* * * Лодзь – второй по величине город Польши был освобожден 69-й армией Владимира Колпакчи 19 января. Следующие сутки штурмовые подразделения выковыривали попрятавшихся по подвалам немцев; уничтожали непримиримых. Еще сутки было отведено бойцам на отдых, на приведение обмундирования и внешнего вида в надлежащий вид; поджидали поотставшие тыловые части, застрявшие где-то на разбитых фронтовых дорогах, а затем 9-й корпус 69-й армии Колпакчи двинулся на Познань, где 1-я гвардейская танковая армия под командованием генерал-полковника уже штурмовала крепость. Генерал-полковник Чуйков проснулся оттого, что кто-то усиленно тряхнул его за плечо. Разлепив глаза, Василий Иванович увидел согнувшегося над собой младшего брата Федора. – Что там стряслось? – буркнул невесело командарм. – От генерал-майора Белявского[43] прибыл курьер с сообщением, – протянул он пакет командарму. Василий Чуйков поднялся, взял пакет. Вроде бы и поспал немного, можно сказать, что едва прикорнул, но почувствовал себя очень отдохнувшим. Оторвав край конверта, вытащил депешу. «Товарищ генерал-полковник, 9-й корпус 69-й армии уже вышел в сторону Познани. Не опоздайте овладеть городом, а то 9-й корпус 69-й армии Колпакчи войдет в город первым». Познань находилась в сфере влияния соседней 69-й армии Владимира Колпакчи. Действовал он согласно установленному плану, вот только на войне порой складывается совершенно не так, как прописано в строгих директивах. Как говорится, смелость города берет! Набросив на плечи шинель, командарм Чуйков вышел в соседнюю комнату. Подняв трубку телефона, позвонил в штаб: – Всех командиров дивизий и корпусов ко мне! Через час выходим на Познань! Глава 16 Пешая разведка Вторая линия обороны, кроме противотанковых батарей, равномерно расставленных по всей длине, дополнительно была усилена танками и самоходными артиллерийскими установками. Значительная часть пехотинцев, объединившись в группы, была вооружена противотанковыми ружьями. Обороняющуюся пехоту активно поддерживали зенитные установки, разместившиеся на бетонированных площадках фортов, а также противотанковые пушки, упрятанные в толстых стенах крепости. Редуты и равелины, значительно выступающие со второй линии обороны, напоминавшие небольшие бастионы, тоже были оснащены противотанковыми орудиями. Танковая атака была отбита после многочасового непрерывного боя. На месте сражения остались догорать два десятка почерневших танков. Подошедшие двумя часами позже гаубично-артиллерийский и зенитно-артиллерийский полки совместно с минометными подразделениями ударили по второй линии обороны, подняв тонны земли в воздух и начинив вражеские позиции кусками раскаленного металла. Усиленная артподготовка должна была поспособствовать успешному наступлению. Однако следующая танковая атака была встречена не менее ожесточенным огнем. По наступающим палили едва ли не с каждого камня. Стреляли стены, башни, форты. Все пришло в движение, и все испускало смертоносный огонь, заставив 1-ю танковую армию откатиться к первоначальным позициям. Все выходило не так, как задумывалось. Чего-то недоучли. А ведь казалось, что тонны взрывчатки и раскаленного железа, брошенные на головы обороняющихся немцев, должны были зарыть их в песок. Но они не только не прекратили своего сопротивления, а даже сумели усилить его. Пришло понимание, что гарнизон прекрасно подготовился к штурму, в его вооружении имеется современная противотанковая техника, грамотные артиллерийские расчеты. Мужества немцам тоже не занимать. Все это уравновешивало силы. Врага следовало как-то переиграть. Держать гарнизон измором тоже не самый эффективный выход. Такой исход могут позволить себе американцы, воюющие не на своей земле и которым некуда особенно спешить. Командование отдало приказ взять город в ближайшие сутки, и его следовало исполнить, чего бы это ни стоило. Город Познань важная стратегическая точка на пути в Берлин. А еще через Познань кратчайшим путем можно будет снабжать фронт всем необходимым. Ближе к вечеру командир инженерно-саперной бригады полковник Потапов вызвал в штаб майора разведроты Герасимова и поставил задачу взять «языка», который сумел бы прояснить феномен живучести немецких позиций, а заодно и рассказать о фортификационных секретах крепости. Помолчав, добавил: – Познань мы, конечно, возьмем. Никуда она от нас не денется, вот только возникает вопрос, какой кровью? А нам нужно брать меньшими жертвами. Ты меня понимаешь, майор? – Как никогда, товарищ полковник, – с