Данте ненавидел смотреть, как я плачу. Я прижала кончики пальцев к стеклу, нуждаясь в том, чтобы ощутить хотя бы его тепло сквозь переграду, чтобы успокоить себя единственным известным мне способом — через некую физическую связь. Его рука оказалась над моей через перегородку за меньшее время, чем мое сердце перевернулось в груди. — Данте, — сказала я через потрескивающую телефонную линию. — Mio bello Dante. В этих нескольких словах было много печали и сожаления, но я не знала, как записать их иначе, как произнести выбранное им имя. В каком-то смысле именно такую жизнь Данте выбрал для себя, когда отвернулся от Эдварда Дэвенпорта и стал Данте Сальваторе, от лорда королевства до капо в итальянской преступной группировке. В других отношениях это было крайне несправедливо. Это я убила Джузеппе. Воспоминание о нажатии на спусковой крючок задержалось в моем пальце, как рубцовая ткань, тяжелая и деформированная под кожей. Я вспомнила, как замедлилось мое сердцебиение, вопреки тому, как я могла себе представить, как оно бурлило в моих венах. Оно замедлилось, и мое зрение защипало, а затем прояснилось, как будто его протерли Виндексом. В моем теле не существовало ничего, ни одной мысли, кроме единственной, одного золотого импульса, который перезаписал все остальное. Ди Карло угрожал двум мужчинам, которые были центрами моей вселенной последние пять лет. Убить его даже не было вопросом. Однако теперь, спустя столько недель после этого события, я начала сомневаться в своем решении. Если бы я не убила ди Карло, что могло бы случиться? Будет ли Данте свободен? — Не делай этого. — Его грохочущий голос прервал мои мысли, и когда я посмотрела на него, я увидела на его лице выражение, которого никогда раньше не видела. Он злился на меня. Какая-то небольшая часть меня успокоилась от его гнева. Я хотела, чтобы меня наказали за мои действия, а раньше у меня не было никого, кто хотел бы меня за них наказать. — Не смей так думать, Козима Ломбарди Дэвенпорт. Ты сделала то, что должна была сделать, чтобы выйти из безвыходной ситуации. Ты запачкала свои руки, свою чертову душу, чтобы спасти меня. Если ты будешь заниматься самобичеванием за это всю оставшуюся жизнь, то в чем вообще был смысл твоей жертвы? Мои губы изогнулись, повторяя кривую ухмылку, которую я часто видела на лице Ксана, когда кто-то осмеливался сделать ему выговор, а он не мог аргументировать свою точку зрения. — Хотя я понимаю твою точку зрения, это только потому, что я собиралась сказать то же самое о том, что ты взял на себя ответственность за то, чего не совершал. Он бесцеремонно пожал плечами, как все мужчины Дэвенпорт. — Ты сделала это, Tesoro (с итал. Сокровище). Я не только поставил тебя на это место, но и все, что тебе пришлось или когда-нибудь придется сделать… Я бы занял твое место. Никаких вопросов не задавалось, никаких сожалений после этого не было. — Данте, — снова сказала я тем же тяжелым голосом, целая энциклопедия слов и мыслей внутри этого одного слова. Мои пальцы потели по стеклу и размазывались по мутной плоскости, когда я сильнее надавил на его руку своей. — Как ты можешь так относиться ко мне? — Как я могу не делать этого? Спроси любого человека, который хорошо тебя знает (и не является злым), сделал бы он то же самое для тебя, и, честно говоря, Кози, я сомневаюсь, что ты найдешь другой ответ. Однако лично моя любовь к тебе — лишь увядшее ответвление моего уважения к тебе. Я никогда не встречал мужчину или женщину, более готовых пожертвовать собой ради своих близких. Женщина, пережившая почти бесконечную череду кошмарных событий, но все еще сохраняющая свое тепло, честность и улыбку, которая могла бы растопить сердце психопата. Я завидовал тебе, когда впервые узнал о тебе от Торе, а потом возненавидел тебя, когда подумал, что ты будешь всего лишь пешкой Ксана, но, как всегда, ты доказала, что я вопиюще ошибался. Я люблю тебя, и я бы умер за тебя. Я был бы здесь ради тебя — и счастливо — потому что я не сомневаюсь, что ты сделала бы для меня то же самое. — Ты описываешь слишком хорошо, чтобы быть правдой, — попыталась сказать я своим надломленным голосом. Моя грудь сжималась от натиска слез, нос был заткнут, чтобы остановить их поток. — Я ужасно несовершенна. — Разве мы все не такие же? — сказал Данте со своей фирменной ухмылкой, его губы были красными, как расколотая вишня, его рот был таким широким, что на каждой щеке пробивались складки, похожие на острые ямочки. — Я не хочу, чтобы ты был здесь, — сказала я ему в отчаянии, чувствуя, как мои глаза заливаются горячим потоком слез, а отчаяние наполнило меня до краев. — Я вообще не хочу, чтобы ты был здесь. Я не хочу для тебя ничего этого. — Мы все ответственны за свои поступки, Tesoro (с итал. Сокровище). Я знал, что есть вероятность, что однажды я окажусь в таком месте, и