Интересно, станет ли Гай вычеркивать ее из списка кандидатов. Но был шанс, что ограниченные возможности сыграют на руку ему, как могут и мне. Сначала я думала, что матери детей-инвалидов станут для Шарлотты ключом к победе, но потом изменила свое мнение. «Неправомерное рождение» — термин, который Гай собирался использовать в судебном зале направо и налево, мог быть для них чрезвычайно оскорбительным. Казалось, что скорее в члены жюри подойдет человек, который сможет проявить сочувствие, но без личного опыта общения с инвалидами, или кто-то вроде Джульет Купер, кто знал об ограниченных возможностях столько, что мог понять сложности твоей жизни. — Миссис Купер, — сказал Гай, — на вопрос о религиозных и личных верованиях в отношении аборта вы написали что-то, а потом зачеркнули, и я не смог прочесть. — Да, — ответила она. — Я не могла решить, что сказать. — Это очень непростой вопрос, — признался Гай. — Вы понимаете, что решение об аборте является ключевым для вынесения решения по данному делу? — Да. — Вы когда-либо делали аборт? — Протестую! — выкрикнула я. — Ваша честь, это нарушение Закона об ответственности и переносе данных! — Мистер Букер, — сказал судья, — что вы себе позволяете? — Свою работу, Ваша честь. Личные верования членов жюри крайне важны, учитывая природу данного дела. Я прекрасно понимала, что делал Гай. Он рискнул огорчить члена жюри, что, насколько он считал, было не так важно, как риск проиграть из-за нее дело. Возможно, мне самой придется задавать такие провокационные вопросы. Я порадовалась, что сейчас эта роль выпала Гаю, а значит, у меня есть возможность сыграть хорошего копа. — Что миссис Купер делала или не делала в прошлом, не имеет отношения к делу, — заявила я, поворачиваясь к жюри. — Приношу свои извинения за вторжение моего коллеги в вашу личную жизнь. Мистер Букер забывает, к своему удобству, что важным вопросом здесь остается не право на аборт в Америке, но конкретный случай врачебной ошибки. Гай Букер в качестве адвоката защиты будет пускать пыль в глаза, утверждая, что Пайпер Риис не совершала ошибки по ведению беременности. НО невозможно диагностировать в утробе матери, невозможно винить в том, чего нельзя увидеть, ни у кого нет права заявлять, что человек с ограниченными возможностями не достоин жить. Но сколько бы пыли ни приготовил Гай для членов жюри, я перетягивала одеяло на себя, напоминала им, что это иск о медицинской халатности и кто-то должен заплатить за ошибку. Я подсознательно понимала иронию того, что защищала право члена жюри на медицинскую приватность, когда — на личном уровне — именно это превратило мою жизнь в кошмар. Если бы не конфиденциальность медицинских архивов, я бы узнала имя своей биологической матери еще несколько месяцев назад. Пока я находилась в беспроглядной бездне вероятностей, ожидая вестей от суда по семейным делам Хиллсборо и от Мейси. — Можете прекратить это представление, мисс Гейтс, — сказал судья. — А что касается вас, мистер Букер, если вы снова зададите подобный вопрос, я буду вынужден считать это неуважением к суду. Гай пожал плечами. Он завершил опрос, и мы оба подошли к судье. — Истец не имеет возражений к участию миссис Купер в списке присяжных, — сказала я. Гай согласился, и судья позвал следующего потенциального члена жюри. Ее звали Мэри Пол. У нее были седеющие волосы, собранные в низкий хвост. Оделась она в бесформенное синее платье и туфли на каучуковой подошве. Она напоминала обычную бабушку. Сейчас она дружелюбно улыбнулась Шарлотте и села на место свидетеля. «Вот это, — подумала я, — многообещающе». — Мисс Пол, вы указали, что вы на пенсии. — Не знаю, подходит ли для этого слово «пенсия»… — Чем вы в последнее время занимались? — спросила я. — Ох! — вздохнула она. — Я сестра милосердия. День обещал быть очень долгим. Шон Когда Шарлотта наконец вернулась домой после отбора состава