готовностью отозвался майор Герасимов. – А если понимаешь, тогда возьми с собой ребят покрепче. Мы тебя поддержим артиллерийским огнем. – Развернув карту, показал: – Задача вашей разведгруппы – добраться вот до этой точки за час. Здесь стоит наш подбитый тяжелый танк. Зенитками его покромсало… Мин на этом участке нет, мы обработали его на совесть. Все заграждения взрывами разметали, проволоку порвали. А потом и саперы помогли, где мы не сумели достать, они разминировали… Так что проползете без особых проблем. Если немцы начнут стрелять, то можно спрятаться под него. Если что, выройте щель и затаитесь… Думаю, что шестьдесят минут, чтобы доползти до этого места, будет вполне достаточно. Дальше будет три красные ракеты, и мы начнем палить по немецким позициям, что рядом с вами. Там стоят четыре вкопанных немецких танка и одна самоходка. Столько десанта нашего положили… Станем отвлекать от вас. Накроем немцев таким плотным огнем, что они носа не высунут! Ваша задача – под плотностью этого огня добраться до немецких окопов, захватить «языка» и вернуться живыми обратно. Выходите, как только будут три зеленые ракеты. Задача ясна? – Так точно, товарищ полковник. Когда выходить? – Через сорок минут, – посмотрел полковник на часы. – Разрешите идти? – Можете быть свободны. С собой в разведку майор Герасимов взял троих разведчиков, с которыми не однажды выходил на задание: сержанта Миронова, крупного детину с детской стеснительной улыбкой, и двух братьев-близнецов Макара и Платона Куренных. Оба скромного росточка, но невероятно крепкие. До войны работали в цирке акробатами и в редкие минуты покоя веселили бойцов невообразимой гибкостью. Такие бойцы всегда будут полезны. Очень похожие, как это нередко бывает у близнецов, они отличались лишь отметинами на лице, оставшимися от ранений. У Макара правая щека была расцарапана осколком, а у Платона остался на подбородке ожог от пули. Сдав документы и переодевшись в маскхалаты, добрались по переходам до боевого охранения, в котором несли службу четверо пехотинцев, пристально посматривающих во все стороны и прислушивающихся к каждому ночному шороху. Поначалу Герасимова удивляла способность опытных солдат среди звуков интенсивного боя различать шаги крадущегося человека, треснувшую ветку под ногой врага. И попав в разведку, вскоре он развил в себе такое же чувство. Несмотря на темень, сейчас он видел даже лучше, чем в обычные дни. Впереди метров за двести он распознал трупы солдат, убитых во вчерашнем бою. Среди них могли быть и раненые, вот только шансов, чтобы выжить, у них оставалось все меньше. Трехсотметровый участок перед окопами был хорошо прострелен, и немцы палили из пулеметов при малейшем подозрительном движении. Дважды к убитым солдатам пытались подобраться похоронные команды, но всякий раз возвращались. И вот сейчас, когда немцы в значительной степени укрепили свои позиции, шарахая из всех орудий в сторону каждого подозрительного звука, предстояло перейти линию фронта и добыть «языка». Рядом, дожидаясь команды, присели бойцы, думая о чем-то своем. То и дело раздавались разрывы, но как-то лениво, без должного усердия. Шарахнут из пушки малого калибра, а потом вновь устанавливается тишина. Затишье не бесконечно, дальше опять, будто бы переругиваясь, застрочат пулеметы, разрезая трассирующими пулями мрак. Вдруг в небо взметнулись сразу три зеленые ракеты. На какой-то момент они зависли в воздухе, яростно заискрившись, а потом медленно стали опускаться. Бойцы в ожидании смотрели на Герасимова. Наступившая минута самая важная. Его встретили спокойные и уверенные взгляды. Если и были какие-то сомнения, то они были запрятаны глубоко внутри. Не рассмотреть. А потом для этих парней предстоящий переход за линию фронта всего лишь один из многих. Одним больше, одним меньше… Но любой из них мог стать роковым. Так что особой разницы не было ни тогда, ни сейчас. Немецкие окопы первой линии обороны, где разместились разведчики, выглядели добротными, широкими, позволяли подняться в рост. Стенки очень грамотно укреплены бревнами, брустверы обложены крупными валунами, просто так их не пробить. Так что в них майор Герасимов чувствовал себя вполне уверенно. Это не сорок первый год, когда фрицы не думали об обороне. Сейчас, уже не однажды битые, они научились вгрызаться в землю, чтобы уцелеть. И все-таки в этот раз было немного по-другому. Поострее, что ли… Похоже, что нечто схожее ощущали и сами бойцы. Может, поэтому, видя его сосредоточенность, не