— В этих краях не так уж много нойдов. Я увидела достаточно, чтобы свести одно к другому. Садись за стол и рассказывай, как все случилось. Не вздумай ничего утаить! А я пока поставлю чайник. Меня будто прорвало. Я рассказал о разводе, о запоях и уголовном деле Кургина. О проклятии, кошмарах и отростке, живущем на моем теле. Старуха слушала внимательно, изредка кивая в ответ. Она не перебивала, хотя было заметно, что одни детали ее не интересовали, а другие она знала и без меня. Когда мой рассказ закончился, чайник уже вскипел. Мелешина бросила в кружку щепотку трав, залила кипяток и поставила передо мной. — Пей. — Это вылечит меня? — трудно было поверить, что все закончится так быстро. — Нет, — отрезала Мелешина. — Вепсская порча неизлечима. Кошмары отмеряют приближение к смерти, но об этом ты, наверное, уже и сам догадался. Когда дойдешь до точки, тело перестанет подчиняться разуму и убьет себя. Страшное дело, но вся черная магия страшна. — Тогда зачем это? — я указал на кружку. — Я заварила для тебя укрепляющий отвар, который поможет телу сопротивляться чуть дольше. Чтобы ты успел выполнить наказ Демьяна. — Погодите, а что, если отрезать щупальце? И все последующие? Что со мной станет? — Ничего. Разве что будет больно, очень больно. Будто отрезаешь собственный палец. И потом, они ведь отрастут снова. — Значит все это бессмысленно? Я так и буду гнить заживо, пока не пройдет суд? Да если и пройдет, что толку? Шансы доказать невиновность равны нулю, можно сразу в гроб ложиться! — В гроб лечь всегда успеешь, юноша, — твердо сказала Мелешина. — Что до вепсской порчи, то снять ее может лишь тот нойд, который ее наложил. И никак иначе. Поэтому, что ни делай, а только Демьян сможет тебе помочь. По правде говоря, он и в самом деле не мог убить свою мать. Я сделал глоток из кружки. Отвар был горьким и отдавал укропом. Мне сразу стало теплее и спокойнее. — Откуда вы так много знаете о Кургине? Почему уверены, что он не мог убить свою мать? Тишина длилась долго. Я с удивлением заметил, как по щеке старухи скатилась слеза. — Потому, что Демьян — мой внук. А Марьяна — моя дочь. Глава 17 Глава 17 Снаружи стояла ясная и солнечная погода, но в доме Мелешиной свет как будто растворялся, уступая холодному полумраку. Я отхлебнул горький напиток из кружки, обдумывая услышанное. — Подождите секунду. Кургину сорок семь лет. На момент смерти Марьяне было около семидесяти. А вам уже… — Девяносто пять, хотя в плохие дни я чувствую себя на десять лет старше, а в хорошие — младше. Полно о возрасте, тем более говорить о нем с женщиной неприлично. — Извините. И все-таки, почему вы считаете, что Кургин не стал бы убивать Марьяну? По роду деятельности я не раз сталкивался с детьми, причинившими смерть матери или отцу. Не говорю уже о других родственниках. — Придется мне начать издалека, чтобы тебе было понятнее. Наш род издревле был связан с тем, что сейчас молодежь называет «сверхъестественным». Все Мелешины были нойдами. Это слово означает… — Колдун, — я вспомнил, как об этом говорил Кургин. — Верно, верно, — кивнула Мелешина. — К нашей семье частенько обращались за помощью, если начинался мор животных или случался неурожай. Вепсская магия, чтобы ты знал, юноша, всегда была мирной, обрядной. К нойдам испытывали уважение, а не страх. Моя мама была известной целительницей и научила меня всему, что я умею. И она обучалась так же — знания переходили в нашей семье от старшего к младшему, из поколения в поколение. Обычно, от отца к сыну, но коли женщина изъявляла желание стать нойдой, то ей никогда не отказывали. Все это пока что имело слабое отношение к адвокатскому расследованию, но я жадно ловил каждое слово. Никогда не знаешь, какая информация может пригодиться в будущем. — Когда Марьяне исполнилось четырнадцать, я потихоньку стала обучать и ее. Кхм… потихоньку — это неправильное слово, — поправилась Мелешина. — Она схватывала все на лету, гораздо быстрее, чем я в ее возрасте. К шестнадцати годам Марьяна знала все основы, а к восемнадцати — проводила обряды лучше меня. Лесники без нее даже не начинали рубку — верили, что она отведет от них беды. И она отводила. Марьяна выросла в настоящую красавицу: высокие скулы, волосы до пояса, стройная фигура. Если бы она переехала в город, то с такой внешностью могла бы стать актрисой, но ей это было чуждо. Жизнь в деревне ее устраивала, ведь она и так была популярнее самого председателя колхоза. Я видел фотографии Марьяны в материалах уголовного дела, но у меня бы язык не повернулся назвать ее красавицей. Конечно, смерть и возраст обезобразили ее лицо, но мне казалось, что дело совсем не в этом. — Мужчины наперебой ухаживали за Марьяной, но она отваживала всех, кроме одного — Георгия Кургина, — продолжала рассказывать Мелешина. — Ничего удивительного, он был высоким, сильным и неглупым