Вопрос был бессмысленным, и я промолчал. — Как живешь? — снова спросила тетка Елена. — Не женился пока? От подобных расспросов меня коробило. Но я отвечал, что пока не женился и не собираюсь. И еще я сказал, что нет пока той, которая согласилась бы выйти теперь за меня. — Он у Веры был только что, — сказала Люська. — По пути, говорит, заехал. Информация о свекрови, как видно, была для нее важнее, чем то, что вчера нас с Петькой едва не прикончили. — И как она там? — спросила Орлова. — Плесенью не покрылась от злости? — Плачет, — ответил я, глядя в пол. — Ну и пусть плачет… Осторожнее надо быть. Обыскивать. А то собрались впятером, а обыскивать будет дядя — не так ли? Линолеум плыл у меня перед глазами. Я не верил своим ушам: о Мишке говорили, словно он был посторонним. — Я тоже там был, между прочим, — сказал я. — Мы не смогли его обыскать. Такое бывает. Раз в жизни, может… Голос мой отдавал железом. — Да это я так. К слову пришлось, — принялась лебезить Орлова. — Иначе же как это можно объяснить. Извини уж… Она прошла в зал и уселась в кресло, в котором я перед этим сидел. — Говорят, дурачок хочет дом продать — слыхала? — сказала она дочери, поглаживая руки. — Пока этот сидит. — Кто? — спросил я. — Биатлонист, — ответила Орлова, и на лице у нее вдруг мелькнула едва заметная волна. — Так он же сидит, — напомнил я. — А шут его знает, — замялась та. — Говорят, что хотят продать через кого-то, а как — не знаю. Ему же деньги нужны на защиту… Троим адвокатам платить — шутка в деле… Орлова обернулась к дочери. Та смотрела в сторону матери ледяным взглядом. — Выскользнуть, значит, собрался, — подумал я вслух. — Он думает, что это ему поможет. Люськин взгляд устремился теперь ко мне. Казалось, она едва сдерживает себя, чтобы не закричать. Глава 9 Смотреть на косые взгляды, естественно, мне быстро надоело. Распрощавшись, я шагнул к двери. — Не открывайте никому, пока не посмотрите в глазок, — наставлял я женщин на ходу. — Мало ли что… Короче, будьте начеку… — Ладно, будем, — вяло отвечала Люська, провожая меня за дверь. И снисходительно улыбалась, словно заранее зная, что с ней-то уж точно ничего плохого не случится. Захлопнув за собой дверь, я поскакал вниз, с трудом соображая. Сообщение о продаже чужой недвижимости не выходило у меня из головы. Впрочем, одно я понял достаточно хорошо: Паша Биатлонист решил продать коттедж. «Говорят, дурачок хочет дом продать — слыхала? Пока этот сидит…» — звучали странные слова Мишкиной тещи. Слова застряли у меня в голове и не хотели оттуда уходить. Выходит, пока Биатлонист парится в камере, кто-то, у кого с головой не в порядке, решил распорядиться чужой недвижимостью. Странно. Выйдя из подъезда, я отправился было к себе домой, однако передумал и по пути заскочил к Обухову. Позвонил в дверной звонок, но мне никто не ответил. Наверняка Обухов опять нахлебался и лежал без чувств, приказав домашним не открывать дверь. Вернувшись под наконец домой, я выпил чашку кофе, взял из прихожей трубку радиотелефона и отправился к себе в спальню. Тут же стоял мой персональный компьютер. Звонок оперативнику Блоцкому, закрепленному за уголовным делом, был бы ко времени. С Блоцким мы были одного возраста, и, казалось, имели одинаковые взгляды на жизнь. Мама заглядывала в комнату и требовала объяснений по поводу вчерашнего инцидента. — Опять попал в переделку? — ворчала она. — Смотри, залетишь в каталажку… Но у меня на связи уже был Блоцкий. И я, подняв кверху руку, принялся с ним говорить по поводу мифического «дурака». Изложил ему всё, что слышал от Орловой. — Может, тебе показалось? — переспрашивал тот. — Нет, Костя, сказано было именно так. Блоцкий принялся вслух рассуждать. Доверенности оформляются подследственными в простой письменной форме — начальник изолятора заверяет их своей печатью и подписью. Если позвонить завтра в спечасть и спросить у них об этом напрямую, то они вряд ли станут по телефону об этом говорить, так что надо туда ехать лично, имея при себе запрос. — Интересно, кому он доверил продажу? — думал я. — Это может быть кто угодно — даже тот, кто стрелял в вас с Обуховым. — Запросто, — соглашался я с Блоцким. — Так что до завтра. Мне самому интересно узнать, кто этот избранный, кому поручена сделка. Поговорив еще с минуту, мы распрощались. При этом я рассказал Блоцкому, что с благословения Вялова прохожу теперь медицинскую комиссию в поликлинике УВД и скоро стану полноправным ментом. — У меня даже мыслей подобных не возникало — поступать на службу, — говорил я. Мать вошла ко мне, села напротив и стала расспрашивать о ходе следствия, а также о том, когда я возьмусь за голову и сяду за подготовку дипломной работы. — Тебе надо переехать к Вере Ивановне, пока идет это дело, — сказал я. — Причем здесь Вера Ивановна? Ты же ничего мне не говоришь. Расскажи, — просила мама. И я рассказал ей обо всем, что знал, упуская жуткие подробности вчерашнего вечера — вой пуль, грохот стальной колонны, а так же и то, что Петя Обухов попал в переплет. От пережитого тот наверняка теперь беспробудно пил, иначе и быть не могло. — Так что, думаю, у Веры Ивановны тебе будет лучше, — завершил я свой рассказ. — Вот оно даже как, — вздохнула мама. — А то смотрю, носишься как угорелый. Выходит, что угрожают и требуют отказаться… Я согласно качнул головой. — Так откажись, — сказала матушка. — Тем более что свидетелей без тебя хватает. А к Вере я не поеду, потому что, во-первых, у меня здесь работа. Но ты откажись. Материны слова меня удивили. Я не знал, что сказать. — Откажись от них, ради Христа. — Неужели забыла, кем был для меня Мишка? Мать замолчала, беззвучно шевеля губами. — Он меня из-под пуль вытащил, — напомнил я, — жизнью своей рисковал, а я, получается, должен плюнуть ему вдогонку. Звонок телефона остановил препирательства. Я взял и услышал опять тот же голос. Казалось, говорил сам Паша Коньков. Конечно, это был не он лично, а кто-то из его ближайшего окружения. Человек пел об изменении моих показаний. По его словам, мне надлежало хотя бы вспомнить, что обвиняемого грозились отвезти в лес, но потом передумали. Короче, в зарослях городских остановились, а потом развернулись. Наглость звонившего по-прежнему удивляла меня. Но я молчал. — Ты слышишь меня? — спросил голос. Я опять промолчал. — Кстати, как тебе вчерашнее кафе? Если не понял, можем повторить… Но если… — Меня же самого потом на голгофу! — ответил я, уклоняясь от материных рук. Та норовила вырвать у меня трубку. — Неужели не ясно, что погибший был моим другом? Я не могу по-другому… — Жить захочешь — сможешь, — утверждал голос. — Вот даже как… Мысли вихрем кружились у меня в голове. — Вялов до тебя доберется, — сказал я, — потому что Блоцкий не дремлет. — Кто? — Не долго тебе осталось.