встревали в накатившие думы какими-то второстепенными вопросами. Сержант Миронов улыбнулся своей детской улыбкой, и Герасимов негромко напомнил: – У нас час. А там ударит артиллерия. Вперед! Юркнули в ночь и, вжавшись в землю, незаметно и проворно устремились вперед. Нейтральная полоса – каких-то триста метров, – изрытая взрывами, напичканная металлом. Впереди неровной, едва возвышающейся над землей полоской, показался бруствер. Где-то слева над нейтральной полосой взмыла вверх ослепительно яркая ракета, осветив окружающее пространство: разбитый танк с накренившейся башней, пушку со смятым лафетом, колючую проволоку, торчавшую из земли рваными жилами, гильзы от снарядов, лоскуты тряпья и трупы – всюду, куда ни глянь, – дожидавшиеся захоронения. Уткнувшись лицом в землю, майор Герасимов попробовал ее на вкус, неприятно скрипнувшую на зубах мелким песком. Почти одновременно с двух сторон застучали пулеметы, выискивая во вражеских окопах и на нейтральной полосе движение. В опасной близости брызнуло несколько фонтанчиков, швырнув в лицо колючий черный песок вперемешку со снегом. Вспыхнув в последний раз ярко-белым светом, ракета прогорела, тотчас погрузив окружающее пространство в кромешность. Майор Герасимов проворной юркой ящерицей выполз вперед, зная, что троица разведчиков немедленно последует за ним. Чувствовал телом каждый бугорок потревоженной взрыхленной земли, то прижимаясь к ней покрепче, чтобы пролезть под нагромождениями колкого железа, то слегка приподнимаясь, чтобы переползти очередное препятствие. Заползли в глубокую воронку, находившуюся точно на середине между немецкими и советскими окопами. – Закурить бы, – мечтательно произнес сержант, присевший рядом. – Хотел перед выходом затянуться, а потом глянул, а махорка-то отсырела. – А что не сказал? – удивился Потап. – Есть у меня махорка, не поскупился бы. – Это дедовская махорка. А он понимает толк в куреве. Она такая крепкая, что горло дерет. Привык я к ней, другую курю только по крайней нужде. Остальной табак мне ребячьим баловством теперь кажется. Помню, дед лупил меня в детстве розгами, когда я у него потихонечку этот табачок таскал, а вот сейчас сам большой пакет прислал. Так и написал «Кури внучок, сколько хочешь. Только фашистов бей побольше! А если закончится, так я тебе еще вышлю». Всего-то неделю назад получил, думал, что до конца войны хватит. А сейчас смотрю, на самом дне только и осталось. Выглянув из воронки, Герасимов увидел танк «ИС-2», стоявший вблизи немецких позиций. В ночи его можно было бы принять за невредимый. Основательно прогоревший, растопив вокруг себя снег, днем он выделялся, словно черное пятно на белом снежном покрывале. Из всего экипажа удалось спастись только заряжающему, сумевшему выбраться из башни прежде, чем все вокруг полыхнуло. На войне время всегда течет неодинаково – то оно вдруг замедляется, напоминая бесконечность, когда лежишь под свистящими над головой пулями, а то вдруг неожиданно ускоряет свое течение, когда выпадает час роздыха. Какие только мысли не полезут в голову, когда находишься в воронке от снаряда и не знаешь – будешь жить в следующую минуту или под все прожитое подведет черту пуля снайпера. Хотя о скверном лучше не думать, повременить… Война неожиданно взяла паузу на отдых, установилась тишина. Майор Герасимов глянул в темное небо. Где-то в самой глубине черноты вдруг неожиданно из каких-то неведомых корневых глубин мироздания проступило несколько едва заметных светлых точек. Оставалось минут десять ожидания. Нужно было доползти до танка быстрее, чем начнется пальба. На войне все зыбко и неустойчиво, и там, где какое-то мгновение назад установилась тишина, вдруг неожиданно разразится продолжительная канонада. – Идем дальше, – произнес Герасимов и, выскользнув из воронки, пополз в сторону подбитого «ИС-2», стоявшего на пригорке и поднявшего пушку в сторону противника. Даже сейчас, неподвижный и мрачный, застывший памятником, лишенный всех боевых свойств и качеств, он выглядел весьма грозно. И майор Герасимов вдруг поймал себя на том, что с некоторой затаенной надеждой ожидал поворота башни. Однако воскрешения не произошло. Теперь эта была всего лишь груда бронированного железа, за которым можно было отыскать крепкую защиту. Расторопно пролезли под танк, распарывая о куски обгоревшего железа маскхалаты. – Сейчас начнется, – произнес майор Герасимов. Уже в следующую минуту с советских позиций пальнули тремя красными ракетами. Они даже не успели