– Странно, что мадам Вашон показала вам частную переписку, – сказал он, возвращаясь к ноутбуку. – Даже если она не знала, что вы из полиции. – Она могла забыть, что там есть переписка, – предположила Лакост. – К тому же если не знать, что они планируют убийство, то из их писем ни о чем не догадаешься. На первый взгляд они могут быть о чем угодно. – Oui, – кивнул Гамаш. – И это может создать затруднения. – Одного я не понимаю, – сказал Бовуар, подавшись вперед и уперев локти в стол. – Как Трейси отправлял свои сообщения, если у него дома нет Интернета? – На аккаунт можно выйти откуда угодно, – объяснила Клутье. – Вероятно, он выезжал в город и пользовался чьим-то компьютером. Или заходил в интернет-кафе. Я попробую выяснить, откуда они отправлены. Бовуар еще раз изучил эти письма. «Все в сумке. Все готово. Сегодня вечером закончу. Я тебе обещаю». – Не хочу испортить дело, – сказал Бовуар. – Обвинение должно устоять. Лакост кивнула: – Устоит. – Позвольте высказаться по другому вопросу: я хочу выпустить месье Годена, – сказал Гамаш. – Но, – возразила Клутье, – разве он не… – Не пытался убить Трейси? – закончил за нее Гамаш. – Может быть. Надеюсь, мы сможем убедить его, что арест Трейси неминуем. Что суд и заключение для Трейси гораздо хуже, чем смерть. – А вы? – спросила Клутье. – Вы позволили бы убедить себя? Гамаш уставился на нее. Она слегка покраснела и пробормотала: – Извините, сэр, просто я знаю, что у вас дочь приблизительно тех же лет, что Вивьен, и я подумала… – Не зарывайтесь, агент Клутье, – произнес он необычно жестким тоном. Лакост и Бовуар, хорошо знавшие его, сразу поняли, что вопрос Клутье, пусть и неуместный, задел его за живое. Они посмотрели на него, а Гамаш не сводил взгляда с агента Клутье. Что-то вынуждало его относиться к ней настороженно. И он знал, что Бовуар чувствует то же самое. Было очевидно, что любовь Гамаша к дочери наложила эмоциональный отпечаток на это дело, но очевидно было и то, что Омер Годен небезразличен Лизетт Клутье. Может быть, слишком небезразличен. Но имеет ли это значение? И так ли это на самом деле? Является ли ее протекционизм по отношению к нему чем-то бо́льшим, чем естественный порыв близкого друга? Вот одна из проблем полицейского, работающего в отделе по расследованию убийств. Он склонен интерпретировать невинные, даже вызывающие восхищение действия как подозрительные. Если такое начинает происходить, то уже трудно изменить восприятие. – Я хочу, чтобы вы поехали со мной, – сказал он Клутье. – Возможно, вы понадобитесь, чтобы успокоить месье Годена. Вразумить его. – Я постараюсь, – сказала она. – Merci. По-видимому, она думала, что это предложение мира, даже не подозревая, что этот вежливый старший офицер может иметь совсем другие мотивы, приглашая ее. – Ты не возражаешь? – спросил Гамаш у Бовуара. Тот кивком показал в сторону окна в дальнем конце зала: – Мы можем поговорить? Гамаш последовал за ним, невольно чувствуя то ли раздражение, то ли замешательство. Неожиданно для себя он понял, что спрашивал Бовуара ради соблюдения формальности, никак не предполагая, что тот может не согласиться. Они шли к окну, и Бовуар слышал шаги шефа. Знакомые и в то же время чужие. Он привык слышать их впереди. Шаги ведущего. А не сзади, в арьергарде. От этого не становилось легче. Конечно, он и в прошлом нередко не соглашался с Гамашем, иногда возражал очень громко. Но он всегда понимал, что последнее слово принадлежит Гамашу. Как и ответственность. Однако теперь это было его дело. Он возглавлял следствие. Решения и ответственность были за ним. Бовуар повернулся к своему наставнику и тестю: – Клутье права. Омер Годен попытается убить Трейси. Вы это знаете. По-моему, вы совершаете ошибку. Он внимательно посмотрел на Гамаша. И увидел его кивок. – То есть ты бы предпочел, чтобы мы не