— Она идет. Она идет. Они оба идут… Его слова эхом пронеслись по округе. Орфей бросил взгляд на Скайлу. И увидел в ее глазах отражение своих безрадостных мыслей. Кто бы ни были «она» и «они», надо убраться отсюда задолго до того, как кто-то появится. Вместе они подняли Грифона на ноги. Пока его укутывали в одеяло, он отчаянно шептал, выплевывал бессмысленные слова, бросал по сторонам нервные взгляды. Поскольку с его окровавленными ногами ничего нельзя было сделать, Орфей обхватил спину брата и закинул его руку себе на плечо. На обратном пути по равнинам Скайла шла первой, держа наготове лук и стрелы. Всего через двадцать минут шарканье и бессознательное бормотание Грифона сменились борьбой. Он попытался вырваться от Орфея с криком: — Нет! Я не дамся! Одеяло упало на землю. Грифон вывернулся из рук Орфея и бросился бежать обратно к деревьям, но его ноги подломились, и он рухнул лицом в грязь. — Скайла! Орфей тут же очутился рядом с братом, перевернул его на спину, попытался поймать беспорядочно молотящие руки. Грифон был крупным парнем, но ослабел, а безумное, истеричное выражение его глаз показывало, что он не совсем ясно мыслит. Боги, а кто бы смог мыслить ясно в этой проклятой дыре? — Грифон, прекрати. Хватит! — Орфей схватил его за запястья и прижал их к земле над головой брата. — Я сказал, хватит! Грифон приподнял голову от земли и, не прекращая борьбы с Орфеем, прорычал сквозь стиснутые зубы: — Я тебе не дамся! Скайла скользнула к Орфею, опустила лук. — Он тебя не узнает. — Проклятие. Как, Аид побери, нам вытаскивать его отсюда, если он с нами борется? Мы ж так всех демонов в округе привлечем. Скайла опустилась на колени и принялась напевать тихую колыбельную сродни той, которой прежде усмирила Цербера. Грифон прекратил отчаянно извиваться и стал оглядываться по сторонам, пытаясь понять, откуда идет музыка. Колыбельная превратилась в приятную балладу о надежде, обещаниях и обретении своего места в жизни. И пока сирена пела, пока ее чистый, чарующий голос поднимался над равниной, Грифон медленно расслаблял мышцы. Наконец, он осел на землю и закрыл глаза. Орфей был слишком ошеломлен, чтобы говорить. Он мог лишь наблюдать, как сирена взяла лук и встала. — Пойдем, прежде чем появится тот, с кем мы точно не захотим встретиться. С теплом в груди — и не от сферы — Орфей обхватил Грифона. Теперь брат повис на нем мертвым грузом, но это было не страшно. Пока Грофон не боролся с ними и не привлекал внимания, Орфей мог справиться. А таща аргонавта, весящего больше центнера, он отвлекался от других мыслей. Например, какие у Скайлы удивительные способности и что с ней делать, когда они выберутся из этой передряги. Они со Скайлой молчали, спускаясь с крутого хребта и проходя через Проклятые болота. Время от времени Грифон вздрагивал, сирена снова принималась напевать, и он расслаблялся на плече Орфея. Один раз, когда они проходили мимо пытаемой души, — ее привязали к столбу и выпускали в нее одну стрелу за другой, — Скайла застыла в ужасе. Но когда Орфей позвал ее, быстро двинулась следом. Лишь через несколько часов, достигнув основания зазубренных гор, отделявших Тартар от полей Асфоделия, они остановились на отдых. Орфей прислонил Грифона к скале. Тот уронил голову на плечо брата. Одеяло обвивало худые бока, все такую же чистую мускулистую обнаженную грудь, но аргонавта, которого знал Орфей, больше не существовало. Пульс тяжело стучал в венах Орфея. Он все еще видел Грифона на том поле — с расширенными глазами, обезумевшего от страха, боящегося даже брата. Орфей утер потное лицо, уронил ладонь на грудь. Его пальцы нащупали воплощение стихии земли. — Даже не думай об этом. Лук Скайлы лежал возле ее ног, а бутылка воды — в ладони. — Не думать о чем? — О части сферы. Ты не можешь отдать Грифону воплощение стихии земли. — Камень ему нужен. Грифон слабее… Скайла встала перед аргонавтом, закрывая ему обзор. — Он душа, Орфей. Душа, которую здесь пытал Аид и бог знает, кто еще. Возможно, отдав ему камень, ты сделаешь именно то, чего они хотят. — Ее взгляд метнулся от одной зазубренной скалы к другой. — Что-то наблюдает за нами. И ждет. Я это чувствую. Орфей огляделся. Он тоже