– Еще одно обстоятельство – ребенок, – сказала Лакост. – Бертран присматривал за своей племянницей до шести вечера. Времени, чтобы встретить Вивьен у моста и вернуться до приезда друзей, явно не хватает. – То есть ты не думаешь, что это он? – спросил Бовуар, откидываясь на спинку стула и откусывая здоровенный кусок сэндвича. – Не думаю, – ответила Лакост. – Логистически это было бы затруднительно, и вообще я верю, что он говорит правду. Я видела его с племянницей. Он любит детей. Если бы любовница сказала ему, что беременна, он, вероятно, был бы не в восторге, но никогда не убил бы ее с ребенком. Гамаш посмотрел на Бовуара, полагая, что тот продолжит свои вопросы, но увидел, что зять не может оторваться от сэндвича и его губы слиплись от меда. – Значит, можно предположить, что он говорит правду, – сказал Гамаш, подхватывая эстафету. – Он не знал Вивьен. А это означает, что она звонила по неверному номеру. Причем несколько раз. – Похоже, так и есть. – Интересно, кому же она пыталась позвонить? – подумал вслух Гамаш. – Звонки прошли подряд, верно? В шесть пятнадцать. – Начиная с шести пятнадцати. Четыре звонка за десять минут. И все на номер Бертрана. – Странно, что она раз за разом набирала неправильный номер, – сказал Гамаш. – Можно один раз нажать не на ту кнопку. Обычное дело. Но чтобы повторять ошибку снова и снова? Даже если она была дезориентирована, то скорее тыкала бы в разные кнопки. – И что, по-вашему, это значит? – спросила Лакост. Гамаш опять посмотрел на Бовуара, который уже раскаялся в том, что откусил слишком большой кусок сэндвича, пусть и такого вкусного. Жан Ги принялся жевать еще энергичнее и жестом попросил Гамаша продолжать. – Я думаю, – сказал Гамаш, – что Вивьен неправильно записала номер, по которому ей надо было позвонить. Так что набирала она правильно, но не осознавала, что номер неверный. На ее теле не нашли клочка бумаги с записанным номером? – Нет, – ответила Лакост. – Мы нашли в ее бумажнике листок, но он весь промок и расползся. – Ничего не разобрать? – Ничего. – Но это объясняет, почему она все время совершала одну и ту же ошибку, – заметила Клутье. – Записала неверный номер и не поняла этого. Так кому же она пыталась дозвониться? – Я пока не готов отказаться от версии с Бертраном, – заговорил Бовуар, проглотив наконец сэндвич. – Вы правильно заметили: она не могла делать одну и ту же ошибку снова и снова. Так что, возможно, никакой ошибки не было. Она хотела позвонить Бертрану, и она до него дозвонилась. Мы не имеем представления, что она сказала ему на самом деле. С кем-то ведь она встречалась на мосту, и ей нужно было договориться о встрече. Думаю, Бертран лжет. Я приставлю к нему агента. – Есть кое-что еще, – вставила Лакост. – То, что обнаружила агент Клутье. Она повернулась к своей подопечной, как гордый родитель. Это был момент славы бухгалтера. Лизетт Клутье собрала свои записки: – Был ли у Вивьен Годен любовник, это еще не известно, а вот у ее мужа любовница точно была. – Откуда вы знаете? – спросил Бовуар. – Из Интернета, – ответила Клутье. – «Википедия»? – поинтересовался Бовуар, наполовину шутливо, наполовину опасаясь ответа. – Нет, – рассмеялась Клутье. – «Гугл». Бовуар открыл было рот, но тут вмешалась Лакост: – Дай ей объяснить. – Поскольку дома у Трейси нет Интернета, – заговорила Клутье, – но есть веб-сайт и аккаунт в социальной сети, мне показалось очевидным, что кто-то ведет за него и то и другое, так что я отследила ай-пи-адрес и нашла эту женщину. Затем я зашла в открытый «инстаграм» Трейси и убедила ее дать мне доступ в закрытый аккаунт. – Как вам это удалось? – спросил Бовуар. – Я создала липовый аккаунт в «Инстаграме». NouveauGalerie. Написала, что я владелец галереи, ищу новых художников. Хочу пообщаться частным образом и увидеть побольше работ Карла Трейси. – И она пустила вас в закрытый аккаунт, не зная, кто вы? – спросил Гамаш. – Умно, – заметил Бовуар. – Merci. – Она улыбнулась и посмотрела на Изабель Лакост, которая одобрительно кивнула. – И вот что я нашла. Она повернула ноутбук экраном к Бовуару и Гамашу, чтобы они увидели фотографии Трейси и Вашон вместе. Фотографии определенно свидетельствовали