель. Мы умели улавливать настроения претендентов в жюри и либо исключали их в зависимости от ответов, либо формулировали другие вопросы во время индивидуального собеседования, поэтому мы составили довольно сложную анкету, напоминавшую танго. Я спрашивала: Есть ли у вас маленькие дети? Если да, то был ли опыт их рождения положительным? Ведете ли вы волонтерскую работу? (Нам отлично подошли бы волонтеры в программе планирования семьи. А вот те, кто выступал в церкви перед незамужними матерями, не очень). Подавали вы или кто-то из ваших родных судебный иск? Выступали вы или член вашей семьи в качестве ответчика в судебном деле? Гай добавил: Как вы считаете: терапевты должны принимать медицинские решения в интересах своих пациентов или оставлять решение за ними? Есть ли у вас личный опыт инвалидности или общения с инвалидами? Однако это были еще легкие вопросы. Мы оба знали, что дело во многом зависело от жюри присяжных, которые были бы достаточно широких взглядов, чтобы допустить право женщины на прекращение беременности. Я хотела исключить противников абортов, а защита Гая стала бы сильнее, если бы в жюри не осталось сторонников выбора. Мы оба хотели включить вопрос: «Вы противник аборта или сторонник выбора?», но судья нам не позволил. После трех недель споров мы с Гаем поменяли вопрос на следующий: «Сталкивались ли вы с абортами в личной сфере или профессиональной?» Утвердительный ответ означал бы, что я могу попробовать вычеркнуть этого человека из списка. Отрицательный ответ позволял нам ступать осторожнее в этом вопросе, когда дело дошло бы до индивидуальной проверки членов жюри. На чем мы сейчас и остановились. Просмотрев анкеты, я разделила их по стопкам — кто подходил мне для жюри присяжных, а кто нет. Судья Геллар вызовет каждого на место свидетеля, а мы с Гаем могли либо исключить члена жюри из участия в деле, принять его или ее либо использовать одну из наших драгоценных карточек немотивированного отвода «Убрать кандидата», которая позволяла избавиться от определенного участника безо всякой причины. Самым важным было понимание, когда использовать такие отводы и когда приберечь для более неподходящего кандидата. Для жюри присяжных Шарлотты я хотела подобрать домохозяек, которые больше отдавали и ничего не получали взамен. Родители, чьи жизни вращались вокруг детей. Мамочки юных футболистов, мамочки из родительских комитетов, отцы-домоседы. Жертвы домашнего насилия, которые терпели то, что терпеть нельзя. В общем и целом мне нужны были двенадцать мучеников. Пока мы с Гаем опросили троих: магистранта Университета Нью-Гэмпшира, продавца подержанных автомобилей и работницу школьного кафетерия. Я использовала первый немотивированный отвод, чтобы удалить студента, когда узнала, что он возглавляет партию Молодых республиканцев в общежитии. Сейчас мы перешли к четвертому потенциальному члену жюри, женщине по имени Джульет Купер. Ей было немного за пятьдесят, хороший возраст для члена жюри, зрелый человек без опрометчивых мнений. У нее было двое детей-подростков, а работала она оператором горячей линии в больнице. Когда она села на место свидетеля, я продемонстрировала широкую улыбку, чтобы расположить ее к себе: — Спасибо, что пришли к нам сегодня, миссис Купер. Вы теперь работаете вне дома, так? — Да. — Как вам удавалось совмещать работу с воспитанием детей? — Я не работала, когда они были маленькими. Считала, что намного важнее быть рядом с ними дома. Только когда они пошли в старшие классы, я снова стала работать. Пока все шло отлично: у этой женщины дети были на первом месте. Я снова просмотрела ее анкету: — Вы здесь упоминали, что подавали иск в суд. Я всего лишь упомянула факт, который она сама написала, но Джульет Купер выглядела так, будто ей дали пощечину. — Да. Разница между опросом свидетелей и интервью с кандидатами в жюри заключалась в том, что в первом случае ты задавал вопросы, на которые знал ответы. А во втором — ты задавал открытые вопросы, потому что мог найти то, что не знал и что помогло бы устранить потенциального члена жюри. А что, если Джульет Купер сама подавала иск о врачебной ошибке и это закончилось для нее печально? — Могли бы вы уточнить? — надавила я. — Иск так и не дошел до суда, — пробормотала она. — Я забрала жалобу. — Могут у вас возникнуть трудности в справедливом и бесстрастном суждении того, кто начал судебную тяжбу? — Нет, — ответила Джульет Купер. — Я бы решила, что она более мужественная, чем я. Для Шарлотты эта женщина очень подходила. Я села, чтобы Гай мог приступить к опросу. — Миссис Купер, вы упомянули племянника, который прикован к инвалидному креслу. — Он служил в Ираке и потерял обе ноги, когда взорвался автомобиль. Ему всего двадцать три, это разрушило ему жизнь. — Она посмотрела на Шарлотту. — Думаю, есть трагедии, мимо которых невозможно пройти мимо. Твоя жизнь уже не будет прежней, что бы ни случилось. Мне понравилась эта участница. И мне захотелось ее клонировать.