II Мисс Эмили Гэдерс, пятидесяти четырех лет, сунула в рот кусочек ячменного сахара и поставила баночку на полку. Джордж Алфред Хикли, четырех лет, держал в руке кусок побольше. «Закрой дверь, Джордж, будь умницей», — попросила мисс Гэдерс. Джордж Алфред Хикли закрыл. Он всегда был готов закрыть дверь, чтобы можно было снова открыть ее и при этом зазвенел бы колокольчик. «Не надо, Джорджи, не надо!» — твердо сказала мисс Гэдерс после третьего звона, и Джордж Алфред Хикли, сочтя, что она, возможно, права, оставив дверь открытой, снова вышел на солнышко с видом человека, у которого так или иначе есть ценная вещь. Но тут произошли некоторые события. Подъехал автомобиль, остановился, из него вышел человек, взял пакет и направился к почте. Джордж Алфред Хикли посасывал свой ячменный сахар и ждал. — Привет, Томми, — добродушно сказал мистер Фентон. — Что, ячменный сахар? — спросил мистер Фентон и, не получив ответа, добавил: — Отлично! — и нежно потрепал Джорджа Алфреда Хикли по головке. Затем, чувствуя, что принял достаточное участие в деревенской жизни на сегодня, он вошел в дверь и закрыл ее за собой. Джордж Алфред Хикли открыл дверь, чтобы мисс Гэдерс знала, что кто-то пришел… — О Господи, — произнесла мисс Гэдерс, быстро проглотив сахар, — да ведь это мистер Фентон! Вы наш гость, мистер Фентон. — Доброе утро, — весело сказал Арчибальд, потому что утро и в самом деле было прекрасное, а Джулия становилась все ближе с каждой минутой. — Отправьте, пожалуйста. Он вручил ей пакет, и начальница почтового отделения занялась своим делом. — Можно сказать, собрались всем кланом, — лукаво сказала она, продолжая писать. — Простите? — Ваш брат снова у Бассеттов, не так ли, мистер Фентон? — О! — холодно произнес Арчибальд. — И ваша сестра, как я поняла. — Моя сестра? — Мисс Наоми. Она была здесь, звонила по телефону. Очень романтично. Ее подруга растянула лодыжку, я бы сказала, а потом она обнаружила, что брат совсем рядом. Мисс Гэдерс весьма здраво смотрела на свои обязанности начальницы почты. Она была последним человеком, могущим обмануть доверие; но если ей случайно доводилось услышать телефонный разговор, или увидеть почтовую открытку, или она неизбежно оказывалась посвящена в содержание телеграммы, она относилась к этому с большой терпимостью. Например: когда миссис Тревор из Раунд-хауса поехала в родильное отделение в Лондон (и в самую пору), и пришла телеграмма «Диана-Мэри появилась на свет сегодня утром все благополучно», и когда через пять лет Диана-Мэри пришла сюда со своей няней и попросила круглых леденцов на пенни, разве можно было отказаться обслужить ребенка по той причине, что узнал о его существовании по службе и с обязательством сохранения тайны. Следуя этой линии рассуждений до логического конца, можно понять, что, если мисс Наоми Фентон или кто другой звонит миссис Бассетт или кому бы то ни было еще, а миссис Бассетт или кто бы то ни было еще хорошая знакомая (так оно и было) этого человека и, естественно, изложит все детали разговора при следующей встрече, когда бы она ни произошла, в таком случае практически, и относясь к делу с большой терпимостью можно считать, что эти сведения почерпнуты не при служебной оказии, а получены естественным путем от хорошей знакомой миссис Бассетт, но, разумеется, если бы разговаривали два чужих человек, дело выглядело бы совсем по-другому. — Очень романтично, — повторила мисс Гэдерс, — но, я думаю, вы уже все об этом знаете от них самих. С вас ровно восемь пенсов, мистер Фентон. Мистер Фентон ничего об этом не знал. Он никогда не видел телеграммы «Глория Наоми появилась на свет сегодня утром все благополучно», из которой можно было бы понять, что у него появилась младшая сестра. Ему стало интересно. — Нет, я ничего не слышал, — сказал он. — Когда это было? — Вчера. В обеденное время. — И она здесь? — Я так поняла, мистер Фентон. Так, — объяснила мисс Гэдерс, несколько предвосхитив события, — миссис Бассетт мне сообщила. — Надо поехать навестить их, — решительно сказал Арчибальд. — Уверена, они будут очень рады вам, мистер Фентон. Арчибальд не был так уверен. Напротив, он полагал, что они вовсе не будут рады. Сестра! Ха! И это добродетельный Дерек! Он поедет навестит их сегодня же во второй половине дня… и посмотрит, как этот добродетельный Дерек будет выпутываться. Сестра! — Благодарю, — сказал Арчибальд, беря сдачу. — Ну что ж, до свидания, мисс… э-э… — Как, черт побери, ее фамилия? — До свидания, мистер Фентон. Как только мистер Фентон вышел, сигнальный рожок его автомобиля, который уже давно молчал, неожиданно издал приветственный клич. Стащив Джорджа Алфреда Хикли с подножки автомобиля, мистер Фентон сел за руль и уехал. И это значило, что большая часть ячменного сахара Джорджа Алфреда Хикли уехала вместе с ним. III Был летний день, но