Он держал в руках пистолет. Адреналин хлынул на меня, мои ноги болели от молочной кислоты, которая побуждала меня выскочить из машины и убить этого ублюдка, который преследовал любого из нас. Орден послал кого-то позаботиться о нас, если мы не подчинимся приказам. Несмотря на то, что я продемонстрировал лояльность, кастрировав Саймона Вентворта, они мне все равно не доверяли. Меня охватило негодование, преследуемое адом предательства. То, что они знали, где она была, чтобы послать за ней, указывало на то, что именно они забрали ее у меня. Я почувствовал безумное желание поднять голову к небу и завыть, как зверь от ярости. Вместо этого я вытащил из кармана нож, раскрыл его и вонзил его в пассажирское сиденье «Бугатти» за сто тысяч фунтов. Акт насилия достаточно успокоил меня, чтобы снова оценить Козиму. Пока я размышлял, как мне быстро убить каждого члена Ордена, странный человек подошел к Козиме и начал расстегивать пальто. Я вытащил пистолет из кобуры и держал в руках, в следующее мгновение нацелившись на угрозу, мое дыхание было спокойным и прохладным, когда я сузил взгляд на угрожающего ублюдка. Действительно ли они осмелятся вытащить ее на кровавый угол улицы? Нет. Я приказал себе расслабиться и опустил оружие, когда мужчина снял плащ и передал его моей жене. Орден действовал в тени, призрачный и эфемерный, как призрак демона, посланного из ада. Они не стали бы устраивать сцену. Этот ублюдок через дорогу был спящим агентом. Он не нажмет на курок, если Козима не даст ему и, следовательно, Ордену, повод сделать это. Прямо сейчас она была в безопасности. Если бы я снова вступил в игру, чтобы заявить права на нее, я бы подверг ее непосредственной опасности. Если бы мы каким-то образом сбежали от этого преступника, за углом всегда была бы еще одна угроза. Шервуд и остальные были не из тех людей, которые позволяют вопиющим нарушениям правил оставаться безнаказанными. Я вспомнил разницу между Аресом и Афиной, как хладнокровная логика и тщательное планирование всегда преобладали над горячими действиями. Я задавался вопросом, достаточно ли я силен и умен, чтобы хорошо и долго думать, чтобы разработать план настолько точный и идеально отточенный, что я мог бы использовать его, как копье, чтобы пронзить сердца моих и ее врагов. Наших. Я рассеянно наблюдал, как рыжеволосый мужчина разговаривал с Козимой, очевидно, пытаясь утешить и уговорить ее пойти в кафе, чтобы укрыться от дождя. Она засмеялась, откинув голову назад и вытянув руку, чтобы опереться на его предплечье, как будто тяжесть его веселья была слишком велика, чтобы ее вынести. Мужчина посмотрел на ее руку, лежащую на его руке, а затем снова на ее великолепное лицо, ставшее еще более великолепным от дождя и хорошего настроения, и я понял, что он попался. Потребовалось всего лишь мгновение, взгляд, чтобы зацепиться за ее красоту, но тот момент, когда она позволила вам взглянуть на ее дух, полный жизни, это было похоже на удар дубинкой по голове и конец любых протестов. Он поможет ей. Я видел это по тому, как он повел ее в кафе, наклонившись, чтобы лучше услышать ее лирический голос. Я хотел убить его. И даже не быстро, просто выстрелив в него из холодного пистолета, лежащего у меня на коленях. Мне хотелось разорвать его на части голыми руками только за то, что он прикоснулся к ней, даже за то, что он подумал о том, чтобы заботиться о ней, когда она была моей ответственностью. Но затем я взглянул на миньона через дорогу и увидел, что он наблюдает за моей машиной, щурясь вдаль, в темный салон. Он не мог меня видеть, но если бы он это сделал, моя работа по убеждению Шервуда в моем безразличии к Козиме была бы сведена на нет. И этого не могло быть. Если бы я действительно хотел лучшего для Козимы, я бы оставил ее одну, чтобы она устроила себе лучшую жизнь. Ту, который не затрагивала мои темные вкусы, моего отца-садиста, проклятый Орден или долг последних четырех лет, который никогда не должен был быть погашен. Она мне достаточно помогла. Сальваторе был мертв. Орден успокоился теперь, когда я принял участие в их извращенных играх. У них были боеприпасы для шантажа, если я решу пойти против них, и именно поэтому они вообще участвовали в таких вещах, как Охота и Следы. Чтобы получить компромат на самых богатых и влиятельных людей Соединенного Королевства и сохранить его на черный день, полный коррупции. Козима должна была быть только инструментом, и она выполнила свою цель. Должно было быть легко отпустить ее. Так почему же моя грудь горела? Почему я мог слышать, как кости трещат и трещат, когда их пожирает пламя, а мои органы превращаются в сажу и пепел? Почему я не мог представить себе жизни без нее? Я ударился головой о руки, обхватившие руль, и понял, как обычно инстинктивно знал об изменениях на фондовом рынке и тенденциях в средствах массовой информации, что никогда не смогу забыть ее. Как можно забыть человека, который коренным образом изменил твою жизнь? Я был сильным. Меня превратили в человека интеллекта и стальной решимости. Я мог бы избавиться от любой зависимости, если бы решился на это, возможно, даже от моей одержимости девушкой с золотистыми глазами. Но я не хотел. И это имело значение. Я думал об этом, выходя из машины и бесшумно пробираясь сквозь небольшую толпу по улице к мужчине, преследующему Козиму. Когда я прошел мимо него, не привлекая его внимания, а затем повернул обратно, когда подъехал другой трамвай, чтобы скрыть нас от улицы, а мне — схватить его толстую шею удушающим