парнем из хорошей семьи. Работал автомехаником, надо сказать, тогда это было почетно и хорошо оплачивалось. Да на деньги никто и не смотрел, у них случилась большая любовь. Вся деревня об этом знала. Большая любовь… Как у меня с Кристиной когда-то. После двадцати лет в браке можно позабыть о том, насколько сильными чувства были в самом начале пути. Но я не забыл. Помнил о том, как для двух людей не было ничего важнее в этом мире, кроме них самих. А теперь мы едва можем говорить друг с другом. — Марьяна и Георгий вскоре поженились. Все вокруг ожидали пополнения, однако прошел год, за ним — другой, но детей не появлялось, — сидя за столом, Мелешина казалась маленькой и слабой. — Как-то Марьяна призналась мне, что не может забеременеть. Очень она переживала по этому поводу. Мы обращались к докторам, проводили обряды… Я сама делала все, что было в моих силах, но без толку. Шло время. Я замечала, что Марьяна стала чувствовать себя хуже: осунулась, побледнела, перестала общаться с людьми. Даже со мной, хотя мы были дружны, и я всегда готова была ее выслушать. Сперва я списывала все на переживания из-за беременности, но потом… Мелешина остановила свой рассказ. Ее губы дрожали. На мгновение я испугался за нее — лишние переживания могут дорого стоить в преклонном возрасте. Однако она взяла себя в руки и продолжила: — В вепсской магии есть и темные стороны. Мама рассказывала мне о них, чтобы отличать одно от другого, но строго велела никогда не использовать. Она объясняла, что злые ритуалы намного сильнее, но дурно влияют на разум и тело, несут беды всем вокруг. Я слушалась, я всегда ее слушалась. И когда учила Марьяну, то объясняла то же самое, — Мелешина смотрела куда-то сквозь меня. Будто бы целиком погрузилась в те времена, о которых шла речь. — Однако горе может толкнуть человека на многое. Летом тысяча девятьсот восьмидесятого года, как ты знаешь, в столице проводили Олимпиаду, но мне этот год запомнился другим. Весь скот в нашей деревне пал за один день. А следующим утром ко мне явилась Марьяна и сообщила, что умер Георгий. Якобы скончался во сне от сердечного приступа. Потом мне довелось увидеть Георгия на похоронах — он был невероятно тощий, как будто его жизнь высосали через соломинку. — Он ведь умер не из-за сердца, да? — По христианским обычаям умершего принято целовать в лоб на прощание, — не обращая на меня внимания продолжала Мелешина. — Пусть я не христианка, но обычай исполнила, чтобы люди про меня не пустословили. Однако были у меня и свои причины. Когда я наклонилась к Георгию, то будто бы случайно оперлась рукой на его шею. И нащупала внутри нее твердые шарики. Не было нужды их видеть, я и так поняла, что это такое. Для одного поганого ритуала нужно положить в горло умершему два клубка шерстяных нитей. Считается, что так покойник не разболтает лишнего в другом мире. — Марьяна убила своего мужа? — И да, и нет. Его убил ритуал. Но уж кроме Марьяны его никто провести не мог. И вот, что было удивительно — на ее лице не было и следа горя. Она спокойно продолжала жить, будто умер посторонний человек. Люди видели ее состояние, люди замечали, что месяц от месяца ее живот растет все больше и больше. Даже несведущий человек может связать мор скота, гибель мужа и беременность Марьяны. А перед родами она сама мне во всем призналась. — Значит Марьяна использовала черный ритуал для рождения Демьяна, — размышлял я. Еще пару дней назад такая мысль показалась бы мне нелепой. Но только не сегодня. Не после того, как я узнал о нойдах. Не после того, как я ощутил действие порчи. — Да. И это было только начало. Рождение Демьяна укрепило в ней мысль, что все было сделало верно. И стала Марьяна зарабатывать тем, что наводила порчу, разрушала семьи или помогала таким же бесплодным, какой когда-то была она. Уж я ее уговаривала, ругала, молила, но она только посмеивалась в ответ. Говорила, мол, нойда из меня никакая, а у нее сил побольше, и она может справиться с чем угодно. Марьяна будто заболела, стала зависимой от черной магии. Люди нарекли ее ведьмой, хотя сами были не прочь воспользоваться запрещенными знаниями. Шли сплетни, в сторону Марьяны плевались при встрече, а однажды доведенный до крайности человек поджег ее дом. Только чудом никто не погиб. Щупальце на моем теле задергалось, затрепетало, словно подтверждало правдивость истории. Я попытался прижать его рукой, но без толку. — Мы переехали в другую деревню, но и там все продолжилось. Я по-прежнему пыталась отговорить Марьяну, но сама понимала, что она не послушает. К тому времени она сильно изменилась — даже летом ее кожа оставалась серой, как камень. Глаза помутнели, лицо покрылось угрями. И с головой стал непорядок: Марьяна часто несла околесицу, переставала узнавать людей, неделями блуждала по лесу, — рассказывала Мелешина. — Я готова была оставить ее