— Ты выпей, — говорил Петя, закусывая шашлыком. — Зря ты расстраиваешься. Мы же если начнем их утюжить, от них же перья потом полетят. Знаешь, как начальник УВД настроен? Я не знал. — Он прямо сказал, что наше благополучие зависит теперь от нас самих, и что если мы будем развешивать уши, то нам их оттопчут. Это были всего лишь слова, не подкрепленные конкретными действиями. Говорить у нас всегда умели. Мы налили по второй и не заметили, как осушили бутылку. Потом принялись за пиво. Мы говорили о разном и вечном. О нашей службе на Кавказе, о Мишкиной большой любви, о Людмиле, которую пришлось ему завоёвывать. Дело в том, что Люська была участковым уполномоченным, старшим лейтенантом, а погибший наш друг до последнего носил лычки старшего сержанта и учиться не собирался. — А ведь мог бы получить офицерское звание, — говорил я. — Для этого надо было хотя бы поступить на учебу. Петька чмокал губами. Поздно об этом говорить. Нет больше Мишки Козюлина. После него осталась лишь вдова и сын-карапуз, который ничего пока что не соображает. От выпитого меня потянуло в «отлив». Следом отправился Обухов. И когда мы вернулись, я продолжил ту же тему: — Он еще отомстит за отца — вот посмотришь. Он же весь в него! Вылитый Козюлин… Но Петька перебил меня: — На мать он походит, на Люську. В крайнем случае, на деда… — Но как ты так можешь, если у него даже губы… Я не успел закончить: в зарослях акаций вдруг обозначилась чья-то фигура, шевельнулись листья, и в мою сторону уставился пистолетный ствол. Если б я был трезвым, то упал бы на пол еще раньше. Звук выстрела напрочь меня оглушил. За ним последовали еще. Я валялся на полу, а из-за акаций били, не переставая, пока не кончились патроны. Женщины визжали. Петька валялся рядом со мной, щупая пустую кобуру. Не дожидаясь, пока по мне вновь начнут палить, я вскочил и щучкой махнул через ограждение. В руке у меня щелкнуло выкидное лезвие. Однако вставлять «перо» оказалось некому. Кто-то большой уносил ноги за угол школы — туда, где ревел на больших оборотах двигатель чьей-то машины. Человек вильнул за угол, двигатель взревел, и сделалось тихо. Оглядываясь по сторонам, я подошел к углу, но никого там не увидел. Здесь пахло выхлопными газами, виднелись свежие клочья порванной колесами травы. Судьба вторично усмехнулась надо мной. Я был цел, тогда как о состоянии Петьки Обухова можно было только догадываться. Впрочем, я успел заметить, как тот метнулся в открытую настежь дверь. Я вернулся к кафе и тут понял, насколько сильно меня трясет. Если бы у меня были блохи, они передохли бы все от страха. Однако Петьки там не было. И никто не знал, куда умчался мент. Мужик, похожий на бегемота, материл возле стойки бара какого-то Михаила Сергеевича и его покойную Раису, словно именно они испортили ему вечер. — Урод! С печатью на харе! — ревел мужик. — Комбайнер недоделанный! Убитых или раненых, к счастью, не оказалось. Посетители, как тараканы, моментально разбежались. Какое-то время я еще оставался в кафе, глядя по сторонам и надеясь увидеть Обухова, однако тот всё не появлялся. Скорее всего, он побежал за помощью. А раз так, то мог появиться с минуты на минуту. Я вышел из кафе и направился к перекрестку. И сколько бы ни смотрел по сторонам, так и не увидел долгожданного милицейского «маяка». Торчать сорокой на колу не было никакого смысла. Я набрал Петькин номер, но телефон у того оказался почему-то отключен. Петьку тоже могли отключить, затащив в какую-нибудь дыру. Я набрал номер РУВД и, услышав голос дежурного, стал тараторить о происшедшем. Впрочем, мое сообщение о стрельбе дежурного не вдохновило. Меня принялись расспрашивать — когда это было, кто и в кого стрелял, и сколько при этом образовалось трупов. А поскольку потерпевших не оказалось, мне велели оставаться на месте и ждать, так как оперативная группа пока что находилась в другом месте. Отключив телефон, я не стал испытывать судьбу и зашагал той же дорогой к себе домой. Шел и сжимал рукой нож. Стоит нажать кнопку, как металл выскочит наружу. Я думал, что вряд ли в жизни есть теперь место, куда бы ни забралась рука проходимца. Добравшись до дома, я нажал на кнопку звонка. Мать открыла мне и впустила домой. Я прошел к себе в комнату и, не отвечая на расспросы родительницы, разделся и лег спать. Глава 8 Закон о защите свидетелей так и лежал нечитанным, поэтому с утра я решил восполнить пробел, перед тем как вновь обратиться к Вялову. Я вынул его из стола и прочитал бумагу от корки до корки. И тут же влюбился в статьи, начиная от шестой и кончая двенадцатой. В них говорилось о мерах безопасности, личной охране, охране жилища и имущества защищаемого лица. Закон позволял выдать мне специальные средства индивидуальной защиты, средства связи и оповещения об опасности. Меня могли переселить в другое место жительства, заменить документы и даже изменить внешность. Кроме того, мне могли заменить место работы или учебы, а также поместить в безопасное место. Таковы были гарантии, провозглашаемые в законе, и это вселяло уверенность — следовало лишь напомнить об этом Вялову. Просто взять и заявить, что на меня