Лишь Дамир бродил неприкаянно по дому, заглядывая в закутки. Он бродил до тех пор, пока не наткнулся еще на один вещмешок. Он притащил его в зал, развязал, опрокинул книзу: на пол посыпались, шелестя упаковками, лекарства. — Ле-во-ми-це-тин, — по слогам произнес Дамир и тут же порвал упаковку. — Где тут вода? Впрочем… Он бросил в рот пару таблеток и стал жевать. На глазах проступили слезы, но он не сморщил лица. — То самое, ребята! — сделал он вывод. — Но только с водой… Держите! Блоцкий сходил на кухню, и, шатаясь, принес оттуда ведро воды с плавающим в нем ковшом. Потом взял таблетку, тщательно разжевал, морща лицо и прислушиваясь к шуму на улице. — Кажись, затевают там что-то, — сказал, гладя себя по животу. Затем зацепил воды и запил горечь. Вскоре все мы почувствовали облегчение. Инфекция оказалась настолько банальной, что было достаточно одной лишь таблетки, чтобы унять «цунами». Я принялся вызывать Ильина, но прапорщик упрямо молчал. — Рация сдохла у них, — сделал вывод Дамир. — Пойду на двор и попытаюсь связаться с ними через забор… Прихватив с собой пачку таблеток, он вышел из дома, а через минуту вернулся. — Порядок, — сказал он. — Таблетки на месте, а рация у них действительно сдохла. Но, может, у этих есть? — Он оглянулся в сторону пленных. — Не может не быть. Несмотря на выпитые таблетки, меня все же шатало. И тут вдруг проснулся чей-то сотовый телефон, оря по-петушиному, — торопливо, с надрывом, словно губная гармошка. Звук доносился от кого-то из боевиков. — Что уши прижали?! — обрадовался Дамир. — Кто утаил средство связи?! Уцепив пленника за шиворот, Дамир поднял того над полом, словно это был напаскудивший кот. «Кот» извивался, двигал конечностями и даже брызгал слюной. Возможно, дай ему волю, он укусил бы, но Дамир с размаху отвесил ему подзатыльника и бросил к моим ногам. — Шутить надумал, стервец, — бормотал Дамир. — Дай сюда аппарат. — Сунул руку за пазуху и нащупал под полой куртки едва заметный бугорок. — Припрятал… Это ты правильно сделал: теперь мы знаем, что сигнал сюда все же доходит. Ведь, правда? — наклонил он над парнем лицо. — Доходит? Или у вас телефоны особые? Что молчишь? Говори… В его словах не было злобы. Он радовался. Это был выход из безвыходного положения. Все мы достали свои сотовые телефоны, соединили с зарядными устройствами и воткнули в розетки, торчащие по всему дому в разных углах. Телефон между тем снова закукарекал. Я нажал кнопку и услышал все тот же охрипший голос: — Неужели все так серьезно? — спрашивал сиплый. — Ты слышишь меня? — Извини, мне некогда, — ответил я и отключил телефон. Потом посмотрел в меню и понял, что на балансе еще достаточно денег, и что можно звонить куда угодно — хоть к себе домой. Местных телефонов я не знал, поэтому набрал номер дежурной части нашего родного УВД. И почти сразу услышал торопливый голос какого-то майора Загорулько. — Слушай меня внимательно и не пугайся — так получилось, что связи у нас никакой. Стоим на объекте под названием «Станица» и ждем, когда нас отсюда вытащат… — Откуда вы звоните? Какая еще станица? — не понимал тот. — Северный Кавказ! Понял ты! — перешел я на крик. — Доложи начальнику УВД, чтобы готовил гробы, если не примет мер! Понятно?! Бросил нас этот Лихунский вместе со своим чемоданом! — Вот сука… — услышал я голос другого сотрудника. — Повторяю, нас обложили со всех сторон! Вода отравлена, и с нас течет уж которые сутки!.. — Понял вас… Кто сообщил? Повторите. — Командир группы ОМОН тяжело ранен, — продолжил я. — Мы тут с Дамиром, Блоцким и прапорщиком Ильиным. С нами еще несколько человек из ОМОНа. Мы в селе, в районе площади, в двух домах — остальные в районе крепости… Нас не обстреливают — но вряд ли это надолго. — Вас понял… — успел я услышать, прежде чем связь прервалась. Шум на улице между тем нарастал. Казалось, на площади разворачивается артиллерийский дивизион. Возможно, там готовились к штурму, однако из-за высокой стены, ограждающей дом, ничего не было видно. — Если ранят меня, допустим, — сказал мне Дамир, подсев рядом. — И если будет, допустим, ясно, что нас возьмут, — пусти мне вот это… Он протянул мне пистолетную обойму. — Не возьмут. Но если меня первым и будет ясно — тоже не поленись. Я протянул ему свою обойму. — Не хочу я, чтобы надо мной изгалялись, — улыбнулся он, знакомо кривя губами. — Это ты правильно сделал, что штык закрепил на стволе. Хотя мы и не пехота… Глава 27 Шум стал еще отчетливее. Казалось, откуда-то издали наползает змееподобное существо со стальными звенящими щупальцами. Потом вдруг заработала мощная сенокосилка или роторный снегоуборщик, и я понял, что где-то, теперь уже рядом, на вираже пронеслась эскадрилья, рвя площадь многоствольными авиационными пулеметами. — Всем лечь! — крикнул Дамир и первым повалился на пол, косясь в сторону пленников. — Не двигаться! На площади громко порвало