– Какую игру? – Хоккей. – Он с трудом верил, что вынужден отвечать на такие вопросы. – «Канадиенс» и «Лифс». Ужасная была игра. Он был прав. Лакост смотрела игру с мужем и детьми. «Лифс» выиграли. – Назовите, пожалуйста, их имена. Ваших друзей, – сказала Клутье, доставая блокнот. – Вы собираетесь говорить с ними? – спросил он. – Да. – Но они подумают, что я имею к этому какое-то отношение. – Назовите, пожалуйста, имена. Жеральд Бертран медлил, тем самым поднимаясь выше в списке подозреваемых. Карл Трейси все еще занимал верхнюю позицию, и сдвинуть его оттуда было затруднительно, но этот встревоженный человек приблизился к нему. Он назвал им имена, дал номера телефонов. – Пожалуйста, не звоните им, месье Бертран, – сказала Клутье. – Мы можем легко проследить ваши звонки. Бертран побелел как полотно. Он прижал к себе девочку, словно ей что-то угрожало. Суперинтендант Лакост посмотрела на ребенка. Никаких синяков. Никаких признаков чего-то иного, кроме радости и счастья. Этот человек мог быть опасен для Вивьен Годен, но Лакост была уверена, что он не причинит вреда ребенку. – Merci, monsieur, – сказала Лакост и, дав ему свою визитку, направилась вместе с Клутье к выходу. – Возможно, нам понадобятся ваши отпечатки пальцев и образец крови… – Послушайте, – сказал он, не скрывая огорчения. – С какой стати? Я не имею никакого отношения ни к чему, что бы там ни произошло. Я даже не знаю этих людей. – Тогда ваши отпечатки и ДНК очистят вас от всяких подозрений. Клутье открыла дверь, и они вышли. – Вы знали, что она беременна? – спросила Лакост. – Я не знал ее, – жалобно произнес он. Потом замолчал, его мощные плечи слегка ссутулились. – Она была беременна? – Да. – И кто-то ее убил? – Да. – И ребенок… – Тоже погиб. Он закрыл уши Вандреди и сказал: – Это не мир, а какое-то проклятое гребаное дерьмо. Потом убрал руки с ушей девочки и поцеловал ее. Нежно. – Он либо замечательный парень, – сказала Клутье в машине, включая передачу, – либо чудовище. Работая в бухгалтерии, Лизетт Клутье и представить себе не могла, что иногда трудно отделить одно от другого. Но такое бывало. Как только Бовуар и Гамаш сели за столик в кафе в Кауансвилле, зазвонил телефон Гамаша. Звонили из конной полиции. – Извини, – сказал Гамаш и вышел, чтобы поговорить. – Арман? – раздался знакомый голос, перекрывающий знакомые шумы. – Простите, хотел позвонить вам раньше, но подумал, что сначала нужно увидеть собственными глазами. – Вы в вертолете? – Oui. Над плотиной Ла-Гранд-три. Гамаш знал, что это одна из самых старых плотин. Если какая-то плотина и грозила обрушиться… – Мы открыли шлюзы, – сказал конник, перекрикивая звук роторов. – И? – крикнул Гамаш. Бовуар, сидя в кафе, слышал за окном голос Гамаша и видел, как тот наклоняется, закрывает одно ухо рукой, пытаясь расслышать, что ему говорят. – Похоже, это работает. Я дам вам знать об остальных. – Гамаш слышал, как конник дает инструкции пилоту. – Перезвоню позже. – А ответвления южнее? Там делают отводы? – прокричал Гамаш в телефон, но связь уже оборвалась. Гамаш убрал телефон и вздохнул. Закрыл на мгновение глаза. Это просто обязано было сработать. – О чем шла речь? – спросил Жан Ги, когда Гамаш вернулся, но тот не успел ответить. Кто-то приближался к ним. – Спасибо, что пришли, Симона, – сказал Гамаш, когда к их столику подошла элегантная женщина лет сорока с небольшим. – Со старшим инспектором Бовуаром вы, кажется, не знакомы. Он глава отдела по расследованию убийств Квебекской полиции. Жан Ги, это Симона Флёри. Она член правления Квебекской организации по борьбе с насилием в семье и возглавляет местный приют для женщин. Мы вместе заседали в нескольких комитетах. – Комитеты, – фыркнула мадам Флёри. Она посмотрела на протянутую руку Бовуара, проигнорировала ее и села. – Ничто не меняется. Женщин избивают, женщин убивают. Мы ведь поэтому здесь? – Oui, – сказал Бовуар, опуская руку и садясь рядом с Гамашем. – Вижу, вы вернулись к работе, Арман. – Голос ее звучал отрывисто. В нем слышалось неудовольствие и нетерпение. – Никто этому, похоже, не рад. – Уверен, что подавляющее большинство просто счастливо, – ответил он с улыбкой. – Я думаю, они слишком заняты, чтобы восторгаться этим в «Твиттере», – сказала она. – Впрочем, один защитник у вас есть. Какая-то дубина. Бовуар посмотрел на нее с удивлением. Но Гамаш лишь негромко хохотнул. То, что мадам Флёри сказала после этого, подтвердило подозрения Бовуара на ее счет. – Давайте приступать. – Она взглянула на часы. – У меня две встречи, а потом еще обед. Богатая. Скучающая. Дети уехали. Муж вечно занят – делает деньги. Добрейшей души человек. Симона Флёри посмотрела на Бовуара. Сгусток энергии, показавшийся ей отвратительным. Молодой мужик, поставленный на должность выше уровня его компетенции. Начал отращивать брюшко. Возможно, собирается плодиться, подумала она. Он был привлекательным, чистым, ухоженным, но мадам Флёри научилась видеть то, что не на виду. Наверное, возвращается домой и колотит жену, когда проигрывает «Монреаль Канадиенс». Или после нескольких рюмок. Или просто от нечего делать. Симона Флёри не любила копов. Она терпела Гамаша. С трудом. – Что вы можете нам сказать о Вивьен Годен? – спросил Бовуар, кладя на стол фотографию так, чтобы эта молодая женщина с пустым лицом смотрела прямо на них. – Чай, пожалуйста, – сказала мадам Флёри официантке. Бовуар тоже заказал чай, а Гамаш – кофе. Официантка посмотрела в глаза мадам Флёри, когда та делала заказ. Короткий, ничего не выражающий взгляд. Вот только ни Бовуару, ни Гамашу она в глаза не заглянула. – Я видела это, – сказала мадам Флёри, подтолкнув фотографию назад к Бовуару. – Вы прислали мне ее, Арман. Я поспрашивала. Ни в одном из приютов она не появлялась, а если и появилась, то под чужим именем. Большинство так и делает. – Значит, позвонить она могла, но имени своего не назвала. – Разве я сказала не то же самое? У нас в год двадцать шесть тысяч звонков. – Она сделала паузу, чтобы они усвоили услышанное, и была вознаграждена удивленным выражением на красивом лице Бовуара. – Большинство не называется. Большинство так и не приходит. – Почему? – Большинство женщин, когда ищут помощи, не хотят разрывать отношения. Они только хотят, чтобы побои закончились, прекратились. Гамаш помнил, что именно так говорил Камерон про Вивьен. – Но они же знают, что побои не прекратятся, – сказал Бовуар. – Почему…