— Все будет хорошо. И ты единственная из моих знакомых, кто будет радоваться январю. Зима после праздников тянется так долго — никаких надежд. — Что за пессимизм! — Скрестив лодыжки, она взбалтывает мартини. — У меня хорошее настроение, так что, пожалуйста, отправь свой негатив туда. — Она указывает на выход. Звучит довольно грубо, но я рада — это разрешение выйти за рамки стерильного и приторно-сладкого общения. Я могу делать и говорить все, что хочу, потому что все происходящее ненормально. Розмари могла бы провести вечер с кем-то другим, без каких-либо скрытых мотивов. Но разве дружба бывает по-настоящему бескорыстной, по-настоящему искренней? Разве мы не окружаем себя людьми, которые видят нас такими, какими мы хотим, чтобы они нас видели? — Это все зима, — поясняю я. — Летом я воплощенное веселье. Розмари смеется: — Еще одна причина, по которой я не могу дождаться лета. Так ты принесла текст? В радостном ожидании новой инъекции метадрамы, я говорю: «Да, да, конечно, вот он» — и произношу тщательно заготовленное вступление: — На создание этого текста меня вдохновило вот что: недавно я узнала, что бывшая Лаклана как бы… преследует меня. Я понятия не имею, как узнала обо мне, потому что они больше не общаются и все его друзья живут в Австралии и тоже больше с ней не общаются, но в любом случае она начала появляться в книжном магазине, притворяясь обычным покупателем. Глаза Розмари расширяются, она явно на крючке. — Но она не понимает, что я знаю, кто она и как выглядит, Лаклан никогда не скрывал ее от меня, так что она, наверное, считает меня тупицей, — вымученно смеюсь. — Я даже не особенно виню ее, любопытство — это нормально. Кто знает, возможно, на ее месте я вела бы себя так же. Как минимум я бы тщательно прошерстила «Гугл». — Это какая-то дикость. Она с тобой разговаривает или просто следит? — Она просит порекомендовать книги, а я пробиваю чек. Вот и все. Вообще-то, быть ее кассиром несколько деморализует. — Какая ирония, что я могу выразить свои чувства только в вымышленном контексте. Наконец протягиваю ей листы. — Итак, в своей книге я пытаюсь стать ею. Представить, на что способна женщина, которой любопытно узнать о новой подружке своего бывшего парня. Собственноручно привлекая ее внимание к тому, что, как я боюсь, она может обнаружить, надеюсь рассеять любые возможные подозрения. Почему бы ей не принять все это за чистую монету? Повисает долгая пауза, и меня одолевает беспокойство, не переоценила ли я свои силы. Но потом, когда Розмари спокойно и аккуратно складывает листы в свой шопер с логотипом «Нью-Йоркера», я понимаю — все получилось. — Прочту, как только выдастся свободное время, я очень заинтригована! — обещает она, а затем, избегая моего взгляда, добавляет: — Кстати, ты не могла бы заплатить мне через «Бэнкроллд»? Это приложение, что-то вроде «Венмо», его придумал двоюродный брат моей старой подруги по колледжу… В животе бурлит волнение, когда я записываю ее имя пользователя. Информация, которую предоставляет приложение — кто кому платит, как часто и за что (и последнее часто изображается в виде эмодзи), — наиболее эффективный способ определить форму отношений между плательщиком и получателем. — Кстати, как продвигается твое творчество? — спрашиваю ее, горя желанием узнать. — Ты не боишься, что теперь будет трудно найти время, раз тебя повысили? Розмари делает паузу, положив одну руку на бокал с мартини; плечи инстинктивно расправляются, как бы отбиваясь от нападения. — Потихоньку. Мне всегда нужно было выкраивать откуда-то время, чтобы писать, ничего нового. Я стараюсь уделять этому час времени каждое утро, потому что тогда, даже если ничего не напишу, то все равно смогу сказать, что моя задница была приклеена к стулу. Каждое утро? Господи. В свои выходные я чаще всего просыпаюсь около десяти утра, отправляюсь на кухню без лифчика, насыпаю в миску кукурузные хлопья и часами с завистью просматриваю новости о том, как очередная писательница моложе сорока