захватом и утащить дальше в переулок. Я думал о ее шелковистой коже, когда обхватил руками его шею, пока он боролся и покраснел, затем побелел от усилий и невозможности дышать, а затем я подумал о ее прекрасной печали, когда она стояла под дождем, радуясь каплям, когда я резко повернул руки в перчатках вправо и почувствовал, как позвоночник подхалима Ордена хрустнул между моими руками. После того, как я бросил его в переполненный мусорный контейнер, я бросил последний взгляд на свою жену, сидящую в маленькой кофейне и пьющую чай со своим новым странным спасителем и женщиной, которой я звонил всего несколько часов назад, и каким-то образом обуздал свою собственническую ярость и всепоглощающее горе. Достаточно, чтобы вернуться в машину и поехать в аэропорт. Затем я все еще думал о ней, когда садился на свой частный самолет обратно в Лондон, когда Риддик забрал меня в «Роллсе» и отвез прямо на Даунинг-стрит, 10. Служба безопасности попыталась задержать меня до того, как премьер-министр Джеймс Калдрон сам вошел в знаменитую черную лакированную дверь и скрестил руки на груди при виде меня. — Александр, мерзавец, что привело тебя в мою лачугу? Я посмотрел на своего старого соседа по комнате в универе со знакомым комфортом моей непримиримой маски, прикрепленной к моему лицу, и сказал: — Я хочу рассказать тебе кое-что, Джеймс, и в конце ты поможешь мне ликвидировать одну из самых коррумпированных организаций в Великобритании и войдешь за это в историю. Джеймс долго смотрел на меня, его взгляд был почти таким же отстраненным, как и мой. Он не происходил из богатой семьи, как большинство моих соотечественников из Кембриджа в Тринити-колледже, но от этого он был еще острее. Именно эта острота ума вбило клин между нами после окончания учебы, когда Джеймс пытался завербовать меня, чтобы я помогал его механизмам в парламенте, и я совершенно честно сказал ему, что я не тот человек, который делает что-то просто так. — Почему сейчас? — наконец спросил он. Я почувствовал рукой прожигающее дыру в кармане кольцо. Я снял его и бросил в озеро за Перл-Холлом, а затем нашел после ухода ордена, когда я посмотрел ему в глаза и сказал: — Они кое-что забрали у меня. Одну вещь, которая значила все. Козима Я увидела его. Спустя год после нашего расставания, полные двенадцать месяцев моего добровольного проекта реабилитации, направленного на избавление меня от его влияния на мой разум, тело и душу, я увидела Александра Дэвенпорта на ежегодной вечеринке Bulgari на Неделе моды в Милане. Я вошла в позолоченную комнату и почувствовала, как волосы на затылке встали дыбом в странно неподвижном воздухе. Когда я спускалась по мраморным ступеням в переполненный бальный зал, по моей спине пробежала волна осознания, того животного осознания, которое я научилась оттачивать, как сигнал тревоги, сообщающий, что за мной наблюдают. Я была одна, без сопровождения одного из немногих мужчин, которых я держала близко в качестве потенциальных кавалеров для таких мероприятий. Я обнаружила, что было более впечатляюще войти в комнату красивой женщиной, не обремененной тяжестью мужчины рядом со мной. Чтобы приехать в качестве женщины без сопровождения, требовались уверенность и сила, и я научилась использовать любую возможность, чтобы продемонстрировать силу, когда возникла такая необходимость. Итак, когда я захотела выйти на сцену, как я сделала в тот вечер, потому что на той неделе я была звездой не одного, а трех показов модных домов, я сделала это в одиночку. Мой взгляд скользнул по толпе великолепно одетых людей, отмечая модных магнатов, с которыми мне следует поговорить, и моделей, которых мне следует избегать. Я не ожидала, что мой взгляд зацепится за блестящее тепло золотистых волос. Я остановилась на последней ступеньке, моя нога в обуви на шпильках зависла над землей, я вцепилась в перила и позволила своим глазам поглотить человека, которого не видела двенадцать месяцев. Он велся себя как король так, как не мог держаться больше никто из людей, который я встречала прежде. Он был окружен толпой страстных поклонников, которые смотрели на него, готовые ловить каждое его слово, даже если он не сказал им ни одного. Вместо этого он стоял спокойно, гордый и идеально ухоженный, как требуется от повелителя королевства. Он был самым красивым и могущественным мужчиной, которого когда-либо видели в комнате, и он это знал. Люди говорили с ним, пытаясь завлечь его в разговор красивыми, яркими похвалами и искрометным шлейфом сплетен, но он оставался равнодушным. Пока что-то в давлении воздуха вокруг него не сместилось, пронзив горячим ножом моего взгляда. Мгновенно его позвоночник напрягся, а глаза встретились с моими, словно мощные магниты, скрепившиеся вместе. Не имело значения, сколько людей стояло между нами, словно стопки бумаги, сложенные между нашими намагниченными телами. В тот момент казалось, что единственными двумя людьми в комнате, во вселенной, были мы. Инстинктивно мое тело собралось с силами, чтобы бежать. Не от него, а навстречу. Мне хотелось броситься через комнату в его объятия, а затем скатиться на землю на коленях и умолять его отвезти меня домой. Домой в Перл-Холл. Домой, во влажную и тоскливую Англии, где я не знала никого, кроме него и его людей. Дом был там, где он был, как бы я ни пыталась убедить себя последние двенадцать месяцев, что это не так. После всей моей тяжелой работы, часов терапии и медитации, бесчисленных книг по самосовершенствованию я вернулась туда, где была раньше.