— Вот видите! — воскликнул я. — Наши интересы взаимоисключающи. К тому же, откуда мне знать, что они живы? Покажите их мне! Почему я должен вам верить? — Ты должен верить нам на слово… — Вы ничем не рискуете, — настаивал я, — поскольку я в одиночестве, и за мной никто не стоит. — Знаем, — согласились со мной. — Ты обычный сварщик, получивший диплом юриста. Ты думаешь стать адвокатом… Они ошибались. Мои планы остались теперь в мечтах. — И все же? — не сдавался я. — Как я могу вам верить? Встаньте на мое место и подумайте. — Мы уже подумали. — Только личная встреча! — сказал я, повысив голос. — Договорились. Завтра с утра. — С утра? Но у меня утром… Дело в том, что утром я никак не могу. Я чуть не проговорился, что утром у меня строевой смотр. — Хорошо. После обеда мы позвоним. Трубка отключилась, но мир не встал при этом на место. Казалось, мне вывернули все суставы и бросили подыхать вдали от дороги. «Откажись, иначе нас обоих утопят…» Люськин голос всё так же звенел у меня в голове. В этот момент она, вероятно, была без куска хлеба, без глотка воды, так что раздумывать не было времени. Ухватившись за трубку радиотелефона, я тут же набрал номер местной милиции. Однако, услышав голос дежурного, нажал кнопку отбоя. Слишком это рискованно — подставлять под удар женщину с ребенком, поэтому я решил, что звонок ее отцу будет в самый раз: все-таки отец у нее бывший мент, с опытом. Уж он-то, казалось, должен знать выход из сложившейся ситуации. Однако дома у них никого не оказалось, и я перезвонил Орлову на мобильник и вскоре услышал знакомый голос. — Беда, дядя Вова, — сказал я, содрогаясь от собственного голоса. — Эти подонки похитили Люсю. Дядя Вова заикался. — Как похитили?! То есть как это все понимать — я что-то не пойму. Похитили?! С ребенком, говоришь? И хотят, чтобы ты изменил показания? Так измени! Ведь надо же что-то делать… У нее ребенок. Она моя дочь… И вдруг он спросил, резко понизив голос: — Ты звонил в милицию? — Хотел было, но передумал. — Вот… Ты это правильно сделал, — шептал в моей трубке дядя Вова. — Не надо спешить, потому что спешка нужна в двух случаях… Я умоляю тебя… Не надо риска. Ничего не надо — я тебя сильно об этом прошу ради дочери и внука. Ради памяти. Потому что вы были друзья… Потому что на карту поставлена жизнь и здоровье моих любимых… Голос у дяди Вовы сорвался. Орлов рыдал, и я уже каялся, что позвонил этому деду, поскольку слезы — плохой помощник в подобном деле. — Нет! Я тебя умоляю! — бормотал, всхлипывая, бывший оперативный дежурный. Это была истерика. — Ты выпивши, дядя Вова? — спросил я наугад. И угодил в самую точку, потому что Орлов ответил, что действительно только что выпил. Самую малость. — Надо спасать, — напирал дядя Вова. — Я тебя умоляю… Потому что если не ты, то кто может у нас — у них же сейчас одно на уме. Я имею в виду ментуру… — Стоп! — оборвал я этот поток. — Еще неизвестно, где их сейчас прячут. Если б мы знали, то это бы все изменило. Но я обещаю… — Знаю, Коля. Я в тебя давно верил. Давай будем думать, как нам их найти. Как? Дядя Вова перестал всхлипывать и теперь ждал от меня ответа. — Ты на даче? — спросил я. — Нет, я у себя дома. Причем здесь дача? Я туда давно уж не езжу. Ответ меня сильно удивил. Вчера я звонил Люське, и та сказала, что родители отправляются на дачу. — Тогда надо встретиться, — решил я. Дядя Вова тут же согласился. А уже через полчаса торчал у меня в квартире, как ржавая иголка под кожей, зудя и раздражая. Мне казалось, что с его приходом будет понятно, как нам действовать дальше, но все оказалось наоборот: раздавались лишь всхлипы и уговоры, хотя меня вовсе не надо было уговаривать. — Володя, прекрати! — не выдержала матушка. — Видишь — он думает. Успокойся… — Нет. Ты прикинь, Степановна, — извивался тот. — Взяли и похитили! И этой нет дома, словно она занятой человек — женушки бывшей. — Как то есть бывшей? — удивилась мать. — Как это понимать? Вы же… — Так и понимать, что не живем уж два года. Я же все ей оставил! Всё-о-о!.. Просто встал и ушел. И ей всё! Всё! Оставил! Квартиру и дачу!.. У родственников теперь живу — у них комната пустовала… гостиничного типа. Оплачиваю им за все услуги и за телефон, так что вот так. — Но ты же был на похоронах! — Глаза у мамы кругло смотрели в его сторону. — А мы думали, что у вас все по-прежнему, что живете… — Скрыл. Потому что хотел проводить зятя. — А жена? — Лена? Живет там с одним. — Но кто он хотя бы такой? — матушка изобразила сострадание на лице. — Нет, ну правда — кто