— Сын Чарли. В эти выходные он у своего отца, но фактически его воспитывает мой. Наверное, компенсирует то, что его не было рядом, когда рос я. Между прочим, — продолжает Калеб тем же тоном, как будто обсуждая погоду, — ты была сногсшибательна, ты им очень понравилась. Не знаю, что на это ответить, и повисает тишина, которую я заполняю музыкой. Возможно, не стоило производить на них впечатление или следовало недолюбливать правильных людей — вместо того чтобы любить неправильных. Я прошла тест или провалила? Глядя на узкую и темную грунтовую дорогу впереди, я думаю, что произойдет, если кто-нибудь неожиданно метнется перед машиной и мы не успеем затормозить. Я переживаю повторяющийся кошмар, в котором Калеб умирает, и все близкие приглашены на похороны в Уэльс, кроме меня. Розмари плачет на первой скамье, а мать Калеба спустя несколько месяцев, все еще в черном с ног до головы, обращается ко мне со словами: «Мне очень жаль, я не знала, как с тобой связаться, о его жизни за океаном было известно очень мало». Если нас ждет авария, надеюсь, это столкновение еще больше скрепит нас, не причинив при этом никакого длительного ущерба. Просто несколько небольших порезов и синяков. Но, конечно, в конце концов машина невредимой въезжает на его подъездную дорожку. Мы в безопасности. Свет выключен, Джен, должно быть, уже спит. Раздевшись в спальне, Калеб предлагает принять ванну. Мы уже принимали душ вместе, неловко меняясь, чтобы встать под струю, но «ванна» звучит старомодно и романтично. Калеб зажигает свечу с ароматом ванили на краю ванны, и мы пробуем заняться сексом. Но вода хлещет через бортики, и я едва не поджигаю волосы о свечу, а дно ванны слишком жесткое для Калеба, когда он встает на колени между моих ног. — По крайней мере, мы пытались, — смеется Калеб. — Может, будет лучше, если мы останемся в постели. Помрачнев, встаю и вытираюсь полотенцем. — Приду через пару минут, — говорит он. Вернувшись в спальню, я снова остаюсь наедине с его телефоном. Любой бы сделал это, любой бы посмотрел. На этот раз я решила отправиться дальше в прошлое, до того, как я вошла в жизнь Калеба, но свидетельства этих лет остались только в электронной почте — то ли у него появился новый телефон, то ли, возможно (и с точки зрения сюжета куда драматичнее), после расставания он с остервенением удалил всю их переписку. Войдя в его аккаунт в «Джимейл», обнаруживаю, что за несколько недель до переезда в Нью-Йорк он отправил Розмари следующее письмо: Мне не верится, что совсем скоро я смогу говорить что-то вроде «буду через десять минут» или «увидимся завтра», смогу покупать нам билеты на спонтанный концерт вместо авиабилетов, смогу возвращаться домой, к тебе. Мы так этого ждали, у нас получилось. Я так тебя люблю. Увидимся очень, очень скоро на твоей стороне океана. Целую. Когда Калеб впервые признался Розмари в любви? Я отчаянно хочу знать. Сколько месяцев ему понадобилось, чтобы удостовериться в этом? Мое дыхание стало громким и рваным, и я не слышу, как в комнату входит мать Калеба. — Я не знала, что вы дома, — говорит она с порога. Поворачиваюсь к ней лицом, а в моей руке по-прежнему телефон Калеба. Я ничего не могу поделать. Резкое движение вызовет подозрения, приведет к обвинениям. — Калеб сделал сегодня очень красивый общий снимок. Я пересылаю его себе, чтобы показать родным. — Надеюсь, мои ладони не дрожат. Свободной рукой показываю на его телефон. — Хотите посмотреть? Ложь срывается с моих губ до того, как я успеваю как следует ее взвесить. Кивнув, Джен подходит ко мне. Поскольку селфи было сделано на мой телефон, мне за три секунды нужно выйти из его открытой электронной почты, войти в свой (недавно закрытый) аккаунт «Инстаграм» — через «Гугл», поскольку у Калеба нет приложения, — и увеличить саму фотографию. Повернув экран к себе, начинаю водить по нему пальцем. — Так, подождите, вот он, — бормочу я в панике, наконец протягивая телефон ей. — Да, вы оба прекрасно выглядите, — говорит она и отводит взгляд. Все кончено. — Я ставлю чайник. Хочешь чаю? Почти задыхаясь от облегчения, я забываю умерить энтузиазм. — Потрясающая идея! Она бросает на меня странный взгляд, прежде чем выйти из комнаты. Кладу его телефон на место. Стоп, говорю я себе. Хватит. * * * В городке Калеба празднование Нового года включает в себя костюмированные вечеринки, поход по пабам, а затем, незадолго до полуночи, все высыпают на мощеные улицы в сторону пляжа, чтобы посмотреть, как над морем вспыхивают фейерверки. В Нью-Йорке этот праздник всегда означает обтягивающие блестящие платья, высокие каблуки, вечеринки по завышенным ценам и еще более завышенные ожидания. Мы до вечера ходим по магазинам, чтобы в последний момент раздобыть костюмы. Калеб покупает разноцветные