— Дома никого. Позволь показать, насколько я дикий. Смеясь, я отрываю его руки от своей задницы, пока мое более чем заинтересованное в предложении тело не позволило ему испортить больше, чем мой макияж. *** В процессе вечера Эван возвращается к самокопанию. Я слежу за тем, чтобы уделять ему больше внимания, чем остальным, но общаться сложно, потому что он почти не говорит. Он продолжает держать руку на моем колене или переплетает наши пальцы на протяжении всего вечера, пока мы едим из тарелок, доверху наполненных индейкой, овощами и прочей рождественской едой. Эбби с Джаредом до сих пор вместе, и я стараюсь делать вид, что он ни в чем не замешан. Может, ей удастся приручить его. Я смотрю на своего Байрона, вспоминая приколы прошлого года и думая, как далеко мы продвинусь с тех пор. Мы оба пытаемся снять барьеры; полностью избавиться от них нам пока не удалось. С момента нашего разговора пару недель назад, я стала позволять Эвану больше “телячьих нежностей”. Когда я предположила, что его ревность уходит корнями в проблемы с матерью, он страшно возмутился, однако догадаться об этом нетрудно. Я осознаю всю серьезность данной ситуации. Я готова признать, что некоторые из его предыдущих действий не возвращали нас к прошлому году. Он имел дело с куда большей проблемой, вне зависимости хотел он того или нет. Олли сидит с нами четырьмя и Сунитой, но ведет себя слишком тихо. Для него это, в принципе, нормально, но я ощущаю нависшее над ним напряжение. Его внимание обращено на что угодно, только не на нас, и он постоянно проверяет свой телефон. Вечер перетекает в танцы в шапках Санты и хлопушками, разбросанными по танцполу. Эбби с Джаредом в самой гуще толпы, и вино, бурлящее в моем организме, придают мне смелости присоединиться. Эван отказывается. Чем больше проходит времени, тем сильнее сползают вниз его настроение и поза. Олли тоже грустит. Я знаю, что происходит с Эваном, а вот Олли меня беспокоит. И пустое сиденье рядом с ним тоже. Эван отходит в туалет, и я перемещаюсь на сидении поближе к своему угрюмому другу. — Что случилось, Олли? Он хмуро смотрит на меня. — Ничего. Это что стандартный мужской ответ? — Ты кого-то ждешь? — Я киваю на телефон. — Свою девушку? — Как бы вежливо попросить тебя не совать нос в мои дела? Я не могу скрыть изумления, и Олли качает головой. — Прости, Несс. В Рождество мне всегда грустно. Вот и все. Интересно, связано ли это с его невидимой девушкой. — Ясно, прости. Если хочешь, можешь рассказать в чем дело. Я накрываю его руку своей ладонью. Никогда не видела его таким подавленным. Олли убирает руку. — Не лучшая идея. — В смысле? — Не хочу раздразнить детскую ревность твоего приятеля. — Так нечестно; тем более, мы уже разобрались с этим. Олли улыбается, и его покровительственный взгляд приводит меня в ярость. — Уверен, так оно и есть. Он опустошает свой бокал вина и берет бутылку, чтобы наполнить наши бокалы. — Она должна была приехать, но не смогла. — Кто? — Айла. — Твоя девушка? — Ага. Она никогда сюда не вернется. — Не вернется? — Она живет в Австралии. Я поднимаю брови. — Это чертовски далекие отношения на расстоянии. Из его груди вырывается невнятный звук. — Не уверен, что они у нас еще есть. Иначе она была бы здесь. И было бы лучше, если бы она сказала мне, что не собирается возвращаться. Раньше, чем в день, когда я должен был встретить ее в аэропорту. Значит ли это, что он хочет поговорить? Я не хочу давить, но едва ли он может открыться кому-то еще. — Мне жаль. Ты этого не