Вопрос был справедливым, поскольку кинотеатр «Аврора» давно не работал и грозил вот-вот обвалиться по причине тотальной запущенности. С наступлением перестройки в здании перестали показывать фильмы, потом в нем стали проводить дискотеки, а чуть позже совсем закрыли. И теперь мой товарищ звал меня к этому темному месту. — Слыхал? — неожиданно продолжил Петя. — У Паши окна в коттедже расшибли. Из автомата по окнам стреляли. — Да что ты говоришь? Неужели из автомата?! И Петька ответил, что информация стопроцентная, поскольку сам ездил к тому месту и стоял в оцеплении, пока следственная группа делала в доме осмотр. Так что теперь я точно знал, что любят приврать в милиции, но спорить не стал. Просто сказал, что приду. Потом отключил телефон и принялся за дипломную работу. Листая страницы конспектов, я с трудом отошел от реального мира и стал перебирать в памяти полузабытые лекции. Работал до позднего вечера, пока не очнулся мой сотовый телефон — пищал будильник, поставленный на девять вечера. Я пришел на кухню, съел разогретую в духовке куриную ляжку, выпил кофе и тут понял, что идти с голыми руками вроде как опрометчиво. И решил взять то, что лежало у меня со времен службы в укромном месте. Этот предмет приехал со мной с Кавказа — в чемодане с двойным дном, о котором никто не знал, включая обоих моих друзей. Мне даже мысли не приходило в голову, что настанет время, и предмет пригодится. Этим предметом являлся старинный двуствольный дамский пистолет, плюющий круглыми свинцовыми пулями — крохотный, но увесистый, он умещался в ладони и попал ко мне в руки во время одной из зачисток в горном селении. Тогда мы обходили дом за домом, когда позади меня вдруг скрипнула калитка. Я обернулся: пацан, молоко на губах не обсохло, целился мне в грудь из двуствольного пистолета, и в этот момент Мишка Козюлин опрокинул его в кусты ударом приклада — Мишка не успел бы выстрелить, потому и досталось тому в ухо. В следующую секунду Козюлин оборачивался к недорослю, ловя того в прорезь прицела. — Не трогай его — он все понял! — успел я крикнуть, прижимая выпавший пистолет ботинком. — Черта лысого! — орал Мишка. — Они понимают только это! Однако просьбу мою выполнил: уцепил пацана за ворот рубахи, вывел со двора и бросил на улице под ноги резервной группе. Тем временем пистолетик для дамской обороны перекочевал ко мне в карман, и Мишка Козюлин о нем никогда не спрашивал. Оружие хранилось у меня в квартире. В старом доме всегда найдется место, куда можно спрятать что угодно — тем более что когда-то здесь имелось печное отопление, и в некоторых квартирах печи не тронули. Подобная кирпичная печь осталась у нас в маленькой комнате — хоть сейчас затопляй. Для этого надо полностью открыть задвижку дымохода. Правда у нашей задвижки оказалась отломленной ручка, так что не было никакой возможности выдвинуть изнутри поросшую сажей чугунину. Я встал на табурет, открыл дверцу дымохода и вынул оттуда тяжелый целлофановый сверток, в котором были упакованы пистолет и десяток самодельных патронов к нему. Я родился тогда в рубашке, когда в меня целились из него: патроны отсырели — и пистолет дал осечку. На рукояти старинного пистолета значилось: «Графине Орловой Екатерине Ивановне — от супруга. В день ангела. Мая. Седьмого числа. 1878 годЪ». Позже мне удалось перезарядить патроны. Это были продолговатые гильзы с капсюлем центрального боя. Так что теперь у меня было оружие, в убойной силе которого я сильно сомневался. При этом я понимал, что если попадусь с этим экземпляром, то судебной скамьи будет не избежать. До «Авроры» было не так далеко — каких-то две остановки! — и я отправился туда пешком. Время поджимало, и я едва не бежал, пытаясь издали разглядеть знакомую с детства физиономию с горбатым носом. Однако, добравшись до остановки и повернув за угол, я обнаружил там пустоту. На стенах «Авроры» зияли убогим пространством обшарпанные стальные рамы афиш. Липовый сквер, примыкающий к желтому крашеному зданию, тоже был пуст, и я стал бродить возле дверей, по краям которых торчали широкие шляпки гвоздей. На двери белел бумажный лист с текстом. Согласно тексту, какое-то ООО предупреждало, что зданию грозит обвал, и что администрация ни за что не отвечает. Интересной была бумага, однако мой дружок меж тем не торопился, а время бежало. Светилось стеклянными стенами одноэтажное здание кафе «Светлана». И стало уже совсем темнеть, как из кафе вывалились трое парней. В очках от солнца. Парни тут же направилась в мою сторону. Они