небо хмурилось. «Может, не в пятницу, может, и не в субботу, но дождь будет». Фермер Бассетт понимал это по ломоте в костях, а авторитет его костей был общепризнан. Все до одного — мужчины, женщины, дети — убирали в поле сено, пока еще светило солнце. Дженни с открытой книгой на коленях сидела одна в прохладной маленькой гостиной, пытаясь не поддаться сну. Ей было легко, спокойно, она ощущала себя окруженной заботой. Скоро Дерек должен вернуться, но она не испытывала нетерпеливого желания поскорее увидеть его. Когда он вернется, они снова поговорят о том, как обстоят дела, и будут вместе строить новые планы. Забавно строить планы вместе с Дереком; но ленивое довольство, которое окутывало ее, осознание того, что она целиком и полностью самостоятельна, было счастьем, которым нельзя поделиться, которое не могло усилиться от его присутствия. Она Дженни. Самостоятельная Дженни, Дженни-умница, Дженни-красавица. Она засыпала… Вдруг раздался стук в дверь, прозвучавший внезапно и тревожно для Дженни, которой казалось, что никто не может помешать спокойному дню, предназначенному только для нее. Дженни вскочила на ноги, сердце ее колотилось. Она попыталась сказать себе, что это знакомая миссис Бассетт, торговец, прохожий, который хочет спросить дорогу, но нелепые маленькие страхи просачивались в ее разум, и росли там, и приобретали хорошо знакомые черты: Бродяги на Уединенной Ферме, Полисмены, Производящие Аресты: Закон и Насилие в равной степени были ее врагами. Дженни, Дженни, соберись! Что за детские страхи, ведь ты ничего не боишься. «А, знаю!» — вдруг подумала Дженни и, затаив дыхание, на цыпочках прокралась по коридору мимо двери и поднялась по лестнице в свою комнату. Из-за штор она украдкой посмотрела на незнакомца. Не Бродяга, не Полисмен. Просто человек, приехавший на автомобиле, хорошо одетый, небольшого роста, полный, вовсе не страшный. «Я идиотка, — высмеяла себя Дженни, — но впредь не собираюсь быть идиоткой». И чтобы быть уверенной в том, что впредь не будет идиоткой, она вытащила из ящика комода «Удивительный гибрид сторожевого пса и водяного пистолета» Уотсона и две розовые подвязки. Пристроив Уотсона надлежащим образом, она бесстрашно спустилась по лестнице, ей почти хотелось какого-то приключения. Она открыла дверь. — О, добрый день! — поздоровался мистер Арчибальд Фентон и немедленно отметил про себя, что Дерек не промах. — Добрый день, — ответила Дженни. — Вы… миссис Бассетт… и все остальные в поле, убирают сено. А вы… — Ах! Извините, но я имею честь разговаривать с мисс Наоми Фентон? — Э-э… да, — пробормотала Дженни. Не ее вина, что она не узнала его. Она никогда его не видела; а на множестве газетных фотографий знаменитый Арчибальд Фентон оказывался стройным красивым молодым человеком лет двадцати трех, каким он на самом деле был лишь недолгое время при благоприятном освещении двадцать лет назад. Она не была готова увидеть это выпущенное с разрешения автора издание, про которое Нэнси ни разу не сказала ничего более вразумительного, чем «катастрофа». «Но скажи, что ты имеешь в виду под “катастрофой”?» — жаждала объяснений Дженни. «Подожди, пока не увидишь, это просто беда». Теперь она видела. — Я слышал в деревне, что вы приехали в гости к своему брату, — сказал Арчибальд, испытывая необыкновенное удовольствие, — и зашел навестить. — О! Как мило с вашей стороны. Не хотите ли пройти? — Вы позволите? Огромное спасибо. Он последовал за ней в маленькую гостиную и самодовольно огляделся, уверенный, что видит насквозь все тайны этой комнатки. — Мне очень жаль, но Дерека нет. Ему пришлось поехать в Танбридж-Уэллс. Садитесь, пожалуйста. И курите. — Благодарю вас. А вы не хотите… — Он достал портсигар. Она покачала головой. — Так значит, Дерек в Танбридж-Уэллсе, — сказал Арчибальд, зажигая сигарету. — А вы здесь сидите в одиночестве. Бедняжка. — Почему? Арчибальд многих именовал бедняжками, но прежде его никогда не спрашивали почему. — Я вам сочувствую, — театрально сказал он. — Да, но почему? Я ничего не имею против того, чтобы побыть в одиночестве, а вы? — Все зависит от того, чьей компании я лишаюсь. Но в этот самый момент, моя дорогая Наоми, я совершенно счастлив, что не один. Дженни чувствовала себя несколько сбитой с толку. — Кто вы, скажите, пожалуйста? — спросила она. — Вы друг Дерека? — Можно сказать, да. Я знаю его с очень давних пор. — О! — Он часто рассказывал мне о вас. — О! — повторила Дженни. — О своей младшей сестричке Наоми. Вы не можете себе представить, как он гордится своей младшей сестричкой Наоми. — О! — сказала Дженни в третий раз. Он не сводил с нее глаз. Его взгляд казался довольным, оценивающим, собственническим, чего она терпеть не могла. Казалось, у него с Дженни есть какая-то общая тайна. Что это значило? Неужели он знает, что она обманщица?