– Зато знали бы вы, как нам без него хорошо стало! В прежние времена мы без оглядки и на улицу выйти не могли. То бутылка пустая в голову прилетит, то бомба во дворе под корытом взорвется. – Бомба? – У него отец рыбалкой промышлял. Хотя рыбалкой это не назовешь. Браконьерил. Динамитных шашек у него приличный запас был, вот он ими и глушил рыбку. А как помер, запас динамита сыночку в наследство достался. Но если Михеич динамит на рыбу переводил, то Мишка на нас экспериментировать принялся. Надоело нам это так, что сил никаких не было. И уж писали мы на него жалобы, и сами уму-разуму учить пытались, все напрасно. Приедут с проверкой: где динамит? А у него и нет ничего. Проверка уедет, а он только еще злей свои шутки шутить продолжает. А потом кончилось, увезли его, и с тех пор ни слуху ни духу. Вроде бы и срок ему небольшой дали, да только сгинул он. – По всему видать, что сгинул. Кабы жив был, давно бы уже вернулся нам на «счастье». – Хотя куда возвращаться, дом-то его сгорел. Арсений кашлянул, привлекая внимание к себе. И когда женщины взглянули на него, напомнил им: – Вы про свои неприятности рассказывали, которые у вас начались, когда вы маленькую Наташу пытались себе оставить. – Да, да, – спохватилась одна из сестер, – так я и говорю, сначала у нас поросята передохли. Потом новый хлев сгорел. Хорошо еще, что скотину мы не успели туда поставить. Новый совсем был хлев и в ночь сгорел. Обидно было, вам не передать. Мы же в его строительство все свободные деньги вбухали. И вот на тебе. – И вы оба этих события как-то связываете с тем, что Наташа у вас жила? – Да. – А почему? – Так там в письмах подкинутых прямо было указано, что это нам и наказание, и вразумление. А если мы не одумаемся, то уже люди умирать начнут. Ну мы до греха дело доводить не стали, а после того, как наш лучший племенной бык, которого мы сообща всем миром за границей купили, в одну ночь своего главного сокровища лишился, мы поняли, кто-то всерьез за нас взялся и добром не отстанет. И покуда злодей свои угрозы насчет людей не привел в исполнение, отвезли Наташку в детский дом. – И что? Прекратились у вас неприятности? – Как бабка отшептала! Больше никаких таких плохих вещей у нас не случалось. – Ни пожаров, ни падежа скотины? – От пожаров бог миловал. И скотинка если мрет, то по понятным естественным причинам. – Понятно. А кто эти штуки с вами шутил, вы так и не установили? Деревня-то у вас небольшая, каждый человек на виду. – Да, мы уж и сами думали. Получается, что кто-то из своих проделки эти с нами шутил. Но не будешь на каждого думать, так и спустили это дело на тормозах. – И дальнейшей судьбой Наташи вы потом не интересовались? – А нам сразу сказали, что для нее уже новые приемные родители есть. Ждут не дождутся, чтобы девочку к себе забрать. А нам к ней соваться не следует, чтобы не напоминать ребенку о его прошлом и не травмировать психику. – Как фамилия новых родителей, случайно, не знаете? – Нам без надобности. Да и кто бы нам ее сказал? – А фамилия Севастьяновых вам что-нибудь говорит? Семейство задумалось. – Это кто же такие? У нас таких вроде бы и нет. Потом кто-то из задних рядов припомнил: – Кажется, жена Михеича в девичестве Севастьяновой была. – Ну да, точно! – подхватили сестры. – Севастьянова она, поскольку мать ее замуж во второй раз за Кольку Севастьянова вышла, а он девку и удочерил. – Только Галка Севастьянова первой на тот свет отправилась. За ней уж Михеич следом, а потом и братья его. Но они оба запойные были, до белой горячки в очередной раз напились да и порешили друг дружку. Мишка тоже сгинул в колонии, мы вам уже рассказывали. – Да и не был он никогда Севастьяновым, его по отцу записали, а Михеич был у нас Ивановым. Так что из Севастьяновых у нас никого нет. – А у Галины Севастьяновой родня была? – Семья у них большая. Братьев и сестер у нее восемь штук было. Может, и остался кто. Хотя Галка рассказывала, что родичи у нее тоже шибко сильно поддают. Не так сильно, как ее собственный муженек и его братья, но все равно не хило. – А у кого бы нам про эту Галину Севастьянову расспросить? – Говорим же, перемерли там все, – произнесла одна из сестер. – И муж Галкин, и братья его – алкаши проклятые, и сам Мишка, век покоя от него не видать. Но вторая сестра была настроена не столь категорично. – Разве что Семен вам чего расскажет? – предположила она, взглянув на крепкого широкоплечего мужчину, скромно сидевшего в уголке. – А? Сеня? Расскажешь людям, что знаешь. – Ты про тетю Галю более других знать должен. Ты же с Мишкой в приятелях ходил. – Поди сюда! – Что ты стесняешься, словно дитя малое! Семен нехотя поднялся. Роста он был среднего, но недостаток роста с лихвой компенсировался комплекцией его мощного ширококостного тела. На вид ему было лет сорок – сорок пять. Лицо у него было покрыто тем характерным для сельского жителя загаром, который мигом выдает его. Руки были большие и огрубевшие от тяжелой работы. Но в целом Семен производил впечатление человека прямолинейного и