о том, что они любовники. – Прочтите вот это. – Клутье показала на экран. – «Она шлюха и пьяница. Ты заслуживаешь лучшего». Запись от Полины. Все предельно ясно. – В смысле романа между ними – да, – сказал Гамаш. – Наверное. Но убийство? – Взгляните сюда, patron, – сказала Лакост. – Запись в день убийства. Гамаш и Бовуар наклонились ближе к экрану, читая текст, отправленный в середине дня в субботу. «Все в сумке. Все готово. Сегодня вечером закончу. Я тебе обещаю». От Карла Трейси. И ответ Полины Вашон: «Наконец-то. Удачи. Не облажайся». Бовуар откинулся на спинку стула и выдохнул: – «Я тебе обещаю». Господи Исусе. Значит, Вашон тоже поучаствовала. – Более того, – подхватила Лакост. – Я думаю, это была ее идея. – По крайней мере, ее содействие, – сказал Гамаш. – Достаточно для предъявления ей обвинения в пособничестве, – заметил Бовуар. – А для ареста Трейси за убийство? – спросила Клутье. – Сомневаюсь, – сказала Лакост и посмотрела на Бовуара. – А ты что думаешь? – Я думаю, все это превращается в очень крепкое дело, основанное на косвенных уликах. И возможно, ничего лучше у нас не появится. А присяжные смогут связать эти улики с Трейси. Признание в избиении, фотографии и переписка, явно свидетельствующие о том, что у него был роман, признанный здесь факт, что Трейси собирал сумку. – Он замолчал, чтобы подумать. – Этим объясняется летняя одежда. Он просто брал все, что попадало под руку, или же выбирал те вещи, которые Вивьен не оставила бы. – Чтобы все выглядело так, будто она уехала по доброй воле, – сказала Клутье. – Трейси даже сообщил Полине, что все произойдет этим вечером, – сказал Бовуар. – Что может быть более компрометирующим, чем это, черт побери? Молодец, Клутье. – Merci. – Вы говорили с Полиной Вашон? – спросил Бовуар. – Non, – ответила Лакост. – Я хотела посмотреть, сможет ли агент Клутье вытянуть из нее что-то еще, представляясь владельцем галереи. Бовуар кивал. Взвешивал. Бывало, он посмеивался над Гамашем, когда тот сидел за своим столом, уставившись в пространство. Шеф терпеливо объяснял, что неподвижность и ничегонеделание – две разные вещи. И вот теперь Бовуар сидел, уставившись в пространство, пока его мозг работал. Времени на ошибку не было. Похоже, Полина Вашон – ключ к этому делу. Если они смогут обратить ее против Трейси, заставить ее дать показания в обмен на сделку, то дело можно будет передавать в суд. – Он не заболел? – прошептала Клутье на ухо Лакост, и та не смогла сдержать улыбку: – Он думает. – А выглядит так, будто у него разболелась голова. – Позвольте, я расскажу вам, – сказал Бовуар с легким раздражением, – что, по моему мнению, случилось тем вечером. Пока он излагал свою версию, другие явственно представляли себе то, о чем он говорит. – Предположим, Трейси избил Вивьен до потери сознания и пошел отлить и выпить, прежде чем разобраться с ней окончательно. Он вообще мог думать, что она уже мертва. Пока он отсутствовал, она пришла в себя и стала звонить Бертрану. Умоляла о помощи. Может быть, просила его встретиться с ней на мосту. Трейси слышит это и видит открывающуюся возможность. Гораздо более подходящую, чем прятать ее тело в лесу. Он решает последовать за ней и поспешно собирает сумку с ее вещами. Оказавшись на месте, он сталкивает Вивьен с моста. Пытаясь спастись, она ранит ладонь обломком подгнившего дерева. Потом Трейси скидывает следом за ней сумку и уходит. Ливень смывает все следы обуви и покрышек. Дело сделано. С этим сценарием он обратится к прокурору, когда придет время. Разве что появится что-то новенькое. Но в этом он сомневался. – А Бертран? – спросила Лакост. – Он так и не появляется. – Бовуар кивнул. Все отлично складывалось. – Но мы будем продолжать копать. Я хочу предъявить обвинение в предумышленном убийстве. Переписка доказывает, что преступление можно квалифицировать по самой тяжелой статье, но мне нужно больше. Он оглядел сидящих за столом. Гамаш кивнул. Он тоже хотел предъявить обвинение по самой тяжелой статье, но его немного утешало то, что, даже если все остальное не пройдет, у них уже сейчас достаточно косвенных улик, чтобы судить Трейси за убийство. И все же кое-что беспокоило его.