поблагодарил Бога, что хорошо выгляжу в оранжевом. — Не шути, — огрызнулась я на него, даже улыбаясь. — Только ты бы сейчас пошутил. Веселье на его лице поблекло, румянец на щеках исчез, губы превратились в одну бледную линию. — Послушай меня сейчас и действительно услышь меня. Из всего, что произошло в нашей жизни, из всех ужасных последствий, которые могли возникнуть из-за жадности и ненависти, лежащих в основе этих злодеяний, мое заключение кажется почти трогательно обыденным. Я смогу это пережить, cara. Я могу пережить что угодно, и думаю, теперь ты это знаешь, но это? Это я смогу пережить хорошо. Он был прав. Данте был крупным мужчиной, крепкого телосложения, настолько мускулистым, что я могла видеть морщины под обнаженной оливковой кожей его предплечий, выпирающие, как камни, обернутые оранжевым холстом под его обычным свитером. Он мог убить человека голыми руками, и он бы это сделал, если бы с ним попытались связаться в тюрьме. Он также был достаточно умен, чтобы не допустить этого. Ксан был не единственным, кого Ноэль учил играть в шахматы. — Я знаю, — признала я, не грустная, а мрачно гордящаяся своим зверем за стеклом. — Я знаю, но все равно я этого не приму. Не на долгий срок. Ксан нанял лучших адвокатов в стране, а Елена в команде, которая ведет это дело. Я взяла с нее обещание сделать все возможное, чтобы избавить тебя от этого. Данте поднял бровь, игнорируя лязг и стон открывающейся и захлопнувшейся за ним двери, когда еще один заключенный, на этот раз с нацистскими татуировками на шее, вошел в телефонный отсек, чтобы позвонить. — Твоя Елена, возможно, и умная женщина, но я сомневаюсь, что она безжалостна. Чтобы меня «освободить от этого», потребуется нечто большее, чем просто отличное юридическое образование. Я думала о том, как моя сестра избила Кристофера на открытии художественной галереи «Жизель», о тех случаях, когда она была достаточно проницательна, даже будучи ребенком, чтобы спрятать остальных из нас, детей, в отведенных для этого местах, чтобы местная Каморра нас не нашла и не использовала нас против Шеймуса и мамы. Я думала об остроте ее глаз, как об отточенном лезвии, и о ее беспокойном недовольстве, несмотря на ее идеально упорядоченную, социально респектабельную жизнь. Я подумала о ее мгновенном согласии присоединиться к команде адвокатов Данте, хотя она ненавидела все, что говорило о моей жизни без нее. Я подумала о трещине на ее обычно холодном лице, когда она обнимала меня, пока я плакала о человеке, которого невольно отправила вместо себя тюрьму. — Она женщина Ломбарди, — торжественно сообщила я ему. — Я бы не стала недооценивать то, на что она способна, если загнать ее в угол. — И зачем ей сражаться из этого угла за человека, которого она не знает, не говоря уже о таком человеке, как я? Я вздернула подбородок так же, как это сделала бы она, с гордостью, исходящей из моего голоса. — Потому что я попросила ее об этом, и нет ничего, что она не сделала бы для меня. Данте замер от моих слов, пораженный тем, как они перекликались с его собственными. Ничто он не уважал так сильно, как верность, а Елена была самой преданной душой, которую я знала. Она пойдет сражаться за него. Черт, я искренне верила, что она пойдет дальше, чтобы вытащить его из неприятностей, потому что он был человеком, которого я любила, а моя сестра любила меня настолько, что никогда не хотела видеть меня без него, даже если бы она могла с этим смириться. Козима Если мои отношения с Александром напоминали что-то из мрачного греческого мифа, то роман Синклера и Жизель был похож на сказку; и не на одну из кошмарных басен братьев Гримм. Нет, этого не смог бы создать даже Дисней. Казалось, свет, просачивающийся сквозь трапециевидные пальмы и сверкающий в спокойных, чистых водах, словно пригоршни блесток, на самом деле был розовым, как будто сам воздух чувствовал романтику момента. Синклер, холодный француз, который годами встречался с моей старшей сестрой Еленой, но не был с ней связан, спланировал и осуществил не только неожиданное предложение, но и идеальный побег для моей другой сестры, Жизель. Это было так красиво, как она выходила из волн в свадебном платье, словно пена на ее теле, в сопровождении Себастьяна, который не чувствовал стыда в слезах, выступивших на его глазах. Было так шокирующе видеть Синклера с неумолимым выражением лица и невероятным спокойствием, наблюдающего, как она подходит к нему, чтобы стать его невестой, с лицом, таким же открытым и ярким, как только что образовавшаяся звезда, упавшая с неба. Мы так много пропустили, но ни в раю, ни в аду я бы ни за что не пропустила свадьбу Жизель и Синклера. Александр был в прекрасном настроении после свержения Ордена, хотя его отец все еще мог свободно контролировать свое царство террора в Перл-Холле, поэтому он фактически капитулировал