Ноэль не разрушил сердца всех своих сыновей. Только Роджера и, может быть, Александра. От этой мысли у меня сжалось сердце, но я продолжила. — Я должна идти. Я здесь слишком долго. Пошли Фрэнки, и я обещаю, что позвоню тебе, когда все закончится, sí? — Si, tesoro mia, — согласился он тем же тоном, что я говорил с ним, ноющим от нежности, уязвимым, как синяк. — Будь осторожна. Я закончила разговор, спустила воду в туалете и открыла кран, прежде чем выскользнуть за дверь и вернуться в офис. Невпечатленный моим трюком слуга пристально взглянул на меня, но я весело улыбнулась ему и вернулась к своим обязанностям по уборке. Позже, когда я закончила свои дела и сидела перед туалетным столиком. Меня украшала женщина, говорившая только по-русски, мой телефон завибрировал, и я снова извинилась и пошла в туалет. Никто не остановил и не заметил меня, пока я спускалась по лестнице и выходила через заднюю дверь. Правая рука Данте и единственный член его команды, с которым мне когда-либо разрешалось общаться, приветствовал меня широкой мальчишеской улыбкой. — Фрэнки, — поздоровалась я, целуя обе его щетки. — Козима. Они готовы к работе. Они записывают видео до тех пор, пока не достигнут максимальной точки хранения. У меня не было времени настроить прямую трансляцию, так что пока хватит этих. Сможешь ли ты когда-нибудь забрать их? Я кивнула, взяв в руку фотоаппарат размером с десятицентовую монету. — Спасибо тебе за это, Фрэнки. Скажи Данте, чтобы не волновался. Его губы изогнулись в гримасной улыбке. — Да, этого не произойдет с тобой в логове льва, но я передам это, чтобы другие мальчики посмеялись. — Я знаю, что я делаю. — Я не уверена, почему я почувствовала необходимость рассказать об этом почти незнакомому человеку, хотя на самом деле это хотел услышать каждый мужчина в моей жизни. И все же Фрэнки уважал меня настолько, что на мгновение помрачнел и пристально посмотрел на меня своими влажными черными глазами. Глаза, которые видели смерть и кровь, коррупцию и жадность, настолько большие, что они поглощали всю жизнь людей. Именно эти глаза моргнули, а затем улыбнулись мне. — Конечно, детка, я верю в это. Я тяжело сглотнула, удивившись тому, как сильно мне нужно было, чтобы кто-то поверил в меня, а затем слегка ударила его в плечо, прежде чем вернуться внутрь. Я поместила одну камеру в спальне, которую мне дали для подготовки к ночи. Еще одну — в коридоре второго этажа и еще одну — в открытой двери комнаты Эшкрофта. Одна была прижат к стене за фикусом в прихожей, а затем еще одна, наконец, в кабинете Эшкрофта, в глазу волка, вырезанного из черного мрамора. Я положила ее туда, направляясь к Эшкрофту, где он сидел, откинувшись на спинку стула, как титулованный лорд, которым он и был. — Ты выглядишь прекрасно, — похвалил он, когда его горячий, наполненный взгляд скользнул по всей коже, открытой под моим золотистым атласным бельем. Я улыбнулась ему со словами, которые мог прочитать только Александр: «Я нечто большее, чем просто моя красота, и однажды ты это узнаешь». Александр Восемнадцать часов спустя после того, как Козима бросила меня во второй раз, мой гнев так и не утих. Я чувствовал, как он течет по моим венам, густой и химический, как опиум, в моей крови. Даже Риддик, которого я, наконец, назвал своим самым близким другом за последние четыре года, был осторожен со мной в те часы, когда она ушла, и почти не произносил ни слова, если только это не требовало подтверждения планов поездки. Сказать, что ее бегство меня сильно рассердило, было бы грубым приуменьшением. Я злился и на нее за то, что она сбежала, и на себя за то, что я верил, что она сразу подчинится. Прошло четыре долгих года с тех пор, как Козима пришла мне на помощь, и она провела бесчисленные часы в терапии, на занятиях по медитации, читая книги по самопомощи, написанные самовозвеличивающимися гуру, чтобы преодолеть свою потребность служить мне. Я должен был знать. Но мой восторг сделал меня небрежным. Я был девственником в ее брачную ночь, зная, что наконец-то получу заслуженное удовлетворение, союз, к которому стремился годами, и недооценил тот факт, что моя невеста все еще сопротивлялась. Она не знала, как изменилась моя жизнь с тех пор, как она в первый раз встала и ушла от меня. Она не знала, какие жертвы я принес. Людей, которым я угрожал и которых калечил, чтобы достичь своих целей. Поместье, которое я отдал Ноэлю как подарок и тюрьму, чтобы знать, где живет Дьявол, даже когда я стремился покончить с ним. Она ничего не знала, мой мышонок. Как обычно, ради ее собственной безопасности ее держали подальше от мужских механизмов, и это привело к далеко не удовлетворительному финалу для нас обоих. Похоже, мне пришлось усвоить этот урок еще раз, прежде чем я поклялся никогда больше его не повторять. К концу этой ночи Козима Дэвенпорт точно будет знать, где я нахожусь, и, следовательно, где она тоже, потому что, если бы она захотела признать, мы были недвусмысленно связаны; две планеты, запертые на орбите. У меня был план, чертовски хороший, который был составлен в кабинете премьер-министра посреди ночи после того, как много лет назад я вернулся после встречи с Козимой в Милане за ужасным кофе и бесконечными разговорами о политике, морали и мести. Согласно этому конкретному плану, я не должен был связываться с Козимой, пока все не закончится. Она была моей наградой в конце моего пути героя. К сожалению, хотя я и пошел по пути героя, меня по-прежнему тянуло к злодейским наклонностям, и в тот момент, когда таблоиды