— Разве не тяжелым тупым предметом? — удивленно спросил мистер Уикс. — Нет, — ответил Хатч. Мистер Уикс как умел скрыл свою растерянность и перешел к делу. — Ну, доктор Уиллоби Хатч, — сказал он, — сложилось ли у вас какое-либо мнение о физических данных нападавшего? — Да, — ответил Хатч. Воцарилось напряженное молчание. Все смотрели на мистера Парракота и раздумывали, как доктор опишет его. Инспектор Меригольд шепнул что-то на ухо коронеру. — Хорошо, — произнес коронер другим тоном, — нам нет нужды заниматься этим. Нас интересует сегодня только причина смерти. Давайте придерживаться этой темы, будьте так любезны, доктор Хатч. Что вы можете сказать нам о характере покойной? Теперь мистер Понсонби Уикс готов подвести итоги. Он просматривает свои заметки и видит, что ничего еще не сказал о Контроле Над Рождаемостью, Военных Репарациях или о воскресной премьере в кинотеатрах. Жюри удаляется для вынесения вердикта. В партере переговариваются, а те, кто еще не успел попасться на глаза маркизу Паддлхинтону, спешат наверстать упущенное, чтобы читатели его воскресной газеты не чувствовали себя обманутыми. Дешевые места смотрят на мистера Парракота с надеждой, открыв рот. Жюри оглашает вердикт. К огромному облегчению инспектора Меригольда, который теперь разыскивает невысокого полного типа со светлыми усиками и вовсе не жаждет снова заполучить Джорджа в свои руки, вердикт гласит, что покойная была убита неизвестным лицом или неизвестными лицами. Все злобно смотрят на Парракота, который теребит галстук. Суд медленно пустеет… ДОЗНАНИЕ ПО ДЕЛУ ДЖЕЙН ЛАТУР СЕНСАЦИОННЫЕ ПОКАЗАНИЯ красуется на плакатах. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ СКАНДАЛ У БАССЕТТОВ I Человек, который вернул «раблезианскую грубоватость» английскому роману, распустил шнур пижамы и принялся пить свой утренний чай. Как хорошо было вновь оказаться в Феррис — без Фанни. Феррис (без Фанни), стоявший в английском саду, с запахом хмеля или чего-то другого, вплывавшим в открытые окна, был его настоящим домом. Здесь можно писать — Господи, и как писать! Ленивое очарование этих мест вдохновляло его. Мысли, ярко вспыхивающие мысли, облеченные в самый момент своего появления в прекрасные слова, являлись ему слишком быстро, чтобы можно было их записать. Если бы только его секретарь — мисс Фейрбродер — была здесь, готовая их застенографировать, тогда, и только тогда он бы сумел не отстать от них… Но если его секретарь — мисс Фейрбродер — Нэнси — была бы здесь в этот момент, в этой комнате, стали бы они… Разумеется, нет… (Не стали бы стенографировать.) Нэнси… Новые мысли замелькали у него в голове, доставив ему удовольствие. Грубоватые мысли. Раблезианские мысли. …Нэнси… Да нет же. Идиот. Джулия. Джулия! Вот почему он ощущает себя в это утро таким веселым, энергичным, молодым. После завтрака он напишет Джулии письмо. Джулия, дорогая моя, что-то подсказывает мне, что завтра ваш день рождения, и это означает, что вы снова станете на год моложе и на год прекраснее; поскольку так случилось, божественная, что вы живете среди нас, простых смертных, для которых дни рождения — это мелькающие все быстрее, все чаще, верстовые столбы на пути к могиле. Сегодня вам двадцать пять, не так ли? Завтра, когда вы получите письмо, вам будет двадцать четыре. В маленьком сувенире, который я посылаю вам как напоминание о нашей дружбе, я разместил эти двадцать четыре года, как люди ставят свечи на приготовленный ко дню рождения ребенка пирог… («Возможно, стоит снова пересчитать их», — сказал мистер Фентон. Он снова пересчитал мелкие бриллианты по краю циферблата часов. Двадцать четыре.) …ко дню рождения ребенка пирог, поскольку всегда думаю о вас, как о прекрасном и невинном ребенке. («Не очень удачный переход, — сказал мистер Фентон, — к тому, чтобы пригласить ее провести со мной уик-энд».) …пирог, а в центре я выложил букву «Д»… («Нет, — сказал мистер Фентон. — Не обязательно. Она, конечно, воспримет «Д» как «Джулия», а мне не годится снова обращать ее внимание на бриллианты».) …пирог, а если я ошибаюсь, и вам только двадцать три… («Это надо переделать, — сказал мистер Фентон. — На самом деле я думаю, что ей сорок, а выглядит она на тридцать два».) …пирог, и может быть, иногда вы… («Проклятие», — сказал мистер Фентон.) …пирог… Лето властно призывало его. Он отложил ручку и отправился в сад за вдохновением. Он гулял среди роз, он окуривал тлю сигаретным дымом, он сорвал бутон и сунул его в петлицу. Вдохновение не приходило… Пирог… Черт возьми!.. Он вернулся в комнату, порвал проклятое письмо и начал заново. Дорогая Джулия! Шлю вам все свою любовь вместе с этой безделушкой, которую решил подарить вам на день рождения. Это ваш месяц, самый прекрасный в году, и я приехал сюда, чтобы приветствовать его. Только что, гуляя по саду, я раздумывал, чего ему не хватает для совершенства, — и ответ пришел сам собой — Джулии! Если бы здесь хоть ненадолго появилась Джулия! Не могли бы вы приехать сюда в воскресенье утром и пообедать — или все, что вам захочется — со мной? Я один, мы сможем поговорить, я покажу вам свой сад. «Вы глупец, — слышу я ваш голос — у меня уже десять приглашений на воскресенье!» Но, Джулия, вы даже не разобрали их надлежащим образом, поэтому оставьте их без внимания. Оставите? Спасибо вам, дорогая. А теперь бросьте взгляд на свои новые часики и скажите себе: «Он считает часы до моего прихода, он считает часы…» — Приходи! Мистер Фентон перечел написанное и остался более или менее доволен. Дело было за подписью. Как подписаться? В их последнюю встречу она поздоровалась с ним: «Привет, забавник!», но вряд ли можно поставить под письмом такого рода подпись: «Забавник». «Арчибальд»? Но никто не звал его Арчибальдом. Тогда «Арчи»? Она никогда не называла его Арчи; она вообще не называла его сколько-нибудь определенно (разве что «забавником»); иногда она обращалась к нему «дорогой», но совершенно так же она обращалась к сотне других. Если он подпишется «Арчи», как она догадается, что это он? Наверное, не догадается. И адрес ей ничего не скажет. Нужно подписаться «Арчибальд Фентон». В этом нет никакой интимности, но в конце концов такова его подпись, и она в некотором смысле даже придает письму ценность. Приходи! Арчибальд Фентон. Мистер Фентон подумал, — и, наверное, ему можно простить эту мысль, — что в самом деле «Приходи! Арчибальд Фентон» достойное окончание письма и годится для любого адресата.