заслуживаешь. — Все в порядке. Я просто напьюсь и забуду о ней. Разве не так мы должны поступать? — Второй бокал вина он опустошает за десять минут. — Гребанное Рождество. Думаю, он хотел рассказать больше, но тут вернулся Эван. Он настороженно смотрит сначала на меня, затем на Олли и отводит взгляд. Похоже, Олли прав. Ревность никуда не исчезла. *** ЭВАН Сегодня вечером, я вполне мог бы обойтись и без друзей Несс по медакадемии. Вечер в одиночестве или вместе с Несс — как раз то, что нужно. Вместо этого скука освободила пространство для мыслей об утре у Фэй, на повторе прокручивающихся в моей голове. Дети. Не могу перестать думать об этих детях. Интересно, в курсе ли Люси? Я укрываю подвыпившую Несс одеялом, умиляясь ее попыткам затащить меня в постель. Обычно, дополнительного приглашения мне не требуется, но сегодня я онемел от алкоголя и боли. Она засыпает прежде, чем я выхожу из ванной. Я снимаю разноцветный дождик с волос Несс и целую ее в лоб. Она что-то бормочет и отмахивается от меня. Подобные ужимки Несс заполняют пустоту моей души любовью. Я забираюсь в постель, мои руки обвивают Несс за талию и крепко обнимают. Тепло Несс и мягкость ее кожи успокаивают. Возвращают ко всему хорошему, что есть в моей жизни. К ней. К нам. После беспокойной ночи, как только солнце начинает пробиваться сквозь занавески, я ползу вниз, чтобы заварить кофе и позвонить Люси. Она ранняя пташка, а я нет, так что пока мы говорим, ее голос звучит взволнованно. — В общем, я ездил к Фэй, — сообщаю я. — Ездил? — Ее голос становится бодрее. — Несс сказала, я должен. — И я тоже. Я говорила, что ты должен узнать ее. — Хах. Нет. Я проведал ее, но никогда не говорил, что хочу узнать ее поближе. — Она славная. — Люси говорит так, словно хочет убедить меня попробовать экзотическое блюдо. Славная? — Ты виделась с ней после того, как я отвозил тебя? Пауза говорит сама за себя. — Пару раз. — Зачем? — Я только что сказала. Потому что она славная. То, что я хочу обсудить — не телефонный разговор. Впервые после того, как я отвез Люси к матери несколько недель назад, я обсуждаю с ней эту тему. Тон Люси говорит о том, что ей не терпится обсудить со мной свои надолго утраченные отношения. На улице занимается очередной день. Едут машины, идут люди. Рутина. Какие секреты и ложь таят в себе их жизни? Я потираю уставшие глаза. Я должен спросить об этом. — Люси. У Фэй есть другие дети? Пока она отвечает, голос в моей голове кричит на меня за то, что я задал этот вопрос. За то, что втягиваю себя в это еще сильнее. — Да. Тихий голос ничуть не умаляет смысла произнесенных слов. Больше я ничего не слышу. Она говорит мне что-то, но смысл до меня не доходит. Пробормотав, что наберу ее позже, я вешаю трубку и кладу телефон на столешницу. Грудь раздирает от боли, сердце раскромсано на куски. Что такого есть в этих детях, чего нет во мне? Не знаю, сколько я стою, вцепившись руками в край столешницы, призывая из глубин памяти смутное воспоминание о двух детях и в то же время, стараясь заблокировать его. Постепенно, сердцебиение выравнивается, и я крадусь обратно наверх. Глубокое дыхание Несс говорит о том, что она еще спит, и я забираюсь в постель, прижимаясь к ней и утыкаясь носом в ее пахнущие ванилью волосы. Она что-то бормочет во сне, извиваясь в цепкой хватке моих рук. Солнце продолжает проникать сквозь занавески; звуки внешнего мира становятся привычными. Но в моем мире все так незнакомо и мрачно. Все, кроме девочки-бабочки в моих объятиях. ГЛАВА 17