разоблачили ее предполагаемый предстоящий союз с придурком Мэйсоном Мэтлоком, мои добрые намерения рассыпались пеплом. Даже через мой труп я не мог позволить кому-либо претендовать на женщину, которую я уже сделал своей. Я бы убил каждого мужчину, который хотя бы мечтал сделать ее своей. Козима была и всегда будет моей. Даже если она этого не знала. Я не планировал так грубо обращаться с ней на благотворительном балу, но моя Козима была настолько восхитительна, что не было другого правильного образа действий, кроме как публично — возможно, глупо, учитывая тайный характер моей жизни в прошлые четыре года — купить ее еще раз. Во многом это было символично, обмен денег на свидание. У меня не было желания провести с ней одну жалкую ночь, и я не чувствовал необходимости просить или торговаться с кем-либо за эту привилегию, но я подумал, что это был очень приятный, хотя и несколько драматичный жест. Особенно после того, как я отверг ее в Милане. Вид ее бесценного, потрясающего лица, разбитого тысячами мелких трещин и осколков, когда я так безжалостно уронил ее сердце на крышу Дуомо и раздавил его каблуком, будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь. Это было необходимое зло. Орден внимательно следил за Козимой в течение первого года нашей разлуки, углубляясь в ее интернет-историю и привычки ее новой жизни в Нью-Йорке. Я тоже. И для обеих сторон было очевидно, что Козима все еще одержима мной, ее бесконечные встречи с психотерапевтом, заказы книг на Amazon и один злополучный визит в БДСМ-клуб были более чем свидетельством этого. Поэтому, чтобы убедиться, что она в безопасности, мне пришлось раздавить ее. Не было большей пытки, чем любить женщину и не иметь возможности обладать ею. Единственное, что облегчило боль за последние четыре года, — это прогресс в борьбе с тем самым Орденом, куда я пришел проникнуть той ночью. У меня было достаточно информации о большей части Ордена, чтобы пожизненно засадить некоторых из самых влиятельных людей, включая Ноэля, который находился под домашним арестом в Перл-Холле за свои коррупционные отношения с администрацией порта Фалмут. Конец был близок, и лучший человек, более сильный человек держался бы подальше от Козимы, пока все не закончится. Но я не был более сильным человеком. Я был полностью разбит тяжестью Козимы в моей груди, якоря и цепи, которые натягивались во времени и на расстоянии между нами. Она не могла выйти замуж за другого мужчину. Ни в коем случае теперь, когда я добился ее подчинения и ее неохотной капитуляции, я не смог бы провести еще один кровавый, мучительный день без нее. Это привело меня к двери нью-йоркского центра Ордена, Клуба «Бахус», где я грубо показал обществу нос и забрал то, что принадлежало мне. Женщины, как украшения, свисали с потолка, нанизанные на золотые цепи, алмазные веревки, жемчуг на нитях из армированного углеволокна, чтобы красавицы не упали на пол в клубке богатств. Они были подвешены в различных позах красивыми петлями шибари. Рыжая висела из воздуха вниз головой, ее волосы были пылающей стрелой, ее ноги были прикованы наручниками к деревянному луку, колени вывернуты наружу, а обнаженная киска была обнажена. Они превратили ее в символ лука и стрел, классического оружия охотника. Другая медленно вращалась, склонив шею и выгнув спину, пока ее голова почти не коснулась острого пальца ноги, как балерина, вертящаяся в музыкальной шкатулке. Она была схвачена ярдом мерцающего бледно-розового шифона, три куска которого обхватывали ее горло и удерживали его натянутым назад в тщетной попытке коснуться ее поднятого правого бедра. Они были бы так прекрасны, если бы согласились на это. А так я мог прочитать страх в их стеклянных глазах, почувствовать металлический привкус их стрессового пота, разбавляющий пропитанный кожей воздух клуба. Пятнадцать девушек украшали роскошный интерьер Клуба «Бахус», трапеции света от мягко покачивающихся люстр разрезали их кожу на кусочки золота. Мужчины рисовали эти желтые фигуры на своей коже, когда они гуляли по огромной комнате, пили виски и дружелюбно болтали со своими товарищами, глазея и приставая к выставленным напоказ женщинам. У меня не было никакого желания присоединяться к ним. Большинство мужчин не знали меня в лицо, но некоторые знали, и весь мой план заключался в том, чтобы оставаться анонимным до последнего момента. Я проскользнул сквозь тени по краям стен, отделанных синей парчой, пока не нашел кресло с бархатной обивкой, с которого была идеальная точка зрения для моей цели. Моя красавица была подвешена в тончайших золотых цепях, тысячи из них связывали ее груди в раздутые вершины, обвивали ее живот и между бедрами так, что ее ноги были согнуты и раздвинуты, открывая ее киску прохладному воздуху комнаты и горячим глазам покровителей. Ее руки были сложены над головой и полностью покрыты золотом, что казалось, что она носит их как корону. Она была единственной женщиной во всей комнате, которая смело смотрела из своего рабства, которая поднимала подбородок настолько, насколько позволяли веревки, чтобы она могла смотреть в глаза каждому из своих развратных поклонников и молча посылать их всех к черту. Богиня в цепях все еще была богиней. Никакие маневры или господство над ней не изменят этого. Боже мой, от нее у меня перехватило дыхание. Я щелкнул пальцами одному из парней, ходивших вокруг с подносом с напитками, и украл для себя чужой виски. Мальчик поджал губы, но не произнес ни слова протеста, отстранился и вернулся к своим обязанностям.