воздух. Потом еще раз. Потом ударило прямо под окнами, и стекла со звоном ударились в противоположную сторону. Это не были мины, которыми нас угощали накануне, по нам били авиационные пушки, потому что война всё спишет, даже если наше укрытие разнесет в щепки. Я лежал и молил бога о пощаде. Я просил о себе, о пленниках, которые тоже хотят жить, обещал, что больше не приду в эти места. Однако обстрел не прекратился. Просто удары снарядов стали удаляться вдоль улицы, но все еще слышались крики людей и конский визг. Потом авиация отошла, и в бой, вероятно, вступил штурмовой батальон, доставленный вертолетами: трещали автоматные выстрелы, били армейский минометы, рвались ручные гранаты. Все это было где-то теперь за станицей, в горах… Слава богу, мы не попали под обстрел родной авиации! С улицы доносился лязг бронетехники, щелкали одиночные выстрелы, а мы всё лежали, вжимаясь в пол, не упуская из виду двери и окна. — Я ни в чем не виноват, — бормотал хозяин, лежа у стены на боку, с закинутыми назад руками в наручниках. — Аллах свидетель! Он видел, как эти пришли… их никто не звал. — Разберутся, — сказал Дамир, поднимаясь на корточки и выглядывая из окон. — И каждому воздадут по заслугам, а ты имей в виду, что таких свидетелей, как аллах, вряд ли станут допрашивать, так что позаботься о других свидетелях… Тот дернулся телом, качнул головой и снова заговорил. Конечно, он позаботится, а как же иначе. Его все знают в селе, и каждый скажет, что ничего такого здесь не было: боевики пришли в станицу среди ночи; никто их не приглашал — просто так повелось в здешних местах. Нельзя отказывать гостю. Оставив омоновцев с задержанными боевиками, мы вышли втроем во двор, и тут услышали, как скрипнула дверца, расположенная рядом с основным ходом. Дверца отворилась и оттуда выглянула горбоносая старуха. Она молча кивнула, словно здороваясь, и вновь прикрыла дверцу. Дамир подошел к двери и осторожно заглянул внутрь. — Здесь дети и женщины, — ответил скрипучий старушечий голос. — Неужели не видите? В небольшом помещении помещалась печь, и стояли несколько просторных кроватей, на которых сидели дети и женщины. Боевиков среди них не было, и мы затворили дверь. В ворота уже стучали, гремя прикладами. Чей-то голос предлагал садануть по нам из гранатомета. — Отставить! — успел я крикнуть. — Здесь свои! — Свои у нас дома остались, — ехидно заметил тот же голос. — Оружие на пол! Выходить с поднятыми руками. — У нас удостоверения! — спохватился Дамир. — Сборный отряд милиции из города… — Отставить разговоры! В случае неповиновения — открываем огонь на поражение. Никому не охота рисковать, когда бой закончен, так что нам пришлось подчиниться. Мы сложили оружие и отворили ворота. Нас тут же повалили на пол и велели раздвинуть ноги — грубая сила действовала торопливо и безжалостно. — Вам надо торопиться! — крикнул Дамир. — В доме боевики — они в наручниках — но там есть оружие… Часть солдат метнулась в дом. Командир по слогам читал мое удостоверение. — Мосягин… Следователь Заволжского РУВД. — Так точно. Нас послали сюда на замену. Наш руководитель Лихунский… — Ах, вот оно что! — воскликнул офицер. — Так и сказали бы сразу. — Он обернулся к воротам и крикнул: — Где ты опять, подполковник?! Подтверди идентичность, а то ведь я вашим удостоверениям не верю… Подполковничье рыло выглянуло из-за косяка. Его личный оператор стоял в проеме ворот и снимал в полный рост на видео, улыбаясь. Вероятно, он даже очередное название придумать успел: «Захват боевиков в результате совместной доблестной операции». — Кого ты снимаешь, придурок! — сказал, поднимаясь, Блоцкий. — Неужели до сих пор не врубился? А ну дай камеру! Шагнув к пресс-секретарю, он дернул к себе камеру и уже замахнулся, чтобы опустить с размаху устройство на каменный пол. Но ему не дали: Дамир перехватил камеру и потребовал, чтобы на его глазах диск очистили от унизительных картинок. — На моих глазах убери, — говорил он, — если не хочешь, чтобы я расплющил ее о твою голову. Слышишь, нет? Оператор слышал. Торопливо нажал на какую-то кнопку. Потом заверил, что унизительная сцена нашего обыска — с раздвинутыми ногами — навсегда уничтожена. Лихунский вошел во двор и принялся нас расспрашивать, словно отлучился перед этим всего лишь на пять минут, будто не было долгих унизительных суток тоски, обстрела и безудержной потери воды через задний проход. Говорить с этим типом не было никакого желания. — Отправляйся в крепость, — советовал Дамир. — И доктора своего захвати — животами там маются. Лихунский действительно кинулся к микроавтобусу, сел в него вместе с оператором и тронулся в сторону крепости. Доктор сидел на первом сиденье и смотрел в нашу сторону сквозь поднятое стекло. Наконец, разобравшись с военными и передав им боевиков, мы ушли из станицы. Их командир, прощаясь, посоветовал не спускать глаз с Лихунского.