чувствовал. Только не знал, в чем дело. Пальцы сирены, сомкнувшиеся на его собственных, вновь переключили его внимание на нее. Теплые, живые, успокаивающие пальцы. — Держи эту часть у себя. Пусть она придаст тебе сил. Ты можешь нести брата дальше, или нужно передохнуть? — Никакого отдыха, — хрипло ответил Орфей. — Двигаемся дальше. Я хочу выбраться из этой чертовой дыры. Скайла согласно кивнула, отпустила его ладонь и передала бутылку с водой. Потеря контакта поразила его, словно безжизненный ветер, гонявший жар над землей. — Думаю, шесть, возможно, семь часов, и мы доберемся до Стикса. Конечно, если продолжим в том же темпе. Орфей вновь оглянулся и осмотрел холмы. Ощущение слежки вызывало покалывание в позвоночнике. Да еще и дежавю. Кажется, он был здесь прежде. И уже делал это. И поражение неизбежно. *** Когда Скайла увидела брата Орфея, свисающего с того cучковатого дряхлого дерева, ее сердце подпрыгнуло к горлу. А при виде женщины, привязанной к столбу и расстреливаемой из лука, забилось быстрее. Скайла была уверена, что узнала в несчастной бывшую сирену. Но именно ощущение, что их преследуют, подталкивало ее вперед, несмотря на то, что мышцы ныли от усталости. Орфей едва ли проронил слово с тех пор, как они нашли Грифона. К счастью, ее пение удерживало воина в расслабленном состоянии, но не успокоило саму Скайлу. Она, как и Орфей, хотела выбраться из этой лавки ужасов и больше никогда не возвращаться. В молчании они вскарабкались на гору и спустились на другую ее сторону. День сменился ночью. Но и ночь здесь оставалась всего лишь более темной версией пасмурного клубящегося красного неба, и свет заставлял их двигаться вперед. У подножия могучих гор путники вступили в поля Асфоделия. Черный безжизненный ландшафт Тартара уступил место серым теням, словно в черно-белом фильме. Души мгновенно устремились к вновь прибывшим и, с любопытством глядя им в лица, летали вокруг, пока беглецы пересекали поля пшеницы высотой до пояса. В отличие от душ в Тартаре, эти жаждали общения. Призрачных существ можно было принять за людей, если не обращать внимание на тоску и подавленность, излучаемые ими, словно жар — печкой. Скайла сосредоточилась в ожидание сюрпризов. Дважды она доставала лук и стрелы и понимала, что замеченная ей угроза — всего лишь еще одна любопытная душа. Пшеничные поля закончились, беглецы достигли безжизненного холма и начали подъем на вершину хребта, где прежде столкнулись с Цербером. Скайла держала стрелу наготове. Думала запеть при необходимости. Но трехголового пса нигде не было видно. Орфей наклонился к ее уху. — Что-то мне не по себе. Ей тоже. Они добрались до пристани. Река Стикс бурлила у их ног черными и красными тенями. — Харон вернется, или нам надо плыть? Скайла задала вопрос, вглядываясь в воду и сомневаясь, что хочет до нее дотрагиваться. Сирена была почти уверена, что увидела плывущую там руку. — Он вернется, — ответил Орфей, подтягивая повыше неподвижное тело Грифона. — Откуда ты знаешь? Мгновение Орфей молчал, затем опустил голову. — Просто… знаю. Подумав о расстоянии до Харона и его лодки, Скайла почувствовала, как сжимается желудок. Закрыв глаза, она боролась с тошнотой. И впервые подумала о том, что могли и, вероятно, делали с Орфеем, когда он был заперт здесь. Почти две тысячи лет. Грифон плакал и нес чушь, а он провел здесь всего три месяца. Что же пережил Орфей? — Смотри. Там. — Орфей указал вверх по реке. Вдалеке загорелся огонек, становясь ярче с каждой секундой. Скайла проглотила комок в горле и велела себе не думать о том, что с ним могли сделать. Сейчас он жив и с ней. Если бы Орфей что-то вспомнил, она бы заметила. Скайла взглянула на грудь аргонавта, где под вновь надетой футболкой скрывалось воплощение стихии земли, на крепкий подбородок и словно высеченные из камня скулы и, наконец, на глаза, похожие на расплавленное серебро. Она сделает все необходимое, чтобы это никогда не повторилось. — Доставай монеты, — сказал Орфей. Скайла поискала в кармане монеты, которые он дал ей ранее. Лодка приблизилась, ударилась о причал. Харон молчал, но в отличие от прошлого раза, в его глазах читалось сожалеющее, почти грустное выражение.