словно бы только и ждали, когда стемнеет. Они явно торопились ко мне, тогда как мент-алкоголик где-то опять задерживался. Троица разделилась: тип, издали похожий на Пашу-Биатлониста, остановился неподалеку от кафе, на тропинке, а двое других продолжили путь. Между нами оставалась узкая полоска стриженных колючих кустов. — Здорово, Коля, — произнес один из них, останавливаясь напротив меня. На нем были серая майка и шорты с сотовым телефоном на поясе. Другой был точно в таком же облачении. Обоим было лет за тридцать, но оба они были разного роста — как медведь с черепахой. Я промолчал, сделав вид, что «дуэт» ошибается. Однако эти двое поправили очки и снова заговорили, глядя в упор невидимыми глазами. — Надо изменить показания, Коля, — сказал коротышка. — Да, надо, — подтвердил высокий, зловеще блеснув линзами. Молчать было бессмысленно. — Мне кажется, вы ошибаетесь, — мрачно произнес я. — Не надо прикидываться, — продолжил Коротышка. Наверняка он имел разряд по кикбоксингу и считал себя главным в нашем районе. — Мы знаем о тебе всё, так что не надо ля-ля… У тебя было двое друзей в ментуре. — И что? — Теперь у тебя никого нет. Ты один… Его слова прозвучали как приговор судьи. Однако он не знал всей правды — у меня оставался Петька. Я посмотрел в сторону кафе, надеясь увидеть его. — Напрасно стараешься, — ухмыльнулся Высокий. — Твой Петька ночует в салате. Он оглянулся в сторону «Светланы», и тут до меня дошло, почти как в кино: Петька зашел в кафе, решив пропустить рюмку-другую, однако увлекся, не рассчитал сил и уснул за столом. — Вы опоили его, — произнес я, глядя в удавьи глаза Высокому. — Что вы с ним сделали?.. Мой вопрос остался без ответа. Бугай, управляясь ногами, словно циркулем, перешагнул через кустарник и уже стоял со мной рядом, норовя ухватить под локоть, однако я увернулся от захвата. Второй в это время скакнул через кусты, будто он тоже гигант, но не рассчитал и попал кроссовкой в тугую поросль. Ухватить меня за руку было для него стержневой задачей. Они брали меня в клещи, так что музейный экспонат, двуствольный подарок графа Орлова, оказался у меня в руке — нужно было лишь дернуть знакомую рукоять из кармана и взвести курок. И тут я заметил биту: кусок полированного дерева со свистом прошел возле моего уха. Удивительно, где верзила мог ее перед этим прятать, а тот злорадно улыбался, блестя металлическими зубами. Второй обходил меня сбоку, не обращая внимания на два вертикальных ствола в моей руке. И тут прогремел выстрел, на секунду осветив чужой оскал. Выронив дубину, Высокий упал на асфальт, хватаясь за раненую ногу. Тем временем Коротышка все еще лез сбоку, ощерив клыки и махая куском арматуры. Я переключил ударник в нижнее положение, и оружие графини Орловой плюнуло пригоршню мелкой дроби в наглую рожу — верхний ствол был заряжен пулей, второй — бекасином, после чего Коротышка, бороздя спиной по корявой липе, сполз на землю. Он хлопал глазами, хватал себя за лицо и смотрел на ладони. Из множества мелких ран сочилась кровь. Второй продолжал визжать, как если бы ему отвинтили мужской аппарат. Такова оказалась грубая правда. В дальнейшем я действовал на автопилоте, поскольку уже летел прочь — только бы не слышать дикого воя. Перепрыгнув через кусты, я бросился мимо кафе, однако возле двери на секунду остановился и заглянул внутрь. Петька спал, обнимая стол. Я торопился на соседнюю улицу, когда передо мной вдруг образовался третий — тот самый, что был похож на Пашу-Биатлониста. Он выпал из кустов, ловя меня за шею, и тут же согнулся, получив между ног грубым ботинком. Вплоть до самого дома я бежал, не оглядываясь. С трудом переведя дыхание, вошел к себе в квартиру и велел матери не открывать никому. Потом разделся и лег спать, будучи почему-то уверенным, что на этот раз ко мне никто не придет — ни бандиты, ни милиция. Не для того меня встречали у «Авроры», чтобы потом напрягать милицию. Им бы раны теперь зализать, а там они сами разберутся. «У них свое следствие и свое дознание», — вертелось в моем мозгу. Я лежал в кровати, смотря в темный потолок, и не мог уснуть. Мерещилась пыточная камера в подвале у Паши-Биатлониста. «Это лишь вопрос времени, — подсказывал мне кто-то. — Так что лучше приди и покайся. И откажись от показаний, которые дал на предварительном следствии: ты это сделал необдуманно, впопыхах, не догадываясь о тяжести ожидающих тебя последствий…» Глава 16 «Каковы действия — таковы и последствия», — думал я, слушая, как звонит мой сотовый