Нормальный гончар, если к нему обращается галерея с предложением, будет рассыпаться в любезностях, приглашая интересующегося на свой приватный адрес. Чтобы поговорить о деле. А Карл Трейси, или Полина Вашон, или кто уж там переписывался с Клутье, ничуть не заинтересовались. Почему так? Ответ только один. Они не хотели, чтобы кто-то посторонний видел содержание этого аккаунта. Посты. Фотографии. Но Клутье уже держала их под прицелом. Не всё сразу. Немножко подразнить. Подбросить наживку повкуснее. Она доберется туда. Доберется до них. Она заставила себя не печатать заготовленный ответ. Пусть поварятся в собственном соку. Перед уходом она заглянула к Омеру: – Тебе нужно что-нибудь? Он не ответил. Смотрел прямо перед собой. Интересно, что он видит, подумала она, хотя могла бы догадаться. То, что он будет видеть до конца дней. – Мы едем обыскивать дом. Я сейчас направляюсь туда. Мы выведем его на чистую воду. Эти слова все-таки пробились к нему. Омер взглянул на нее и слабо улыбнулся: – Merci, Лизетт. Она держалась за решетку, и он прикоснулся к ее руке. Бо́льшая часть дня ушла на обыск в доме Трейси. Если во время предыдущего обыска они искали Вивьен, то сегодня – убийцу. И улики, изобличающие его. Было решено оставить Лакост в оперативном штабе для координации поступающей информации и раздачи поручений агентам, если возникнет необходимость. Бовуар высадил Гамаша у дома Трейси, а сам поехал дальше, к машине на лесной дороге. И к мосту. Его команда уже не один час находилась там, но сначала туда вызвали инженеров, чтобы укрепили мост и по нему можно было ходить без опасений. Пока одна команда занималась этим, другая занялась машиной. – Расскажи мне, что ты знаешь. – Здесь есть кровь на наружной и внутренней дверных ручках, рулевом колесе, переключателе, немного крови на рукоятке открывания багажника и капля на заднем сиденье. – Капля, не мазок? – Именно так. Агент показал Бовуару говорящий сам за себя след крови, собравшейся в каплю и упавшей на сиденье. Может быть, кровоточил нос или губа. – Отпечатки? – спросил Бовуар. – По меньшей мере трех разных людей. В пепельнице окурки. Мы их собрали. И конечно, взяли образцы земли с покрышек – проверить, куда она ездила недавно. – Следы покрышек? – Никаких. Дождь все смыл, включая и следы обуви. – Черт, – сказал Бовуар, оглядываясь. – Шеф, – окликнул его агент с моста. – Мы готовы. – Шеф? – Oui? – Гамаш повернулся и увидел агента Клутье в дверях гостиной. – Тут в спальне кое-что любопытное, – сказала она. – Кое-что не похожее на то, что мы видели вчера. Он последовал за ней по просторному фермерскому дому в спальню и сразу же понял, что имеет в виду агент Клутье. В прошлый раз в комнате царил хаос. Теперь все было прибрано. Может быть, эта комната не вполне годилась для фотосессии журнала «Загородная жизнь», но здесь стало куда уютнее, чем прежде. Он достал телефон. – Сигнал сюда не доходит, сэр, – сказал инспектор, возглавлявший бригаду. – Merci, – кивнул он и, глядя на экран, продолжил поиски, пока не нашел то, что нужно. Фотографии, загруженные вчера днем после первого обыска в доме Трейси. – Вот как выглядела эта комната, когда мы пришли сюда вчера в поисках Вивьен Годен. Он показал телефон инспектору. Фотография была сделана ровно с того места, где они сейчас стояли. В комнате на фото царил беспорядок. Одежда была разбросана по полу и висела на стульях. Кровать не застелена, простыни грязные, хотя и неокровавленные. Но это не означало, что на них отсутствовали следы крови. Просто они были незаметны для обычных людей. – Пригласите сюда месье Трейси, пожалуйста, – сказал Гамаш, и Клутье поспешила за хозяином дома. – Мы искали, patron, но не смогли найти никакой одежды, которая явно принадлежала бы мадам Годен. На лестнице раздались шаги, и появился Трейси. – Чего вы хотите? – Что вы сделали с вещами жены? – спросил Гамаш. – Они ей больше не нужны. – И как вы об этом узнали? Вас здесь не было после того, как обнаружили ее тело. А значит, вы избавились от вещей до того, как стало известно о ее смерти. Если только вы уже не знали, что ее нет в живых. – Я знал только, что она оставила меня, и был зол как черт. Вчера, перед тем как лечь спать, я собрал все ее барахло и сжег в печи для обжига. – Я приглашу криминалистов обследовать печь, – сказала Клутье и вышла. – Вы вымыли спальню хлоркой? – Инспектор поднял швабру. – Что я могу сказать? Это место было хуже сортира. – Трейси посмотрел на Гамаша. – Вы же сами видели. Что вы думаете? Гамаш не ответил, и Трейси глумливо ухмыльнулся: – Я живу в свинарнике, вы недовольны. Я навожу порядок, вы опять недовольны. А пошли вы в жопу. Я могу жить так, как хочу. Это были слова чрезвычайно уверенного в себе человека, которому все равно, что думают о нем другие. Или слова психопата. Которому все равно, что думают о нем другие. – Ну почему тебе не все равно, что думают о тебе другие? – спросила Рут, когда они расселись в бистро перед теплым камином. – Да потому, что я человек и живу в этом мире, – ответила Клара. – С другими людьми. Какая-то часть ее понимала, что Рут, вероятно, права. Не стоит так переживать из-за того, что кто-то там что-то думает. Но ее смущало, что в словах Рут присутствует критика, как будто старая поэтесса подразумевала, что она, Клара, слабая и эмоционально зависимая. – Люди отменяют заказы на мои работы, – пожаловалась Клара. – И что? – И то, что это моя жизнь, моя карьера. Мои средства к существованию. – А на что тебе деньги-то? – спросила Рут. – Мы живем в крохотной деревеньке. Мы покупаем одежду в универсальном магазине, обмениваем репу на молоко, а алкоголь бесплатно. – Не бесплатно, – возразил Оливье, наливая ей очередную порцию чего-то похожего на виски, а на самом деле холодного чая. Подозревали, что Рут знает о подмене, но подыгрывает обманщикам. Потому что ей было наплевать на это, как и на многое другое в ее жизни. Глядя на Рут, Клара вспомнила, что несколько часов назад кто-то в «Твиттере» защитил ее: «Вы невежественное дерьмо. Работы Клары гениальны. #МорроуГений». Если это написала не Рут, то кто-то очень хорошо подражал ее несдержанному языку.