горнолыжные штаны и пушистый ярко-зеленый жилет. Я втискиваюсь в кружевное бальное платье, надеваю оперные перчатки, лыжную маску с леопардовым принтом и медленно верчусь перед огромным зеркалом. — Сексуально. — Калеб дергает меня за локон. Мимо нас на улице проносятся люди в образе медуз, Дарта Вейдера, ковбоев и ниндзя. Выкладываю видео в «Инстаграм», чтобы люди увидели, насколько кинематографичной стала моя жизнь. Я не могу поделиться своим удивлением с Калебом — для него это традиция, а не что-то необычное. Но мне все еще кажется, что вот-вот объявится съемочная группа с криками «снято». В 23:50 мы единой массой тел спускаемся на пляж, стараясь не запутаться в торчащих деталях костюмов, и занимаем место на песке. Начинается обратный отсчет. Десять, девять — нас с обеих сторон подталкивают шумные подростки, — шесть, пять, четыре — кто-то кричит «Апокалипсис сегодня!», — два, один — и Калеб целует меня под весь этот шум. По дороге обратно мы молчим и спотыкаемся. Калеб предлагает выпить еще. Пабы по-прежнему переполнены. Год закончился, начался другой. Я пьяна, невесома и одурманена, качаюсь на морозном воздухе. Мы устраиваемся на барных стульях рядом с ведьмой и невестой вампира и заказываем еще два пива. Выпив, Калеб начинает бессвязный монолог: — Я ненавижу свою работу, Наоми. Я чувствую, что трачу жизнь впустую. Это то, ради чего я приехал в Нью-Йорк, это была первая работа, которую я получил, и я благодарен, но это не… это не… Нет, хочется сказать мне, не нарушай, не начинай… — …не то, чего я хочу, мне больше это не нужно. Я провожу пальцами по его длинным темным волосам, таким мягким и шелковистым, и ничего не отвечаю. — Прости, я знаю, что не должен жаловаться, но просто иногда я думаю, что бы я делал, если б все было по-другому. Мне нравится быть здесь, быть дома. Это ощущается как… как нечто правильное. Губы пересохли. Я облизываю их. — Я просрал свою жизнь, Наоми. Я просрал свою жизнь ради нее. Первая мысль — нужно это записать. Какая дикость. Да что это со мной? Мои руки все еще касаются его волос. Массирую ему голову, зная, как это приятно, а затем убираю руки. Мне нужно, чтобы он понял — почему он не понимает? — Но ты не… Я имею в виду… С твоей жизнью все нормально, — успокаиваю я. — Неужели ты правда так думаешь? Если б ты не переехал ради нее, мы бы никогда не встретились. — Ты права, — ошеломленно говорит он. — Прости, я не это имел в виду. Мне гораздо лучше с тобой, я так рад, что мы встретились, так рад. Обняв меня за плечи, он целует меня в уголок рта. Я отшатываюсь, а затем произношу его имя — резко и холодно, как лед. Калеб ослабляет объятие и смотрит на меня. Время пришло. У меня больше нет сил нести эту боль в одиночку. Я хочу устроить сцену — а еще найти действительно убедительное объяснение, которое спасет наши отношения. — Ты солгал мне. Его взгляд мечется по бару, как пойманная птица. — Что ты… о чем ты говоришь? — Я заглянула в твой телефон. Это мерзко, знаю, но что-то было не так, и ты солгал. Ты встречался с Розмари за моей спиной. Я все знаю, я видела сообщения. — Черт, Наоми, черт. — Он роняет голову на руки и делает глубокий вдох. — Я не… я не знаю, что сказать. Мне так жаль, что я не рассказал тебе, хорошо? Мне так жаль. — Сжав колени руками, Калеб поднимает взгляд на мой подбородок, ноздри раздуваются. — Это правда, я разговаривал с ней, и… мы виделись несколько раз, но нечасто. Всего три раза. Ты же ведь уже знаешь, что это было всего три раза? — Он лихорадочно заговаривается. — Мне так жаль, что я не рассказал тебе, мне так жаль, не думал, что ты поймешь. — Но я бы поняла! Представляю, как целую Калеба в дверях своей квартиры, говорю ему, чтобы он хорошо провел время, и весело машу ему рукой. «Передай привет Розмари от меня, — могла бы сказать я. — Я доверяю тебе». — Пожалуйста… позволь мне объяснить. — Хорошо, вперед, объясняй. Калеб переключается — как и положено — на прошедшее время, но мои лопатки все еще напряжены, я готова бить и бежать. — Я думал, мы можем быть друзьями. Я думал, мы обязаны дружить друг с другом после всего, что между нами было. Наши отношения закончились по многим причинам, но одна из них заключалась в том, что она меня больше не привлекала. Я больше не воспринимал ее в этом смысле. Между нами ничего не было на этих встречах, понимаешь? Мы просто разговаривали. — Поздно вечером, за пивом, просто разговаривали? — Я скрещиваю руки в перчатках на груди, внезапно ощущая острый холод. — А в конце вечера? Прощальный поцелуй? — Наоми, нет! Ничего подобного. Клянусь. Моя верхняя губа дрожит. — Она знает обо мне? — В каком смысле? — Я имею в виду, знает ли она, что у тебя есть девушка? Кто-то, кто пролетел три тысячи миль, чтобы познакомиться с твоей семьей?