простого. – С вами одними говорить стану, – сказал он Арсению с Фимой. И, выйдя с друзьями на улицу, отогнал ватагу любопытных ребятишек и лишь после этого сказал: – Что же мне вам про Севастьяновых рассказать? Я их и не знал, почитай, никого. – Как же так? – Родня Мишкина со стороны матери к ним не любила приезжать. Оно и понятно, от его батяни и дядьев всякий старался держаться подальше. Нрав у них был во хмелю крайне буйный, чуть что не по ним – они сразу в драку. Не смотрели, кто перед ними, женщина, ребенок, старик, каждый мог угодить под горячую руку. Когда Мишка маленький был, он к нам домой прибегал прятаться. Потом подрос, отпор уже отцу мог дать. Тут уж отцу приходилось от Мишки прятаться. – Тоже к выпивке пристрастился? – Мишка-то? Нет. Он поклялся, что капли в рот не возьмет. Насмотрелся на свою родню, не хотел их жизнь повторить. – Ну а с матерью-то что? Где бы нам ее родственников найти? – Я их только на похоронах тети Гали видел. – Значит, на похороны родня все-таки прикатила! – Отец Мишкин к тому времени уже от пьянки сильно сдал, нрав его потише сделался. Дядьки Мишкины тоже на этой земле последние денечки доживали, из дома не высовывались, бояться было некого, вот родственники и приехали. Но я из них только одну тетю Таню хорошо помню. Она такая видная была женщина, в Забручье жила, и Мишку звала к себе в дом жить. Работу ему там обещала найти, потому что муж ее не последний человек в администрации был районной, да и сама тетя Таня видно, что из образованных. Сама вся такая на причесочке, одета аккуратно, ручки белые, в ушах сережки блестят, сразу видно, что тяжелой работы отродясь не знала. Где-то бумажки перекладывает да печати на документы шлепает. – Где она жила? В Забручье? – переспросил Арсений. – Ага! И он многозначительно посмотрел на Фиму. Та уже все поняла. Не миновать им поездки в Забручье. В этом самом Забручье и находился тот самый детский дом, в котором как минимум дважды оказывалась маленькая Наташа. Первый раз ее удочерила семья Бродниковых, Лёша и Аня, которые были родом из Лукошкино. Потом наступила очередь Севастьяновых, которые также, вполне вероятно, имели родню в Лукошкино в виде Мишки да еще и сами, наверное, жили в Забручье. Конечно, Севастьяновы из Забручья и Севастьяновы, которые удочерили Наташу, вполне могли оказаться совсем разными людьми, но что-то подсказывало сыщикам, что они на верном пути. – А что насчет Мишки, что он в тюрьме сгинул, так я в это не верю, – неожиданно заговорил Семен, хотя о Мишке его никто и не спрашивал. – Жив он. По крайней мере, тогда жив был. И дом его не сам по себе сгорел, это Мишка его и поджег. – Свой дом? А зачем? – Ненавидел он его. Там столько горьких для него дней прошло. Воспоминания тяжелые с этим местом связаны. А еще, я думаю, потому он его сжег, чтобы искушения не было назад вернуться. Чтобы некуда ему было возвращаться, понятно? Для того хату свою и спалил. – Очень странное решение. – А Мишка – он такой, – медленно и размеренно, словно много думал об этом, отвечал Семен. – Никогда он простых решений не искал. Всегда ему было нужно больше, чем другим. Так что живой Мишка – незабвенный мой дружок детства. Сколько мы с ним вместе в округе мест исследовали, сколько приключений у нас с ним было. А после того как его мертвым объявили, он у нас в Лукошкино появлялся. Никто не знает об этом, один я знаю! – И откуда? – Видел я его, Мишку, стало быть. В ту ночь, когда дом его полыхнул, я сразу почуял, что неспроста это. С чего бы дому загореться? Электричество там отключено было. Жить в нем, чтобы печку топить, уже лет пять никто не жил. Да и зачем по летнему времени печку топить? Я одним из первых на пожар прибежал и сразу понял, что поделать там уже ничего нельзя. Дерево-то сухое и старое, да еще загорелось сразу со всех сторон, так что и не подступишься. До самого неба полыхнуло, а потом один взрыв, другой, третий! Динамитные шашки в ход пошли. Видимо, сохранился еще кое-какой запасец их в доме. Хотя после того, как полиция Мишку арестовала, они в доме все вверх дном перевернули. Оружие искали или еще чего, а только все одно, динамит они обязаны были найти. Да вот не нашли, получается. Или Мишка его где-то в огороде припрятал, а когда дом запалил, то и шашки батькины туда же в огонь подкинул, чтобы шибче горело. – Значит, вы своего приятеля в ту ночь видели? – Ага. – А вы разговаривали с ним? – Нет. Не видел он меня. Да и я его лишь мельком увидел. Тень мимо меня проскользнула, а сердце стукнуло, Мишка! Сперва подумал, что почудилось мне, потом решил, что призрак увидел. Это уж потом я сопоставлять начал и понял, что живой Мишка появлялся, и это он свой дом спалил, и динамитные шашки в огонь покидал тоже он. – И вы кому-нибудь об этом рассказывали? – Нет, вам первым сейчас говорю. – Почему? – А никто до вас и не интересовался. И потом, зачем односельчан тревожить, они все так рады, что Мишки больше нет. Совсем ни к чему им говорить, что живехонек он и, возможно, когда-нибудь еще вернется.