– Я пришел, потому что мне небезразлична Вивьен, – сказал Камерон. Вот оно. Подтверждение того, что стало уже очевидным для Гамаша. Но Вивьен была не просто небезразлична Бобу Камерону, она была ему настолько небезразлична, что он больше не мог контролировать свои действия. Или суждения. – Понятно. – Гамаш помолчал, пристально глядя на Камерона. – У вас был роман? – Нет. – Правду! – Нет. Я хотел ей помочь. Просил позвонить мне, выпить со мной кофе. Просто поговорить. Но она так и не позвонила. – Вы приходили к ней в дом? Камерон опустил голову, чтобы не смотреть Гамашу в глаза: – Несколько раз. Когда я знал, что его нет дома. Когда он был в баре. Или отсыпался в тюрьме. – Вы задерживали мужа, потом ехали в дом и делали предложение его жене? Камерон вспыхнул, белые шрамы на лице стали заметнее на красном фоне. – Все было не так. – А я думаю, так, – сказал Гамаш. – Вы просто не хотите признавать очевидное. Ваши предложения ее не интересовали, но вы продолжали ее преследовать. – Я ее не преследовал. Она боялась. – Камерон кинул ненавидящий взгляд на человека в другом углу бистро. – Она собиралась уйти от него, я это видел. Я всего лишь пытался помочь ей порвать с ним. Он поднял голову и посмотрел в глаза Гамашу: – Я люблю свою жену. У меня двое детей. Но в Вивьен было что-то. Что-то… – Он замолчал, подыскивая определение. – Не невинное. Даже не хрупкое. Она казалась сильной, но запутавшейся. Потерянной. Я просто хотел ей помочь. Гамаш посмотрел на лицо Камерона, обезображенное шрамами. И понял, насколько сильны были полученные им удары. Как глубоко проникла порча. Понял, как сильно этот мужчина, будучи мальчишкой, нуждался в человеке, который помог бы ему. Как известно, мотивации редко бывают прямолинейными, и это Гамаш тоже знал. И он спросил себя, кому в первую очередь хотел помочь Камерон: Вивьен или самому себе. Обдумав все это, Гамаш кивнул. – Оставайтесь здесь, – сказал он и пошел в другой угол бистро. Он должен был исполнить долг. Каким бы нелепым это ни казалось. – Месье Трейси, – сказал Гамаш, остановившись напротив него. – Что? – Я с сожалением вынужден сообщить вам… – Значит, она мертва, – сказал Трейси. – Да. Боюсь, что так. Ее тело нашли в реке чуть ниже деревни. Ее сбросили с моста. – Сбросили? Вы говорите так, будто это было сделано специально. – Мы думаем, что да. – Докажите. – Pardon? – Откуда вы знаете, что ее сбросили? Может, она сама спрыгнула. Покончила с собой. – Его голос изменился. – Знаете, у нее была депрессия. С беременными женщинами такое иногда случается. Я делал что мог. Пытался ее успокоить. Умолял обратиться за помощью. – Голос Трейси стал вкрадчивым. Он явно репетировал речь в суде. – Но она не захотела. Пила слишком много. А потом исчезла. Я был убит горем. Эти слова были встречены долгим молчанием. Трейси улыбался, остальные в бистро смотрели на него. Гамаш слегка наклонил голову. Потом кивнул. Еле заметно. Трейси, с его инстинктом грызуна, перестал улыбаться. Если бы у него были колючки, он бы поднял их. И на то была веская причина. Он напал не на того человека. – Ваша жена была беременна, – сказал Гамаш. Спокойным голосом. Неестественно спокойным. – За вами тянется шлейф пьянства и хулиганства. Полиция не раз выезжала к вам домой в связи с домашним насилием. Судьи умные. Присяжные умные. К какому, по вашему мнению, они придут выводу? – Я вам скажу к какому. – Его голос окреп. – Что я говенный муж, но не убийца. Она напилась и залетела. И ушла от меня. Попробуйте доказать что-нибудь иное. – И вы не поинтересовались у нее, кто отец ребенка? – спросил Гамаш. – Мне было все равно. – Нет, не все равно. Вас беспокоило, как это может выглядеть со стороны. Вам не хотелось выглядеть дураком. Мы нашли кровь у вас в гостиной и в ее машине. Что вы с ней сделали? Трейси молчал. – Что вы сделали, Карл? Остальные в бистро стояли неподвижно. Замерли. – Я имею право знать, с кем трахается моя жена, так? Я не сделал ничего такого, чего не сделали бы вы. Чего не сделал бы любой нормальный мужик. Он оглядел присутствующих, но увидел одно только отвращение. – Так что же вы сделали? Ну давайте, Карл. Скажите мне. – Проучил ее, и все. – Вы ее избили. – Мою пьяную забрюхатевшую жену? Она уезжала от меня к отцу. И чего она ожидала? Сама виновата. Кое-что в этом нелепом описании поразило Гамаша. – К ее отцу или к отцу ребенка? – спросил он. – Что она сказала? К кому она собралась ехать? – К отцу. К ее отцу. Какая разница? Я взял бутылку и отправился к себе в мастерскую. Там вырубился. Когда проснулся на следующее утро, ее не было. Но когда я от нее уходил, она была жива. Взгляд Трейси переместился на что-то за плечом Гамаша. Гамаш повернулся. В дверях стоят Омер Годен. Смотрел. – Извините, patron, – сказала агент Клутье, появляясь из-за спины Годена. Она запыхалась от бега. – Я наблюдала за коронером, а когда повернулась, его уже не было. – Не позволяйте ему подходить ко мне, – взмолился Трейси, отпрянув назад. – Он сумасшедший. – Омер. – Гамаш выставил перед собой руку, словно приближался к раненому дикому животному. Или к взрывчатке. Нет, Гамаш не боялся его. Не боялся он и того, что Годен бросится вперед и они не успеют его остановить, прежде чем он убьет Трейси. Они могли успеть и успели бы. Но… «Но разве это имеет значение? Возможно, если бы я отошел в сторону… Если бы у меня была замедленная реакция…» Гамаш понял, кого он боится на самом деле. Себя самого. «Что бы я чувствовал, если бы…» Усилием воли он прогнал эти чувства. Заменил их уверенностью. Они могут остановить его сейчас, но они не могут вечно стоять между Омером Годеном и Карлом Трейси. – Ваша машина здесь? – спросил он Камерона, не сводя глаз с Годена, который в свою очередь не сводил глаз с Трейси. – Oui. – Хорошо. Я помещаю его под арест. Я хочу, чтобы вы доставили его к месту заключения. – Да, сэр, – с энтузиазмом произнес Камерон и повернулся к Трейси, который еще больше вжался в стену. – Non, – сказал старший инспектор Гамаш. – Не его, а его.