освобождали месье Годена? Жан Ги расслабился и понял, что Арман Гамаш не будет особо возражать: – Я бы хотел услышать вашу аргументацию. Прежде чем ответить, Гамаш на мгновение вгляделся в Бовуара. Своего протеже, а ныне босса. Он вспомнил, как впервые увидел его. Они встретились в одном из отделений, куда агента Бовуара назначили прямо из академии. Коммандер отделения отправил его в подвал заведовать хранилищем вещдоков, потому что другие агенты не хотели работать с самоуверенным, задиристым, вечно недовольным новичком. Агент Бовуар сидел за столом и сочинял заявление об отставке, в котором он в очередной раз сообщал всем, что он о них думает, когда в подвал вошел занятый очередным делом знаменитый глава отдела по расследованию убийств. Коммандер отделения выделил этого трудного молодого агента в помощь старшему инспектору, надеясь, что тот разругается либо с Гамашем, либо с убийцей и либо тот, либо другой избавит их от проблемы по имени Жан Ги Бовуар. Гамаш посмотрел через решетку на сидящего в клетке молодого человека. Бовуар уставился на Гамаша. И они узнали друг друга. По прошлым жизням. По прошлым сражениям. И старший инспектор Гамаш поразил всех, кроме себя, когда забрал в свой отдел неуправляемого молодого агента. Человеческие отбросы, с которыми никто не хотел возиться. Через несколько лет Гамаш сделал его своим заместителем. А теперь они участвовали в их последнем совместном следствии. Потому что Жан Ги рвался на свободу, и Арман отпустил его. Это дело должно было стать, не без участия Гамаша, успешным завершением доблестной карьеры. Но они еще не достигли финишной черты. – Почему вы вообще решили отпустить месье Годена до того, как мы арестуем Трейси? – спросил Бовуар. – Тем более зная о его планах. Если только… Бовуар оборвал себя. Почти вовремя. – Если только? – повторил Гамаш, и Жан Ги опять почувствовал врожденное лидерство этого человека, прямо-таки излучаемое им. – Ты думаешь, я хочу, чтобы он убил Трейси? – Non, вовсе нет. Просто… если честно, между нами? Я могу понять, что чувствует Омер. И вы, очевидно, тоже. Если нам не удастся собрать достаточно доказательств и Трейси уйдет из зала суда, то я могу поддаться искушению просто отойти в сторону и позволить Омеру сделать это. Гамаш наклонил голову набок и уставился на зятя. – Только не говорите мне, что у вас не возникло бы такого искушения, – сказал Бовуар. – Искушение могло бы возникнуть. Признаться честно, я не знаю, что бы я стал делать, Жан Ги. Но надеюсь, не это. – Тогда почему вы хотите отпустить его теперь? – У меня есть опасения, что если его удерживать и дальше, то ситуация только ухудшится. Я арестовал его, чтобы дать ему время остыть. Но если это будет продолжаться, то он не только не остынет, а, напротив, разъярится еще сильнее. Я согласен: отпуская его, мы рискуем, но рискуем и удерживая его в тюрьме. Кроме того, это просто несправедливо. Бовуар задумался, глядя в окно на Белла-Беллу и на мешки вдоль берега. На те, что продолжали стоять, и на те, что не выдержали натиска воды. Трагедия была в шаге от них. Чтобы нарушить равновесие, требовалось совсем немного. – Хорошо, выпускайте его. Я приставлю агента, чтобы наблюдал за его домом и следовал за ним, когда он будет уезжать. – Тебе не придется это делать. Я собирался пригласить месье Годена пожить у нас. Его вещи уже здесь. И так я смогу за ним приглядывать. Да и вообще, ему лучше не оставаться одному. – Это разумно? – Наверное, нет, – ответил Гамаш с легким смешком. – Наилучший ли это вариант? Non. Но иногда приходится делать глупости. Бовуар рассмеялся: – Никогда не думал, что услышу от вас такие слова. Больше похоже на то, что обычно говорю я. – Вероятно, вы влияете на меня, patron. – Гамаш улыбнулся, потом улыбка растаяла. – Разве сторож я брату моему? – Он вам не брат, – возразил Жан Ги.