— Ну да. Об учебе я молчу, потому что осталось защитить диплом. Хотя с этим тоже будет проблема — приходится думать о чем угодно, но только не о защите. — Верю. И понимаю, — сказал Вялов, поджимая губы. — И попробую помочь. При этом мы решим сразу две проблемы. Дмитрий Геннадиевич прикурил сигарету от зажигалки и принялся расспрашивать о моей армейской службе, а под конец выдал: — А не пойти ли тебе на службу, например, в МВД? У них же нехватка кадров в следствии… Я чуть не свалился со стула, услышав подобный бред. Подобные мысли никогда не приходили мне в голову. Одно дело — отдать долг отечеству, другое — по собственному желанию воткнуться в тину. Я хорошо помнил, что после окончания учебы намеревался пойти в адвокаты. Голова у меня сама собой метнулась из стороны в сторону, а губы изобразили подобие сковородника. — Неожиданно, конечно, но ты подумай. Ты же ничего не теряешь. Поступишь на службу, станешь государственным человеком. — Кем? — не понял я. — Будешь служить государству. — Служить? — Ну да. Чиновник в погонах — чем не защита для свидетеля-очевидца?! В его словах что-то было. В них ощущалась некая определенность. Как бы то ни было, в МВД я становился своим человеком и мог рассчитывать на понимание. — А маму вашу можно поселить у кого-нибудь из друзей или просто знакомых. Неужели у вас нет родни? Родня была, но дальняя. Чужие заботы вряд могли вызвать прилив родственных чувств. Стоит сказать, что ты прячешься, как от тебя отрекутся. — От милиции спрячут, от бандитов едва ли, — рассуждал я вслух. Следователь между тем продолжал: — Есть человек, который заинтересован в исходе дела — неужели не помнишь? По делу никак не обозначен. — Вялов раздавил окурок в пепельнице. — Это мать погибшего Козюлина. — Вера Ивановна? — Она не давала показания и по делу никак не проходит. Думаю, она примет к себе твою матушку. Интересно у Вялова получалось: сгрёбся и пошел жить к другому человеку. Тем временем следователь уже нажимал кнопки телефона. И тут же изменился в лице, начав улыбаться. — Вера Ивановна, здравствуйте! Вялов вас беспокоит. — Прислушался и тут же продолжил: — Именно тот. Как вы себя чувствуете? Вопрос был бессмысленный. Как могла себя чувствовать старуха, потерявшая единственного сына? У нее была еще дочь-подросток, но сын был точно единственным. Других таких у нее не было. — Тут такое дело, что просто не знаю, — старался Вялов. — Мосягину Николаю угрожают, а вчера на него напали. Возле девятнадцатой школы. После того, как он был допрошен на очной ставке. Следователь рассказал историю нападения. Потом еще раз, уточняя детали, и после этого протянул мне трубку. — Приезжайте с матушкой ко мне. Обязательно приезжайте, — звучало в трубке. Мишкина мать заплакала. Потом справилась с собой и продолжила: — Прямо сегодня… Пришлось обещать, хотя у меня, если признаться, даже мыслей не было ехать на другой конец города. Оставалось надеяться, что мать согласится пожить у нее, пока не кончится тягомотина. Следователь решил до конца со мной разобраться, поэтому следующим был звонок в УВД. Вялов теперь говорил с каким-то Александром Дмитриевичем и просил взять на службу без пяти минут юриста. — Под мою ответственность, — говорил он. И, как видно, быстро нашел понимание, потому что заявил, что парень проверен, служил во внутренних войсках на Кавказе, что даже знаком со спецификой службы. Это был бред сивой кобылы. Так мог говорить лишь человек, по горло заваленный уголовными делами, потому что никакой специфики я не знал. Возможно, Вялов считал, что выписывает мне путевку в жизнь. Трубка опустилась в гнездо, а глаза «полководца» устремились в мою сторону. — Ступай, — сказал он. И добавил: — Тебя там ждут. Меня на ходу перепрягали в другую повозку. — А кто он такой? Как его? Александр Дмитриевич? — спросил я. — Начальник управления кадров. Полковник внутренней службы. Вялов уцепился за сигаретную пачку, на ходу пожал руку и подтолкнул к двери. — Ступай, а то он после обеда собирался уехать. И документы свои не забудь. У тебя же на лбу написано, что ты мент от рождения. Он ошибался. От рождения я был Коля Мосягин, который в менты поступать не мечтал. Оказавшись за дверью, я понял, что Обухов опять куда-то смылся. «Похмеляться сучок побежал», — решил я, шагая к выходу и косясь по углам. Ни на втором этаже, ни в туалете, ни даже на улице Петьки не оказалось. Тут и гадать не надо было — поскакал похмеляться, тем более что еще вчера говорил, что два следующих дня у него будут свободными. Сидя в маршрутном такси, я набрал его номер, но телефон Обухова опять оказался вне досягаемости. Возможно, мент не хотел рассказывать про то, как вчера его усадили в машину, а потом вытряхнули на обочине, словно дерьмо с лопаты. Но я-то ведь понял бы, в каком положении тот оказался. Для меня он вне подозрений, потому что проверен, потому что мы оба в долгу перед Мишкой. Так что зря этот лось