одну, в конце концов она стала самостоятельной взрослой женщиной, да все беспокоилась о Демьяне. Вопреки всему он рос хорошим и любознательным мальчиком. Старался помогать мне, а я помогала ему. Его любили даже те деревенские, что обходили Марьяну стороной за несколько верст. Может быть, только благодаря Демьяну мы могли какое-то время жить, не скитаясь по деревням и поселкам. И все-таки рано или поздно приходилось переезжать. Так мы и жили до тех пор, пока Демьяну не исполнилось четырнадцать. — И тогда Марьяна стала обучать его, как ее обучали вы? — догадался я. — Нет, не так. Она сразу начала с черных ритуалов. Объясняла, что они могут быть губительными, но если все сделать правильно, то вреда не будет. Понимаешь, юноша, Марьяна любила повторять, что оружие опасно, автомобили опасны и даже лекарства опасны — все зависит от того, как их применять. — Определенная логика в этом есть. — Вот только оружие не разворачивается к владельцу, чтобы выстрелить в него. Автомобиль не способен на месть, а лекарство само не лезет в горло. У черных ритуалов свои правила, но всегда получается так, что ты остаешься в проигрыше. Щупальце под рубашкой вновь резко дернулось, как будто слышало и понимало значение сказанного. — Ты уже понял, что Демьян учился черным ритуалам с малых лет. Он был достаточно умен, чтобы не использовать их как попало, но и отказываться от этих знаний не собирался. Я пыталась говорить с ним, но сын скорее послушает родную мать, чем бабушку. Когда стало ясно, что разговоры не помогут, мне пришлось пойти на более строгие меры. Я сделала так, что все их травы и камни, все ингредиенты, которые они собирали годами, испортились. Сгнили, истлели. А на следующий день мой дом сгорел. — Марьяна его подожгла? — Нет, — покачала головой Мелешина, — Демьян. И без всяких черных ритуалов. Глядя на угли, оставшиеся от дома, я поняла, что Демьян и Марьяна навсегда потеряны для меня. Пришлось мне переехать вновь, только теперь уже одной. В конце концов, я оказалась в Кедровке, где живу почти двадцать лет. Никакой связи с дочерью, никакой связи с внуком. До твоего визита я даже не подозревала, что они перебрались в город. Оно и понятно, город — злое место, а последствия ритуалов там заметны меньше. Интересно, как сильно ритуалы сказались на жизни Екатеринбурга? Этим летом в городе проходили массовые беспорядки по поводу строительства храма в сквере на Октябрьской площади, да и до этого проблем хватало: росло число самоубийц и ВИЧ-инфицированных, экологическая обстановка ухудшалась с каждым годом… Пару дней назад разгулялся шквальный ветер, из-за которого я лишился «Форда», а несколько человек получили травмы. Вряд ли Кургин был всему виной, но кто знает? — Вот, что я имела в виду, когда говорила, что Демьян не мог убить свою мать. Он любил ее. Она была ему другом и учителем. Благодаря ей он живет и не бедствует. Скорее, Демьян мог убить меня, если бы ему это было нужно. Думаю, он и глазом бы не моргнул. — Понимаю. И он вряд ли стал бы душить кого-нибудь голыми руками… — Зачем ему это, когда в его власти черные ритуалы? Демьян в них преуспел. Да вы теперь и по себе знаете. Разговор вышел продуктивным. Пусть я не излечился от порчи, все же мне удалось узнать важные факты о Кургине. Их нельзя было использовать в суде, но теперь я окончательно уверился в том, что Демьян был невиновен. По крайней мере в том, в чем его обвиняли. Время близилось к обеду, а впереди меня ждала встреча с дочерью, которую я не мог пропустить. — Спасибо за все, — сказал я, вставая из-за стола. — И за разговор, и за этот горький отвар, что бы там ни было внутри. Я вам что-нибудь должен? — Ну что ты! — махнула рукой Мелешина. — Я в деньгах давно не нуждаюсь. Не это главное. Разве что… возвращайся живым и здоровым, так и отплатишь мне. Я еще раз высказал слова благодарности и пошел к выходу. Мелешина проводила меня до дверей, где неожиданно взяла за руку и произнесла: — Бросай пить, юноша! Иначе даже отведенные две недели не протянешь, я не шучу. Спиртное губительно влияет на тело и душу. Я дал ей обещание, в которое не особенно верил сам. На улице не по-осеннему разыгралось солнце. После полумрака дома Мелешиной свет больно бил по глазам. Прищурившись, я почти вслепую добрался до такси. Изнутри доносилась громкая музыка — агрессивный рок местной группы, афишами которой были увешаны все автобусные остановки города. Таксист покачивал головой в такт мелодии, закрыв глаза. Я постучал по стеклу. Таксист оживился, покрутил регулятор громкости, и музыка смолкла. — Как все прошло? — поинтересовался он, открывая дверь. — Узнал много нового, — я сел на переднее сиденье. Пристегнулся. — Можно сказать, взглянул на жизнь с другой стороны. — Э-эх, веришь ты всяким шарлатанам, — недовольно скривился таксист. — Ладно, не мое это дело. Теперь-то куда едем?