Он поднес руку к лицу, прикрывая рот в гротескной имитации непроизвольного жеста радости, который сделала Рейн-Мари несколько часов назад. Гамаш опустил взгляд на тело. Голубые глаза молодой женщины были открыты, но не от страха, а от удивления, что характерно для случаев неожиданной, преждевременной встречи со смертью. Гамаш спросил себя, а была ли смерть удивлена точно так же. Он быстро, профессионально оценил состояние тела, потом посмотрел на Бовуара и кивнул. – Пойдемте отсюда, – тихо сказал он Омеру. – Пусть полиция сделает свою работу. – Нет, – прошептал Омер. – Мне нужно оставаться. С ней. Пока… Пожалуйста. Я не буду буянить. Обещаю. Он подошел к пню и сел. – Хорошо, – кивнул Гамаш и обратился к Клутье: – Останьтесь с ним, пожалуйста. Внезапно он увидел агента в форме, идущего к ним по тропе. – Что вы здесь делаете? – спросил Гамаш. – Вы ведь должны были охранять Карла Трейси. – Меня освободили. – Кто? – Агент Камерон. – Он там с Трейси? Один? – Ну, там есть и другие. Владельцы бистро… – Идемте со мной. В окне бистро Гамаш увидел Боба Камерона. Тот стоял в нескольких шагах от Карла Трейси, забившегося в угол. У его ног лежал перевернутый стул. Камерон держал что-то в правой руке. Что-то черное. Пистолет? Нет, быстро сообразил Гамаш, направляясь к двери. Не пистолет. Гораздо больших размеров. Каминная кочерга, вот что это такое. Вещь не менее смертоносная, чем пистолет, если ударить ею человека по голове. И, судя по позе Трейси, Камерон именно это и намеревался сделать. Защищаясь, Трейси поднял руки. Гамаш с громким стуком распахнул дверь бистро, и Камерон повернулся на звук. – Он хочет меня убить! – прокричал Трейси. – Остановите его! – Заткнись, ты, тупое дерьмо! – Камерон, – резко произнес Гамаш. – Отойдите от него. Немедленно. Немного помедлив, Камерон с отвращением кинул кочергу на пол. И отступил назад. – Я не собирался его убивать, – сказал он. – Хотел только напугать. – Отойдите сюда, – велел Гамаш, показывая на дальний угол. Бывший левый полузащитник дернулся в сторону Трейси, который плотнее вжался в угол. Затем Камерон выполнил приказ, толкнув стол, когда проходил мимо Гамаша. – Что тут происходит? – спросил Габри, осторожно выходя из распашной двери между залом бистро и кухней. За ним следовал Оливье со сковородкой в руках. – Ничего, – ответил Камерон. – Ничего? – закричал Трейси. – Он хотел шарахнуть меня этой штукой! – Он показал на кочергу. – Вы видели что-нибудь? – спросил Гамаш у Габри и Оливье. Оба отрицательно покачали головой в ответ. – Он сказал, чтобы мы ушли в кухню и оставались там, – сказал Оливье. – Он взял кочергу, – подхватил Габри. – Нас не нужно было просить дважды. Я пытался вам позвонить, но ваш телефон, конечно, не работал. Он махнул трубкой, все еще зажатой в руке. Гамаш повернулся к агенту, который сопровождал его, и показал на Трейси: – Стерегите его. Потом он отвел Камерона в сторону. – Что у вас творится в голове? – спросил он. – О чем вы там говорите? – вмешался Трейси. – Я имею право знать. Он хотел меня убить. – Помолчите, пожалуйста, – сказал Гамаш, и, хотя тон его был вежливым, никого, кто увидел бы этого человека, не обманули бы его хорошие манеры. Гамаш понимал, что Трейси очень даже может быть прав. Именно так все и выглядело со стороны. Но при расследовании убийства то, как ситуация выглядит, и то, какова она на самом деле, нередко оказывается двумя совершенно разными вещами. Повернувшись к Камерону, он ждал ответа. – Я хотел получить от него признание, – сказал Камерон. – Хотел его напугать, а не бить. Я включил телефон для записи. Могу вам показать. – Вы записали, как угрожаете подозреваемому кочергой? – с недоумением спросил Гамаш. – Вы знаете, что любое признание, полученное таким способом, было бы отвергнуто как недопустимое и все следствие пошло бы коту под хвост? – Я бы стер начало, – ответил Камерон. Гамаш посмотрел на него как на сумасшедшего: – Вы как будто ждете, что я вас поддержу. Всего несколько часов назад я предупреждал вас об этом, а теперь вы делаете ровно то же самое? – Не то же самое. Вы предупреждали меня об избиении подозреваемого. Я к нему и пальцем не притронулся. – Угроза избиением – та же самая жестокость, – сказал Гамаш. – Будь вы моим подчиненным, я бы немедленно отстранил вас от исполнения служебных обязанностей. – Я буду рад уйти. – Камерон шагнул к двери. – Вы уйдете, когда я вас отпущу. Что вы здесь делаете? Вы не получали приказа явиться сюда. – Вы думаете, мои обязанности прекращаются с окончанием смены? А ваши? – Не задавайте мне вопросов, молодой человек. Речь идет не обо мне, а о вашем поведении… – Ну да, вы прекрасный пример для подражания. Сэр. – Камерон злобно посмотрел на него. – Я читал про вас в «Твиттере». А вы читали? – Я задал вам вопрос. Что вы здесь делаете? – Как вы можете командовать, сэр, если у вас нет поддержки населения? Не в этом ли состояла суть лекции, которую вы мне прочли? Доверие? Кажется, вы его потеряли. Ведь потеряли? Судя по интонации, Камерон имел в виду нечто большее, чем доверие. – Немедленно ответьте на мой вопрос, агент Камерон, или я предъявлю вам обвинение в воспрепятствовании следствию. Гамаш точно знал, что делает Камерон. Он пытается выбить его из колеи. Заставляет защищаться. Берет контроль над разговором и отвлекает внимание от единственно важного вопроса. Почему агент Камерон оказался здесь? Почему он угрожал Трейси, требуя признания? За этим крылось нечто большее, чем коп, съехавший с катушек. Эмоциональная реакция Камерона на совершенное преступление говорила, даже кричала о его личной вовлеченности. – Скажите мне, – потребовал Гамаш. – Я ведь все равно узнаю. И Камерон понимал, что так оно и есть. Перед ним был человек, исполненный решимости, натасканный, рожденный находить правду. Старший инспектор Гамаш с его пронзительным, внимательным взглядом ничуть не походил на того чуть глуповатого, определенно некомпетентного, порой опасного человека, о котором говорилось в твитах.