напали, что требуется защита, поскольку псевдоним, увы, не спасал: пули реально свистели вчера возле моих ушей и рикошетили, ударяясь в стальную колонну, под которой я валялся в пыли. Я поднял трубку, набрал номер и принялся ждать, пока не услышал голос следователя. На Вялове словно возили перед этим дрова, и тот весь выдохся, потому что оптимизма в его голосе я не услышал. Узнав от меня о вчерашнем случае, следователь принялся говорить, распаляясь по ходу дела, словно я был виновником вчерашнего нападения. — Нет, извините! — прервал я его. — Вы обязаны предоставить защиту! Вялова неожиданно заклинило. Он замолчал. — В законе прямо говорится о мерах безопасности, вплоть до изменения внешности. Но вы ничего не сделали, и в меня теперь стреляют. И еще неизвестно, где мой товарищ. — Вы были там с Обуховым? — переспросил для чего-то Вялов. — Я же сказал! Потом я позвонил в милицию, но дежурный велел мне ждать. Это разве защита?! Где Обухов?! — В вытрезвителе, — ответил Вялов. — В себя до сих пор не придет. У меня отпала челюсть. Чтобы попасть в подобное заведение, Петьке следовало вначале переодеться, высосать еще одну бутылку, а потом лечь где-нибудь на видном месте — в темноту менты не суются. — Я этого так не оставлю! — горячился я. — Прямо сейчас отправлюсь туда. Однако Вялов осадил мою прыть, сказав, что товарища моего сейчас к нему привезут для дачи показаний, поскольку пока что неясно, кто в кого стрелял. Подобный вывод обескуражил. От колонны рикошетили вполне реальные пули, а прокуратура решила играть в непонятки. — Я сейчас к вам приеду, — обещал я. — Приезжай. Ты просто опередил со звонком. Здесь и поговорим. — А вы все-таки подумайте… Я вам не подопытный кролик, — напомнил я. В трубке вместо ответа прозвучал сигнал отбоя. Мать была на работе. Я вскипятил чайник, заварил кофе, выхлебал натощак целый бокал и поскакал в прокуратуру, оглядываясь по сторонам. Через полчаса я уже заходил в кабинет к Вялову. Обухов Петя, похожий на мокрую курицу, сидел в углу у двери, а Вялов, с сигаретой в зубах, бродил по кабинету. Дышать опять было нечем в подобной атмосфере. — Куда тебя черти вчера унесли? — спросил я у Петьки, присаживаясь рядом. — Взял и смылся. Но тот не торопился с ответом, он просто сидел и чесал в стриженой голове. Он словно бы потерял дар речи и теперь существовал как бревно — без слов и эмоций. Вялов перестал барражировать по кабинету. Подошел к окну, отворил обе створки и вернулся к столу. Потом достал из стола бланк протокола и принялся в нем что-то писать. Закончив, он обратился к Петьке. — Говорить будем? — Будем, — произнес Петька надтреснутым голосом. — Тогда ты ступай в коридор, а я этого пока допрошу, — приказал Вялов, обратившись ко мне. Минут через сорок Петька вышел из кабинета, но поговорить мне с ним не удалось: Вялов стоял в проеме двери и манил меня пальцем. Пришлось подчиниться. Я вошел в кабинет и стал рассказывать о происшествии. Вялов слушал, не перебивая. Потом взял чистый бланк и принялся писать. Закончив, он протянул мне его для ознакомления. — Где его носило? — спросил я. Вялов откинулся на спинку стула, достал новую сигарету и, покручивая ее в руке, принялся рассказывать. Получалось, что пока я бежал к углу школы, Обухов метнулся в противоположную сторону, стараясь перехватить стрелявшего. Но стоило ему завернуть за противоположную стену, как рядом с ним остановился автомобиль. Петьку поймали за уши, сунули внутрь и на предельной скорости пошли в сторону Горелого леса. Потом вкололи какую-то дрянь и выбросили возле заправочной станции, едва снизив скорость. Далее все было как по сценарию: сердобольный персонал заправки связался с вытрезвителем, и те привезли Обухова к себе ночевать, тем более что удостоверения при нем не оказалось — его забрали бандиты. Петька помнил, что в машине сидели три рожи, одна из которых смахивала на негра или араба. — Значит, вы пили вчера? — задал Вялов наивный вопрос, словно сам являлся святым от пяток до макушки. Я согласно кивнул. Пили. Потому что хотели найти выход из безнадежного положения. — И пули били только в колонну? — снова спросил он. — Кажись, — ответил я, не понимая, к чему тот клонит. — Я был там с утра, — сказал Вялов. — Все восемь попали в колонну, как будто в нее специально целились. Пули ушли в сторону безлюдных зарослей — там разве что кошки одни гуляют, и то я ни одной не встретил. От его слов легче не стало. Пусть так, стреляли в колонну, чтобы, например, запугать, но в следующий раз меня обязательно прикончат. И я сказал ему об этом и снова потребовал соблюдения положений закона о государственной защите свидетелей. — Ты хоть знаешь, что денег под это нет? — Следователь горько усмехнулся. — Ни копейки. Так что закон этот мертворожденный. Мы если что и можем позволить, так это присвоить человеку вымышленное имя и допросить в закрытом режиме. — Но там же есть и другие меры, — не соглашался я. — Вы можете заменить мне место работы, или поместить в безопасное место… У меня мать, и она не виновата, что сын оказался свидетелем. — Не так быстро, — следователь поднял руку. — Место работы, говоришь?