– Была пьяна? – уточнил Бовуар. – Нет, но незадолго до смерти она приняла несколько унций алкоголя. Признаков наркотиков не обнаружено. Но если есть только следы, то я буду знать, когда получу полный анализ. Я потороплю лабораторию, и мы выясним что-нибудь к концу дня. – Вы не могли бы попросить их проверить вот это? – Бовуар достал пузырек в стерильном пакетике. Доктор Харрис стала разглядывать пузырек, а Гамаш снова подошел к телу Вивьен. Он смотрел на нее, на повреждения, нанесенные рекой. Падением. Мужем. Коронером. Которая разрезала молодое тело, чтобы попытаться установить, кто нанес другие повреждения. Гамаш приподнял ее руку, положил поближе к телу и накрыл простыней. Рука, как и положено, была холодной. Он был бы потрясен, окажись рука Вивьен теплой. Гамаш держал ее руку несколько секунд, прежде чем понял, что подсознательно пытается утешить Вивьен. И тут он обратил внимание на порез у нее на ладони. – Доктор, что это? Похоже на рану, полученную при самозащите. – Не от ножа, – сказала она, подойдя к нему. – Слишком рваная. – А могла она пораниться, пытаясь ухватиться за перила? – спросил Гамаш. – И сломав их? Доктор Харрис подняла руку Вивьен, чтобы рассмотреть внимательнее. Отойдя от тела, она выпрямилась и подняла обе руки перед собой. Любой сторонний наблюдатель решил бы, что двое полицейских угрожают ей. Ее лицо было напряжено. Тело замерло в напускной тревоге. Потом она отпрянула, завела руку назад. Правую руку. – На какой высоте перила? – Девяносто восемь сантиметров, – ответил Бовуар. Доктор Харрис поместила руку футах в трех над полом. Потом кивнула и подошла к своему столу. Она быстро произвела расчеты, учитывая рост Вивьен Годен. Высоту перил. Угол пореза на ладони и вероятную траекторию полета тела. После чего коронер вернулась к металлическому столу: – Какова толщина перил? Чтобы ответить, Бовуару понадобилось справиться со своими записями. Харрис измерила рану, еще раз внимательно ее осмотрела. – Щепок в ране не видно, но я проверю под микроскопом. Может быть, что-то осталось под кожей. Похоже, рана появилась, когда она падала, а не когда была в воде. – На чем основывается ваше утверждение? – поинтересовался Бовуар, подходя ближе. – На том, что порез начинается здесь, – Харрис показала на место выше запястья, где начиналась ладонь, – и идет до среднего пальца. Маловероятно, чтобы такой порез был сделан, если бы она плыла головой вперед по реке. Она выставила бы руки перед собой, и разрез шел бы от пальцев вниз, а не от запястья вверх. – То есть вы думаете, это случилось, когда она падала вперед спиной, – уточнил Гамаш, снова надевая очки. – Да, таково мое мнение. – Значит, кто-то толкнул Вивьен в грудь, когда она находилась на мосту, – сказал Бовуар и, не услышав возражений от доктора Харрис, продолжил: – Она ухватилась за перила, чтобы не упасть… – он показал, как это могло произойти, – а перила сломались. Наступило что-то вроде вечного молчания, пока оба полицейских смотрели на коронера. А осторожный коронер размышляла. – Вероятно, так и было. – Да. Бовуар в возбуждении сжал кулаки, понимая, что это может означать для расследования. – Вероятно, – сказал более осторожный Гамаш, – Но не определенно? – Нет. Похоже, что так все и произошло. Тут я готова свидетельствовать. Но защита может возразить, что повреждение получено в воде. Что тело постоянно переворачивалось, иногда даже ногами вперед, тогда-то и возникло это повреждение. Маловероятно, но не невозможно. Это мне тоже придется подтвердить. – А что вам нужно для полной уверенности? – спросил Гамаш. – Нужно то, чего у нас нет. Щепку, которая соответствует дереву перил. – Она помолчала. – Вы говорите, перила сгнили? – Oui, – сказал Бовуар. Он насторожился, уловив незначительную перемену в ее голосе. – Сильно сгнили. – У вас есть образец? – Мы сняли целую секцию. Она в лаборатории. – Хорошо. Пусть проверят ее на споры. На водоросли. На следы микроорганизмов. Много чего поселяется в гниющем дереве. И в плоти. Я возьму образцы с ее ладони для лаборатории. Невозможно, чтобы вода все смыла. Посмотрим, совпадет ли то, что есть на дереве, с тем, что обнаружится в ее ране. – И если совпадет, мы сможем доказать, что она была на мосту, – сказал Гамаш. – И упала спиной вперед через перила. Мы докажем, что рана появилась до того, как она попала в воду. – Да. Безусловно. – Но, – сказал Гамаш. – Но, – повторил Бовуар, глядя на него. Он понял, что они оба пришли к одному и тому же выводу. – Что «но»? – спросила доктор Харрис. Гамаш кивнул Бовуару, приглашая ведущего следователя продолжить. – Умная защита будет утверждать, что она могла споткнуться. Перед этим она выпила, так что могла просто потерять равновесие и упасть назад. Или могла прислониться к перилам и сломать их. – Это я постараюсь опровергнуть, – сказала коронер. – Судя по углу пореза, она находилась не менее чем в двух футах от перил, когда протянула руку назад и упала… – Или когда ее толкнули, – вставил Бовуар. – …на перила. И да, она пыталась спастись. Так что, по крайней мере, версию самоубийства можно отбросить. Гамаш выдохнул. Он не первый раз стоял над телом женщины, которую избили, унизили, опозорили и довели до края. И еще дальше. Вивьен Годен, казалось, дошла до края и в тот холодный и темный апрельский вечер сделала выбор. Она выбрала жизнь. Для себя и своего ребенка. Le beau risque. Большой риск. Красивый риск. Выбраться из дыры и начать все заново. Как Анни и Жан Ги, отправляющиеся в Париж со своей маленькой и растущей семьей. От опасностей, существующих здесь. Чтобы начать все заново. Но если они могут бежать, у Вивьен такой возможности не оказалось. И Гамаш опять почувствовал, как у него скрутило желудок. Изабель Лакост, опираясь на трость, остановилась в дверях отделения полиции в Кауансвилле. Оглядела открытое общее помещение. – Она там, – сказала секретарь, показывая на агента Клутье, сидевшую за ноутбуком. – Merci. Но секретарь уже ушла. Полицейские поворачивали головы следом за Изабель, которая, прихрамывая, двинулась по офису. В ней чувствовались легкость и уверенность. Посторонний человек, который ощущал себя здесь как дома. Постепенно к ним стало приходить понимание, что она не посторонняя. Хотя большинство из них не видели суперинтенданта Лакост, ее репутация была им известна. Они знали, что она сделала. И что в результате сделали с ней. Трость была только самым заметным следствием. – Суперинтендант, – сказал один из молодых агентов, вставая у своего стола. – Bonjour, – откликнулась Лакост, не потрудившись поправить его и объяснить, что она находится в отпуске по болезни. Впрочем, звание оставалось при ней. – Агент Клутье, – сказала Лакост, подойдя к столу. Лизетт Клутье вздрогнула, подняла голову и увидела знакомое лицо. Она быстро встала, улыбаясь: – Patron. Никак не ожидала вас увидеть. Думала, вы со старшим инспектором… инспекторами.