жюри присяжных, ты обставляла меня в скрэбл. — Как все прошло? — спросил я, но все понял, не успела она произнести ни слова: выглядела она так, будто ее переехал грузовик. — Они все пялились на меня, словно я какая-то диковинка. Я кивнул, не зная, что и сказать. А что еще она ожидала? — Где Амелия? — Наверху, стала единым целым со своим айподом. — Мам, — позвала ты, — хочешь поиграть? Можешь присоединиться, не важно, что ты пропустила начало. За восемь часов, которые я провел с тобой сегодня, я так и не смог сказать о разводе. Мы прогулялись в зоомагазин, где увидели, как змея ест мертвую мышь, посмотрели диснеевский фильм, сходили в магазин за продуктами и купили спагетти «Шеф Боярди», которые твоя мать называла «Шеф МСГ». На самом деле мы провели идеальный день. Я не хотел становиться тем, кто потушит огонь в твоих глазах. Может, Шарлотта это знала, поэтому и предложила, чтобы я рассказал тебе обо всем сам. И может, по этой же причине она посмотрела на меня и вздохнула: — Ты, должно быть, шутишь. Шон, прошло три недели. — Не было подходящего момент… Ты сунула руку в мешочек с буквами. — Мы перешли на слова из двух букв, — сказала ты. — Папа назвал «Оз», но это место, а их нельзя использовать. — Подходящего момента никогда не будет. Милая, я и правда очень устала, — сказала Шарлотта, поворачиваясь к тебе. — Можно мне сыграть в другой раз? Она прошла на кухню. — Я сейчас вернусь, — сказал я тебе и последовал за ней. — Знаю, что не имею права просить об этом, но… мне бы хотелось, чтобы ты была там, когда я скажу ей. Мне кажется, что это важно. — Шон, у меня был ужасный день… — А я собираюсь сделать его еще более ужасным. Знаю. — Я посмотрел на нее сверху вниз. — Пожалуйста. Шарлотта молча вернулась в гостиную вместе со мной и села за стол. Ты радостно посмотрела на нас: — Значит, хочешь сыграть? — Уиллоу, у нас с мамой есть кое-какие новости. — Ты собираешься насовсем вернуться домой? Я знала. В школе Сапфира сказала мне, что как только ее отец уехал из дому, то влюбился в подлую стерву и теперь ее родители не вместе, но я сказала, что ты так никогда не поступишь. — Я же тебе говорила, — повернулась ко мне Шарлотта. — Уиллс, мы с твоей мамой… разводимся. Она посмотрела на каждого из нас: — Из-за меня? — Нет, — одновременно сказали мы с Шарлоттой. — Мы оба любим тебя и Амелию. Но мы с мамой больше не можем быть парой. Шарлотта отошла к окну, повернувшись ко мне спиной. — Ты по-прежнему будешь видеться с нами обоими. И жить с нами. Мы сделаем все, чтобы облегчить тебе жизнь, почти ничего не изменится… — Пока я говорил, твое лицо искажалось все больше и больше, становясь пунцовой маской злости. — Моя золотая рыбка, — сказала ты. — Она не может жить в двух домах. У тебя жила бойцовая рыбка, которую мы купили на прошлое Рождество, самый дешевый домашний питомец, которого мы могли себе позволить. Ко всеобщему удивлению, она прожила больше чем неделю. — Мы заведем тебе вторую, — предложил я. — Но мне не нужны две золотые рыбки! — Уиллоу… — Я ненавижу вас! — закричала ты и заплакала. — Ненавижу вас обоих! Ты выпрыгнула из кресла, словно пуля, побежав быстрее, чем я мог себе представить, прямо до парадной двери. — Уиллоу! — выкрикнула Шарлотта. — Будь… Осторожна. Я услышал вскрик, прежде чем добежал до двери. Ты так торопилась убежать от меня, от этих ужасных новостей, что забыла об осторожности и теперь лежала на крыльце, где и поскользнулась. Левое бедро было вывернуто под углом девяносто градусов, пробив тонкую кожу, белки глаз посинели до безобразия. — Мамочка! — позвала ты, а потом твои глаза закатились. — Уиллоу! — завизжала Шарлотта и бросилась на колени рядом с тобой. — Звони в «скорую», — приказала она, а потом нагнулась к тебе и принялась что-то нашептывать. На долю секунды, когда я смотрел на вас двоих, я поверил, что именно она была лучшим родителем для тебя.