продала книгу издательству. В последнее время я стала бояться, что кто-то другой уже раскрыл мой сюжет, причем гораздо лучше меня. — Да ты прямо инструктор боевой подготовки. Так ты напишешь книгу в мгновение ока. И я все равно хочу прочесть твой текст, когда ты будешь готова им поделиться. Мне кажется, наши сюжеты как-то пересекаются. Она допивает мартини и грызет оливку. — Да, здесь есть определенное сходство тематики, но в том, что женщины смотрят на других женщин, нет ничего нового. Все дело в том, как это преподнести. Ножка моего стула слегка вибрирует. Розмари опускает взгляд и, порывшись в сумке, достает телефон. Она смотрит на экран, и ее лицо расплывается в редкой широкой улыбке, обнажающей зубы. Она освещает все помещение. — Прости, повышение на работе сопровождается большим количеством писем во внеурочное время, — извиняется Розмари. Я делаю вид, будто не смотрю, как она набирает пароль из четырех цифр. Одна цифра — ноль, остальные я не разглядела. Телефон разблокирован, и на экране всплывают три новых сообщения с именем моего парня. Из моего горла вырывается звук, похожий на низкий животный вой. Я маскирую его кашлем. Розмари ничего не замечает: она погружена в свои сообщения, пальцы стучат, и она рассеянно говорит: — Извини, я знаю, что это грубо, но буквально минутка… Прикрыв рот, Розмари пытается спрятать простодушную улыбку. Когда он написал ей? Из аэропорта? Через вайфай на борту? Его рейс вылетел менее двух часов назад. В бешенстве проверяю свой телефон. Сообщение от Даниэль — «Какие наши планы на 23-е?» — и еще одно от Луны с вопросом, могу ли я завтра выйти в двойную смену. От Калеба ни слова. Я напугана, взволнована, мне почти смешно. Я выстраивала эту историю по кусочкам в течение нескольких недель. Дразня, играя. Я создала иную версию Розмари — или, может быть, она создала другую версию меня? И вот я здесь, полностью втянута в историю, которую сама же и наколдовала, и чувствую себя как никогда живой. Книга и моя жизнь, книга моей жизни и жизнь моей книги, грубая, колючая и неуправляемая. А потом все заканчивается. Телефон Розмари летит обратно в сумку на полу. Она поворачивается ко мне лицом. — Итак, расскажи мне про свои дела. Как в книжном? Как твой парень? Самолет Калеба прокладывает путь через Атлантику. Что изменится, когда он приземлится на другой стороне? Я пытаюсь расслабить лицо, разжать челюсть. — Он в порядке. Мы ненадолго разлучились. Лаклан решил провести Рождество в Австралии. — Там ведь сейчас лето? Боже, как я скучаю по теплой погоде. Есть причина, по которой ты не едешь с ним? Пальцами правой руки провожу по липкой столешнице. Надавить. Задержать. — На самом деле да. У нас трудный период. — Ох, Наоми. Мне так жаль это слышать. Вероятно, из вежливости она не выпытывает подробности. Но я все равно их придумываю. Мне необходимо использовать некоторые элементы разрыва ее собственных отношений. Повторение слов Калеба и самой Розмари напомнит ей, почему они расстались, и пресечет в зародыше любую возрождающуюся близость между ними, защищая нас троих. Статус-кво будет сохранен. Я контролирую развитие сюжета, пока не смогу написать идеальный финал, которого мы все заслуживаем. (В моем разуме вспыхивает абсурдная картинка: мы с Калебом у алтаря и сияющая Розмари в роли подружки невесты.) — В последнее время он очень скучает по дому, и я не могу не обижаться на него за то, что он так несчастен. А он, в свою очередь, обижается на то, что я не понимаю, через что он проходит. Жестокий круговорот. — («Ее бесило то, что я не был счастлив», — сказал Калеб.) — Мне нужно, чтобы он встряхнулся и боролся за нас. Я перекидываю эту последнюю фразу — встряхнулся и боролся за нас, — как мяч, потому что это перефразированные слова Розмари. Она делает нервный жест (хватается за мочку уха), но я не могу определить точный источник ее дискомфорта. — Мы не ответственны за исцеление наших партнеров, — наконец заключает она. — Иногда лучшее, что можно сделать для