ломанулся. Добравшись до УВД и, получив временный пропуск, я направился в отдел кадров. И вскоре сидел напротив полковника в зеленой армейской форме и слушал лекцию о службе в милиции. Полковнику на вид было лет пятьдесят. Лицо сухое, скуластое, фигура поджарая. — Я тоже когда-то был всего лишь сержантом, — сказал полковник и принялся рассказывать про те блага, которые обретает соискатель офицерской должности. Зря полковник старался: я точно знал, что ситуация с «благами» в милиции далеко не простая. Закончив говорить, Александр Дмитриевич поднялся из кресла и повел меня знакомить с инспектором кадров. Он завел меня в кабинет, представил какому-то капитану в милицейской форме и сказал, что я буду служить в следствии. Сказал и вышел за дверь. — Служить, значит, хочешь? — проговорил капитан. — А на гражданке-то что? Нелепуха? Я пропустил мимо ушей слова офицера, словно не со мной тот разговаривал. Да и не разговор это был, а так, мысли вслух. Капитан поднял трубку внутреннего телефона и стал опять говорить: — Филиппенко? Мордашов говорит. К тебе подойдет человек — шеф наш привел ко мне… Так ты поговори с ним о будущей службе. А потом звякни. Ага… Трубка шлепнулась в привычное место. Капитан поднялся из просторного кресла и, взяв меня под локоть, потянул в коридор. — Повернешь, значит, за угол, — учил он, — увидишь там лестницу — вот по ней и до самого верхнего этажа. И там как раз увидишь дверь. Ступай. И с рапортом потом ко мне. Скорее всего, он имел ввиду заявление, поскольку я не состоял пока что на службе и рапорта писать был не обязан. Поднявшись к двери, я нажал на кнопку и стал ждать. Вскоре та отворотилась: в проеме стояла женщина лет тридцати — в легком платье, с глубоким вырезом на груди и кудрявыми светлыми волосами. Глаза у тетки были зеленые. Казалась, она видели меня до печенок. — Мне Филиппенко, — сказал я. — Слушаю вас, — ответила дама. Так я оказался в отделе, который возглавляла подполковник Филиппенко. Для беседы со мной дама пригласила своего заместителя, мужика лет сорока в гражданском костюме, и тот стал задавать мне вопросы — где служил, чем занимался в последнее время, какая у меня специальность. Я сказал, что работаю сварщиком. В глубине души я надеялся, что, услышав о моей специальности, мне тут же укажут на дверь. Однако этого не случилось. Заместитель даже как будто обрадовался. Выходило, что сварщики им тоже нужны — подварить чего-нибудь, отрезать. Потом он неожиданно перешел к вопросу о моей второй специальности. — Юристы нам нужны, нужны юристы, — бормотал он. — То есть, конечно, не сами юристы, а следователи… После окончания учебы мне все равно пришлось бы искать работу, поэтому я ответил согласием. Написал заявление о приеме на службу в органы внутренних дел на должность следователя, и Филиппенко тут же, задав несколько вопросов на профессиональную тему, мне его подписала: она получила от меня исчерпывающий ответ — в юриспруденции я разбирался не хуже, чем в сварочном деле. И по возрасту я подходил. Оставалось пройти медицинскую комиссию и дождаться приказа о зачислении на службу в качестве стажера. — Мы обязаны проверить вас по всем каналам, — сказал заместитель. — Этот процесс происходит с каждым сотрудником. Назад пути не было никакого, и я лишь послушно соглашался. — В этом нет ничего секретного, — добавила Филиппенко. — Меня тоже проверяли. Ступайте. С бумажным листом в руках я вернулся к капитану. Однако того не оказалось на месте. Зато за другим столом сидел старший лейтенант. Спросив у меня, для чего мне капитан, он принял от меня заявление и тут же выдал бланк для прохождения комиссии. — Результаты на руки не выдаются, — напутствовал он. — Так что позвони нам, как только пройдешь комиссию. Из УВД я пошагал налево в сторону улицы Орлова и в этот же день успел пройти нескольких врачей. Кроме того, мне следовало принести целый ворох справок из различных диспансеров — наркологического, психиатрического, туберкулезного, а также сдать кровь на СПИД. В седьмом часу я вышел из поликлиники с аппетитом, как у волка, — без завтрака, обеда и ужина живот у меня подвело. И тут на ум мне пришла Мишкина матушка Вера Ивановна. До Севера от улицы Орлова было лишь несколько остановок. Я прыгнул в подошедший трамвай и вскоре уже сидел на кухне у Веры Ивановны. Трехкомнатную квартиру, пока Мишка служил в армии, Вера Ивановна поделила, чтобы не было у сына проблем на случай женитьбы. Теперь у Мишки точно не было никаких проблем, а малогабаритная квартира в районе «Трех богатырей» наверняка пустовала, так как Люська постоянно теперь проживала с родителями. — Так и живу теперь… — говорила она. — Существую… Вера Ивановна отошла к кухонной плите и заплакала. Одиночество давило на нее изо всех щелей — дочь училась в другом городе и, естественно, не могла ездить часто. — Была бы моложе — на работу опять поступила бы. Твоя-то работает мамка? — Работает…