телефон. Отворив глаза, я понял, что настало утро, и что проспал я всю ночь, борясь во сне непонятно с кем. В телефоне звучал голос Петьки. Он оправдывался, совершенно не понимая, что я давно исчерпал лимит всепрощения. — Если ты вчера порол — не поможет и дирол, — произнес я с расстановкой. — Понимаешь… — лавировал тот, — обстоятельства сильнее нас, дружище. — Никаких объяснений, Петя, — безжалостно произнес я. — Просто скажи, что ты слаб в коленях и уснул в салате. — В смысле? — прикинулся тот дурачком. — У меня разболелась голова… Он часто так поступал, слишком часто, ссылаясь на головную боль. — Кого интересует твоя голова? — Вчера, говорят, опять стреляли, — нудно скрипел он. Мне пришлось отвечать. Естественно, из моих слов выходило, что я ничего такого вчера не слышал, что ушел от «Авроры» как только стемнело. Потом я стал говорить о вдове и ребенке, что ребенок этот никогда не увидит отца. — А тебе, Петя, лечиться надо, — закончил я, чувствуя, как по спине сверху вниз бежит холодок. И вдруг стало легче. — Вот даже как? — произнес Обухов. В его голосе слышалась угроза. — Лечиться советуешь? А тебе самому не надо от какой-нибудь болезни? — Давай не будем, — прервал я товарища. — Живи, наслаждайся. И помни, что были у тебя когда-то двое друзей — Козюлин с Мосягиным. — Постой! — кричал он вдогонку. — Давай поговорим, не отключайся! Однако я безжалостно вдавил кнопку отбоя, потом отключил звонок и стал бродить по квартире, совершенно не соображая, поскольку в этот день мне предстояло важное мероприятие — защита дипломной работы, которая называлась не иначе как «косвенный умысел субъекта преступления при посягательстве на жизнь и здоровье потерпевшего». Наконец я собрался и вышел из квартиры. Разговор с Петькой Обуховым не выходил из головы. Откуда о стрельбе узнал Обухов? Услышав стрельбу, он мог выйти наружу, однако в действительности он продолжал обнимать столик. С чего бы эта осведомленность? Прибыв в альма-матер, я поднялся лифтом на восьмой этаж и помчался к аудитории. Потом, не раздумывая, вошел внутрь, доложил о себе почтенной комиссии, после чего стал бормотать с пятого на десятое, упоминая свой негативный кавказский опыт. При этом едва не проговорился о вчерашнем инциденте. В конце я сделал однозначный вывод о том, что преступление признается совершенным с косвенным умыслом, если лицо осознавало общественную опасность своих действий или бездействия, предвидело возможность наступления общественно опасных последствий, и не желало, но сознательно допускало эти последствия либо относилось к ним безразлично. Сказав об этом, я вдруг понял, что за вчерашний поступок целиком подпадаю под действие этого положения. Если исключить мотив необходимой обороны, меня ожидал длительный срок. В любом случае мне грозило наказание за хранение огнестрельного оружия. Полистав мою дипломную работу и задав несколько малозначительных вопросов, комиссия отпустила меня с миром. Так я стал дипломированным юристом. На вечер следующего дня было назначено торжественное вручение дипломов с последующим коллективным походом в ресторан «Советский». После защиты я отправился к дяде, то есть на свою бывшую работу. Дядя достал из сейфа бутылку коньяка, пару тонких стаканов и лимон. Потом подумал, встал, подошел к холодильнику и вынул оттуда палочку тонкой колбаски, бутылку водки и плитку шоколада. Мы выпили за успех мой учебы, которая была теперь уже в прошлом. В прошлом остались курсовые работы, зачеты и экзамены. Всё в прошлом. Дядя беспрестанно улыбался. Снова наливал, заранее морща лицо, подносил к губам дозу спиртного, выпивал и крякал, снова морщась. — Мне б твои годы — я бы сейчас развернулся, — говорил дядя. — Я бы сейчас точно офицером стал. А что? Служи… Ни о чем не думай… Не то что на этой вот работе, где зависишь практически ото всех. — Я не думал надевать погоны. — Знаю. Но я тебе скажу, что плохого в этом ничего нет, — дядя ткнул пальцем в потолок. — Надо вначале там поработать, а потом в адвокаты. Кроме того, надо думать о семейной жизни, потому что, — он поднял брови, отчего на лбу собрались морщины, — без семьи человек для меня непонятен. У меня вытянулось лицо. — Сам подумай, — дядя по привычке стал загибать пальцы, — жены нет, детей нет — можно такому доверить? Вот и подумай. Я бы такому не доверил, потому что мне подобный человек подозрителен: живет для себя одного! Дядя был прав: человек, не оставивший после себя потомство, выглядит ущербно — особенно тот, кто имел к этому все предпосылки.