другого, — это уйти прочь. Но я не говорю, что ты должна так поступить! Я почти ничего не знаю о ваших отношения, просто говорю из личного опыта. Уход любимого человека иногда может подтолкнуть к переменам. Розмари считает, что Калеб изменился. Это очевидно. Я убираю руку со столешницы — надавить, удержать — и возвращаю ее на колени. Звонко смеюсь и меняю тему. — Ладно, хватит о моих проблемах с парнем. Я знаю, у тебя какая-то особая драма с бывшим, но ты ходишь сейчас на свидания? — Я бы не назвала это особой драмой. — Она инстинктивно сужает глаза. — Но нет, не хожу. На свидания нужно столько энергии. У меня, честно говоря, нет ни времени, ни желания. Это ложь или не вся правда. Если у Розмари находится время на меня, то найдется и на свидания — а она, видимо, вместо этого копит его на случай, если вернется Калеб. — Мне пора, — чересчур громко заявляю я, делаю широкий взмах рукой, подавая знак бармену, и в тот же миг опрокидываю свой пустой бокал. В крошечном баре он разлетается на осколки, будто бомба. Вскрикнув, Розмари спрыгивает со стула, когда несколько сверкающих осколков вонзаются в ее колени. — Черт, черт, прости, пожалуйста, — нажимаю на все, что блестит, пока на кончиках пальцев не выступает кровь, — давай я… — Я в порядке, все в порядке. — Она отряхивает вельветовую юбку, и осколки разлетаются прочь. Появляется усталый бармен с веником и совком. — Но, пожалуйста, будь аккуратнее. — Буду, — обещаю я. — Кажется, я пьянее, чем думала. — У тебя кровь течет, — мягко замечает она. На ее юбке пятна, не уверена, что она их заметила. Кладу пальцы в рот и отсасываю кровь. Розмари отступает назад, слегка кривя нос, и, когда бармен кладет счет на стойку, она платит за все. — Ты не должна… — икая, начинаю я, но она отмахивается от меня, выводя свое имя идеальными петлями и линиями. — Главное, доберись домой без приключений и не забывай пить воду. Снисхождение или забота? Не могу понять. Я сажусь на бруклинский поезд, идущий в противоположном от дома направлении. Мне нужно больше времени. Все тело гудит. На станции «Деланси» отправляю сообщение Калебу. Я хочу, чтобы мое имя было единственным, что он увидит, когда приземлится. «Уже соскучилась», — печатаю в 10:37. На станции «Восточный Бродвей» я пролистываю наши сообщения за вчера, позавчера, предыдущую неделю. Было только несколько вечеров, когда он пропадал. Когда ему требовалось несколько часов на ответ. Возможно, это ошибка — вдруг у Розмари есть два знакомых по имени Калеб. Маловероятно, но насколько ироничным, насколько совершенно безумным было бы такое совпадение? Еще один сюжетный поворот для книги. «Жду не дождусь нашей встречи в Уэльсе!» — печатаю в 10:45, сойдя на станции «Йорк-стрит». Пока я жду на платформе манхэттенский поезд, идущий в обратном направлении, достаю из сумки блокнот, но ручки у меня с собой нет, так что я набираю текст в приложении «Заметки» на айфоне: «Я напугана, взволнована, мне почти смешно. Я строила эту историю по кусочкам в течение нескольких недель. Дразня, играя. Я создала иную версию Розмари — или, может быть, она создала другую версию меня?» Тринадцать минут до прибытия поезда. Открываю «Бэнкроллд», нахожу там Розмари, жму на «оплатить» и ввожу трехзначную сумму, которую я ей должна. Затем захожу в ее публичный профиль. Меня бесконечно восхищает, когда люди старательно охраняют свои селфи или снимки заката в закрытом аккаунте «Инстаграма» и при этом позволяют армии незнакомцев проникать в свои финансовые операции. В поисках зацепок я отмотала назад, на июль. Именно тогда мы с Калебом, после двух месяцев знакомства, вступили в серьезные отношения; именно тогда я понятия не имела о существовании Розмари, пока она не появилась в моей жизни с морозом. Тогда же, судя по всему, Калеб заплатил Розмари за что-то, что включало в себя эмодзи суши. Я и не знала, что у него есть счет. Мы никогда не возвращали деньги друг другу — либо делим счет на месте, либо чередуем. Это никогда не вызывало проблем.