прогореть, как ударил артиллерийский залп. Метрах в ста от застывшего танка в воздух взметнулись бревна разбитого блиндажа. У самой реки взорвалась бочка с бензином, и яркое пламя, взметнувшееся к небу, осветило темные камни средневековой крепости. На верхних этажах крепостной стены произошло оживление. Гулко застучал крупнокалиберный пулемет. Над советскими позициями разорвались мины. Плотный артиллерийский огонь не давал расчету подойти к орудиям. Демаскируя себя огненными вспышками, палили спрятанные в окопы тяжелые танки. Скрываясь за укрытиями, стреляли танки; из-под маскировочных сеток палили самоходные артиллерийские установки. Плотность огня все более увеличивалась. По застывшему танку крепко ударил снаряд и, отрекошетив, взорвался на нейтральной стороне. Потом просыпанным горохом застучала по башне пулеметная очередь. Майор Герасимов невольно вжал голову в плечи, опасаясь, что одна из пуль может уйти под корпус танка. И всюду, куда ни глянь, дорожки от трассирующих пуль. Еще один удар снаряда, пришедшийся прямо по гусенице танка. Треки разомкнулись, и покореженная гусеница охотно слетела с колес. Дохнуло едким запахом сгоревшего тола, и майор Герасимов, не в силах сдерживаться, громко закашлял, справляясь с першением в горле. Становилось жарко. Еще один близкий разрыв, метнувший под танк охапку обожженной земли. Майор Герасимов почувствовал на губах приторный, замешанный на порохе и крови вкус земли. Увидел, как справа от него отирает губы тыльной стороной ладони Макар. Не по нраву пришлась чужая землица. Совсем скоро артиллерийские залпы, разрывы, пулеметные очереди, свист мин вдруг слились в единый затяжной непрекращающийся гул, с невероятной силой давивший на уши. Грохот советской артиллерии сливался с разрывами вражеских снарядов, стрекотней пулеметов и свистом мин. В воздухе устойчиво повис смрад жженого тола. Теперь разрывы раздавались немного в стороне, давая возможность вылезти из-под танка. – Идем, – махнул рукой майор Герасимов. – Пора! Уверенно, преодолевая собственный страх, вылез из-под танка и пополз в сторону небольшого бугра, на котором густо произрастали невысокие голые кусты. В действительности это был блиндаж, в котором разместился командир батальона. Еще вчерашним вечером его заприметил снайпер, когда наблюдал за немецкими позициями. Он мог не однажды пристрелить офицера, проявившего беспечность на переднем крае, но решил рассказать о своих наблюдениях разведчикам. Информация пригодилась, и вот сейчас они направлялись именно к обнаруженному блиндажу. На пути еще одна глубокая воронка. Дружно скатились вниз. Метрах в ста от них, значительно выпирая в нейтральную зону, находилось немецкое боевое охранение, в котором несли дежурство шесть пехотинцев. Их можно было бы уничтожить единственным снарядом, но решили этого не делать. За время наблюдения к охранению успели уже привыкнуть, даже каждому из фрицев дали условные имена. А потом в их присутствии имелась немалая польза. Изучили их привычки, и выяснилось, что больше всего за советскими позициями наблюдает тощий немец, которого прозвали Ганцем. Вот только смотреть по сторонам он отчего-то не любил, полагая, что всецело защищен от флангового огня другими наблюдателями. Танк, стоявший вблизи немецких окопов, закрывал видимость и позволял проводить скрытое передвижение. От ленты траншей, выдававших свое расположение высоким бруствером, к окопу боевого охранения вел узенький переход, который сейчас выделялся на черном поле тоненькой кривой черточкой. А впереди из окопа боевого охранения торчала каска Ганца, пытливо всматривающегося в позиции русских, ожидая очередной атаки пехоты. Незамеченными вползли в немецкую траншею и прямо по ней, основательно пригнувшись, чтобы не угодить под случайные пули, заторопились в сторону блиндажа. Подле него у самого входа нес караул немолодой пехотинец лет пятидесяти с винтовкой за плечами. Крепко маясь от вынужденного безделья, он совершал пять шагов вперед, а потом возвращался к двери, откуда через узкую щель едва пробивался рассеивающийся свет от лампы, падая крохотным кружком на неровный стоптанный темно-коричневый глинозем. Война оставалась где-то сбоку. Слаженно били артиллерийские залпы. Там в стороне небо озарялось вспышками разрывов; корежилось и мялось бронированное железо; хрупкими спичками ломались бревна; земля тоннами поднималась в воздух; дымились воронки, а сюда лишь залетали шальные снаряды, по какой-то неведомой геометрии выбившиеся из общего ряда.