перед моими требованиями. Фактически, он зашел так далеко, что отвез маму, Себастьяна и Данте вместе с нами в Кабо-Сан-Лукас на своем частном самолете. Данте не выпускали из страны, пока он находился под залогом, но Александр был достаточно богат, чтобы подмазать нужные руки, чтобы сделать это. Ни Александр, ни я не чувствовали себя комфортно, находясь вне поля нашего зрения, поскольку неделю назад его освободили, и я знала, что Данте чувствует то же самое. Елена, конечно, к нам не присоединилась. Когда я услышала о новом появлении Кристофера в ее жизни на художественной выставке Жизель, мне захотелось сесть в самолет и взять обеих сестер на руки, просто чтобы убедиться, что они в безопасности. Мне было больно осознавать, что я не увижу Елену на свадьбе, и именно поэтому я заставила Ксана вернуться в Нью-Йорк, чтобы присутствовать на вечеринке молодоженов в Остерии Ломбарди. Я знал, что Елена будет там. Что-то необъяснимое произошло, когда она вмешалась в нападение Кристофера на Жизель, некий переход моих сестер из главных соперниц в непримиримых врагов. Не то чтобы они когда-либо были близки. Подобно чернилам и маслу, они слишком принадлежали разным вещам, но мы никогда не думали, что они достигнут такой развязки. Итак, Елена была в тот вечер в шумном ресторане вместе со всеми, кого любила моя семья; Данте, Кейдж Трейси, Уилла Перси, друзья Жизель Бренна и Кенди, деловые партнеры Синклера, ставшие свидетелями их романа в Мексике, и даже некоторые друзья моей сестры из Франции совершили путешествие. Это была итальянская вечеринка, поэтому она была громкой, наполненной неистовым смехом, который ярко сиял под натянутыми гирляндами гирляндами, и было налито и пропитано слишком большим количеством вина. Такой вечеринки у нас не был с тех пор, как два года назад открылся ресторан, когда мы с Себастьяном наконец смогли вручить нашей матери ее мечту в виде кирпича и раствора. Я скучала по этому, по товариществу между нами, по тому, как мы вращались вокруг друг друга, время от времени сходясь и распадаясь на дуэты и тройки комбинаций, потому что мы не могли вынести разлуки. Уже нет. Не после стольких лет разрушенной семейной жизни. Даже Сальваторе был принят в лоно нашей семьи. Себастьян невольно очаровал своего отца историями из Голливуда, не подозревая, что старший мужчина смеялся не только потому, что они были забавными, но и потому, что он узнавал о жизни своего сына из его собственных уст так, как никогда не думал, что узнает. Мама задержалась поблизости, разговаривая с Жизель и Синклером, но ее глаза были сосредоточены на своих мужчинах, и легкая улыбка появилась на ее рыхлой щеке, словно исчезающая вмятина. — Это история любви без конца, — тихо сказал Данте позади меня. Я повернулась вокруг руки Александра, довольствуясь тем, что осталась там, пока мой муж говорил с деловым партнером Синклера Ричардом Денманом о потенциальном совместном предприятии в Лондоне. — Может быть, однажды, — надеялась я. — Может быть, однажды они вытащат головы из задниц. Данте вознаградил мою грубость одним из своих громких, серьезных смешков, откинув голову назад, и черные волосы обрамляли его, словно темная корона. — Что я буду делать без тебя, когда ты уедешь, Tesoro (с итал. Сокровище)? — Ты имеешь в виду, если ты уедешь, — мягко поправила я, положив руку на его железное предплечье. — Однако мы не позволим этому случиться, Ди. Его улыбка была кривой, и он был очень похож на Александра в его редкий момент самоуничижения. — Интересно, является ли то, что мы всегда верим, что у нас есть способность контролировать вещи, проклятием Дэвенпорта? Боюсь, дорогая, иногда именно эти вещи нами управляют. — Нет, больше нет. Мы вышли победителями на другую сторону битвы, и теперь победителю достаются трофеи, — поддразнила я, стукнув свой бокал о его стакан. — Если мы смогли ликвидировать Орден, мы, безусловно, сможем ликвидировать полицию Нью-Йорка и прокуратуру. Еще одна кривая ухмылка, которая съела его полный, слишком красный рот. — А если это произойдет? Если я буду свободен, я все равно буду здесь, в городе, а где будет моя Кози? Я сомневаюсь, что оно будет здесь, со мной. — Нет, — сказал я снова, на этот раз с искренней улыбкой, которая исходила из корней тоски по дому, глубоко проникшей в мое сердце. — Мы вернемся в Перл-Холл. — Ноэль все еще здесь, — бессмысленно напомнил он мне, просто потому, что хотел сменить тему со своих собственных испытаний. Я пожала плечами. — Александр считает, что теперь, когда Орден пал, то, что МИ-5 наберет достаточно сил на Ноэля, чтобы навсегда заключить его в тюрьму, станет лишь вопросом времени. Судя по всему, они нашли записи о сделках между подставной компанией, которой потенциально управляют Ноэль и ди Карло, так что они даже могут связать с ним мое покушение на убийство.