он такой? Может, я знаю его? — Друг семьи, — сказал дядя Вова. — Тот самый, что жил напротив. У него сначала жена умерла — помнишь? — Который в Москву ездил? На заработки? — спросила мама. — Теперь не ездит… Лучший мой друг был. Я, правда, пил тогда сильно, когда из милиции ушел. Теперь, конечно, не пью, работаю частным охранником… Орлов тяжело опустился в кресло и молча уставился в пол. Глядя на него, я не видел выхода из положения. Понятно, что враг хитер, ему нельзя верить ни в чем. Вот бы с Люськой мне встретиться, чтобы уж точно знать, что она и ребенок живы. А там. Там как бог на душу положит. Глава 19 Враг сдержал слово: назавтра мне позвонили и сказали, что я могу лично увидеть Людмилу. После этого от меня требовалось явиться в прокуратуру и во весь голос попросить о дополнительном допросе. Однако черти не знали, о чем просили, поскольку уголовное дело находилось теперь в областном суде, и следователь Вялов просто послал бы меня подальше. Короче говоря, задумка про дополнительный допрос выглядела как детский лепет, однако я промолчал об этом обстоятельстве: консультировать придурков не входило в мои планы. Теперь какие-то лица везли меня в дюралевой лодке с завязанными глазами. Вначале я прибыл, как было условлено, к парку «Прибрежный». Оттуда двое типов повезли меня по складкам местности на стареньких «Жигулях». Ехали мы всего минут пять — вдоль попавшей под снос моей любимой деревни. Потом опустились глинистой уезженной дорогой к реке. Берег оказался пустынным. Здесь мне накинули на глаза подобие шали, обыскали и велели ждать, пока не прибудет катер. Спорить в подобном положении было нелепо; пришлось соглашаться, поскольку не я диктовал условия, не я устанавливал правила игры. Потом мы сели в какое-то легкое судно — на волнах его подбрасывало, как скорлупу, — и пошли в неизвестном направлении. Впрочем, бандиты знали, куда держат путь. Вскоре двигатель сбавил обороты, а потом и вовсе заглох. Судно стукнулось обо что-то стальное. За бортом тихо шумела вода. Прибыли. Крепкие пальцы уцепились мне в локти, подняли с сиденья. Потом велели взяться руками за поручни и подняться наверх. Скорее всего, это было какое-то судно либо дебаркадер. Поверхность палубы, впрочем, словно бы шла под уклон. Меня подвели еще к одной лестнице и велели спуститься вниз, держась за поручни. Руки у меня были свободны, но я даже не пытался сдернуть с лица повязку: это был женский шерстяной платок черного цвета, обмотанный вокруг головы и завязанный вокруг шеи. Начни я его развязывать, на это ушло бы не меньше минуты. Под ногами приглушенно гремел металл. Затем меня ввели в какое-то помещение и тут сняли с головы безобразный платок. От него пахло немытой головой, тухлой рыбой и еще чем-то — возможно, его подкладывали под чей-нибудь зад. И тут я увидел Люську. Она стояла в углу трюма, выглядывая из-за толстой ржавой опоры и держа на руках ребенка. Малыш был закутан в одеяло и молчал. Возможно, он спал в это время. Тут же стояла детская коляска с опущенным верхом. Из коляски странным образом выглядывала огромная спортивная сумка. Мы поздоровались. — Дело прошлое, мужа нет, а жить-то хочется, — сказала Людмила, словно речь шла о чем-то обыденном и давно решенном. На груди у нее вдруг расплакался малыш, она стала его укачивать. Сверху светила тусклая лапочка вольт на двенадцать. Скорее всего, бандиты приспособили под освещение автомобильный аккумулятор. И все это — тусклый свет, ребенок, Люська, коляска, стоящая позади нее, — все это не оставляло сомнений в серьезности Пашиных намерений. Биатлонист шел к этому изо всех сил, и отступать не собирался. — Хорошо. — Мой голос звучал, словно в гробу. — Я сделаю все, что от меня зависит, но только запомни, Людмила: обвинят Михаила Козюлина, твоего мужа… Остальным тоже достанется… — Покойных не судят, — произнесла Людмила, как-то странно улыбнувшись. И вдруг спросила заинтересованно: — Как ты это сделаешь? — Скажу правду, — сухо ответил я. — Но ты уже давал показания — разве же это не была правда? Выходит, ты лгал? — Не совсем так. Но я об этом пока промолчу. Извини. Людмила пожала плечами и отвернулась к коляске; достала из просторной спортивной сумки бутылочку с молоком, пощупала рукой — молоко, вероятно, было теплым — и дала ребенку. «Бандиты позволили запастись молоком, — подумал я. — Значит, ничто человеческое им не чуждо…» — Сделай так, чтобы меня отпустили, Коля, — вновь горячо заговорила Людмила. — Здесь сыро. Здесь нечем дышать… — Где мы находимся? — спросил я.