– Но у него нет Интернета. Еще у него аккаунт в «Инстаграме». Активный. Как он это делает? Лакост задумалась. Как он это делает? Ответ мог быть только один… – У него есть администратор сайта, – сообщила Клутье. – Какая-то женщина по имени Полина. Вероятно, она за него все и делает. Пишет за него посты. – Хорошо, – сказала Лакост. Она села за свой ноутбук и ввела в поисковик имя Карл Трейси. – Обедать, – позвал ее муж. – Сейчас иду. – Вы едете сюда? – с испугом спросила Клутье, посмотрев на почти пустую бутылку вина и пустой пакетик из-под чипсов. – Нет, я говорила с мужем. – Закрыв рукой микрофон на трубке, она сказала: – Начинайте без меня. – Потом вернулась к разговору с Клутье. – Есть на этих сайтах что-нибудь компрометирующее? – Ничего такого я не увидела, но там, вероятно, есть закрытый аккаунт в «Инстаграме», которым они пользуются, только они двое. – И никто другой его не видит? Такое возможно? – Да. – Как мы об этом узнаем? – Никак, разве что спросим, а она ответит. – А как получить доступ на закрытый аккаунт? – спросила Лакост. Она уже нашла открытый аккаунт. Довольно стандартный, явно предназначенный для маркетинга его гончарных изделий. – Нужно получить приглашение. – Зачем им нужен закрытый аккаунт? – спросила Лакост. – Не знаю. – Клутье задумалась. – Для обмена частными посланиями, вот зачем. Голос ее прозвучал торжествующе и немного удивленно, ведь она смогла найти ответ. – Для того, что они не хотят делать достоянием гласности, – уточнила Лакост. – Кто-то прячет свой интим, – пропела Клутье. А потом отчетливо фыркнула. Лакост посмотрела на телефон. В день перевода этой отчаянно сопротивлявшейся женщины в отдел она стала наставником Клутье. Ни разу за все время пребывания в отделе бывший бухгалтер не фыркала. Даже не шутила. И почти не улыбалась. «Она выпила», – сообразила Лакост. Но почему Лизетт Клутье выпила? – С вами все в порядке? – В полном, – обиженно произнесла Клутье. – Я думала, вы будете довольны. – Ее голос звучал уязвленно и немного раздраженно. – Я довольна. Слушайте, день был долгим, трудным. Вы хорошо поработали. Оставьте все, а завтра утром со свежими силами возьметесь за дела. И пожалуйста, не связывайтесь с этой женщиной, договорились? Мы не хотим, чтобы Трейси узнал о нашем интересе к его закрытому «инстаграму». Хорошо? – Хорошо. Лизетт Клутье закончила разговор, но советом не воспользовалась. А следовало бы. Клара включила уличные светильники на задней стороне своего дома. В теплые летние вечера они с друзьями часто сидели здесь в саду за выпивкой и едой. Эти светильники предназначались для освещения клумб многолетних дельфиниумов, флоксов и старых садовых роз. Клумбы в саду впервые появились более века назад. Но в этот холодный апрельский вечер Клара забралась на лестницу и перенаправила светильники так, чтобы они пронзали темноту вплоть до того места, где лес встречался с рекой. Теперь свет падал на полосу влажной земли и стену из мешков с песком. – Заливающий свет, – сказал Габри, стоя рядом с Мирной в кухне и глядя в окно. В доме Клары они собрались отчасти по привычке, отчасти из потребности быть вместе, отчасти потому, что отсюда лучше всего было наблюдать за поведением Белла-Беллы, оставаясь в безопасности. А отчасти (хотя об этом не говорилось) из страха, что это может быть в последний раз. Соседи положили принесенную еду на кухонный островок, наподобие шведского стола. И собрались у окна, пытаясь что-то разглядеть. Но сама Клара покинула их и вернулась к дверям своей мастерской, где к ней присоединилась Рейн-Мари: – Как самочувствие? – Телом я крепка, – сказала Клара. – А вот дух мой изрядно помят. Рейн-Мари рассмеялась, сразу же узнав строки из книги «Энн из Зеленых Крыш», которую так любили она, ее дочь, а теперь и внучки. Она взяла Клару под руку: – К счастью, ты среди родственных духов. Клара сжала ее пальцы, продолжая разглядывать мастерскую. – О чем ты думаешь? – спросила Рейн-Мари. – О том, что, если нам придется уехать, я не смогу взять все свои картины. Так какие мне выбрать? И брать ли вообще? – Вообще? Клара повернулась к Рейн-Мари: – Они и правда отстой? – Почему ты так говоришь? – Знаешь почему. – Не забивай себе голову этими комментами. Их пишут невежественные люди… – Об этом писали в «Нью-Йорк таймс». И в «Арт уорлд». Слава богу, хоть «Оддли рипорт» промолчал. – Кто-кто? – спросила Рут, которая почувствовала боль и подошла, чтобы насладиться ею, а если повезет, то и усилить. – «Оддли рипорт»? Это что? – Единственный крупный интернет-журнал об искусстве, который никогда не рецензировал мои работы. Ты разве не знаешь? Самый крупный и престижный журнал. Большинство читателей называют его просто «Одд». – И наверное, самый умный, – заметила Рут. – Теперь я рада, что они меня игнорировали, – сказала Клара, выключая свет. Однако, повторно пройдясь взглядом по своим миниатюрам, она еще больше воодушевилась и одновременно смутилась. Она чувствовала, что они на самом деле очень хороши. Даже исключительны. Почему другие не видят то, что видит она? Клара вернулась к друзьям, столпившимся у кухонного окна, а Рут тем временем прошла в гостиную и встала за спиной единственного человека, который не смотрел на Белла-Беллу. Омер Годен смотрел в окно, выходящее на другую сторону. На лес. Отражение Рут, как призрак, витало в окне над его плечом. Дождь стекал по отраженным лицам обоих. – Она где-то там. – От его дыхания оконное стекло запотело. Глаза его отражения встретились с глазами Рут. – Прошу вас, помогите мне. Где-то на заднем плане радиостанция Си-би-си непрерывно передавала последние данные о паводке. Сведения поступали из Онтарио, Квебека, Приморских провинций[21], и все это время отец Вивьен смотрел на мать Розы. Она прикоснулась к его руке. Омер плотно сомкнул веки: – Пожалуйста. Помогите.