— Нет, все в порядке. Их босс пригласил всю команду на шикарный ужин со стейками. Не хочу его беспокоить. Калеб, конечно же, вегетарианец. Пожав плечами, она обращается к Джейку: — Я сделаю «Негрони»[35]. Будешь? — Когда он кивает, Розмари снова поворачивается ко мне. — Я бы предложила и тебе тоже, но с «адвилом»… — Ты не против, если я ненадолго прилягу? — жестом указываю на приоткрытую дверь спальни. — А. — Она колеблется. — Конечно, только не засыпай. Прихрамывая, растягиваюсь на пледе, глядя в потолок — оказывается, мансардное окно прекрасно обрамляет лунный свет. Самолет, мигая огнями, проносится по ночному небу. Моргни — и пропустишь. Перевожу взгляд на загроможденную тумбочку: лавандовая свеча, маленький кактус, пара серебряных сережек-колец, увлажняющий крем для рук с маслом ши, две потрепанные книги в мягких обложках: «Разрыв» Джоанны Уолш (невероятно в тему, правда?) и «Транзит» Рейчел Каск. Обе книги усеяны множеством неоновых закладок. Листаю страницы и читаю подчеркнутые цитаты: «Транзит»: «Как и с любовью: когда тебя понимают, ты начинаешь бояться, что больше тебя никто никогда не поймет»[36]. «Разрыв»: «История любви складывается только после того, как любовь закончилась, неважно как, и пока история не рассказана, любовь остается секретом, не потому, что у нее нет законной силы, а потому, что сложно объяснить, что она такое»[37]. Я добавляю обе цитаты в растущий документ в «Заметках», а затем просматриваю собранные мною детали, радуясь увеличению архива. Затем как можно тише я открываю ящик ее тумбочки. Внутри — набор бальзамов для губ, несколько смятых квитанций, огрызки карандашей и розовый вибратор размером с мой большой палец. Почти такой же, как тот, что Калеб подарил мне на день рождения. Меня окатывает волна гнева и обиды: я понимаю, вполне вероятно — так ведь? — что оба наших вибратора подарены одним и тем же человеком. Альтернатива — грустная, но полная надежд Розмари бродит после их разрыва по интим-магазину, перебирая пальцами вибраторы разных расцветок и размеров, — не укладывается у меня в голове. Включаю его, проверяя, на что он способен. Семь скоростей, а не одиннадцать. У меня явно более новая версия. Впервые ощутив, что я посягаю на чужую жизнь, да еще в такой неприятной манере, убираю вибратор обратно в ящик, пытаясь отдышаться. Совпадения, совпадения, вот и все. У каждой уважающей себя женщины, насколько я знаю, есть вибратор. Срочно ищу другой объект внимания. Мой взгляд перемещается на стену, где висит поразительно большая фотография Сент-Эндрюса, сделанная с высоты. Я представляю, как во сне Розмари проносится над городом, будто птица, отмечая каждую точку, где Калеб поцеловал ее. Приглушенный звук голосов за дверью спальни под аккомпанемент звона льда в бокалах и журчание разливаемого коктейля — своего рода колыбельная. Розмари поддерживает постоянный разговор. Я уверена, таким образом не допуская двусмысленного молчания и сохраняя бодрый тон, она хочет избежать поцелуя от Джейка. Они обсуждают скалолазание, поэтому я отключаюсь. Убрав подушку, стягиваю плед и пробираюсь под него, укрываясь мягкими бледно-розовыми простынями. Под ними любые звуки будут приглушены. Закрыв глаза, я становлюсь птицей, в которую Розмари превращается в своих снах. Между ног теплеет, и я прислушиваюсь. Плавным и медленным движением открываю ящик, достаю вибратор. Чтобы успокоить крохотный голос в моем разуме, кричащий «Гигиена! Гигиена!», я прикладываю его к трусикам. Пока вибратор пульсирует сквозь ткань, я представляю, как Розмари обхватывает ногами спину Калеба, а он входит в нее медленно и глубоко, его губы касаются ее ключиц. Вскоре с моих губ срывается стон. Калеб и Розмари были в этой постели вместе. А теперь здесь я. Оскверняю эти воспоминания. Они никогда больше не будут вместе — ни здесь, ни где-либо еще. * * * Голос Розмари пробивается сквозь туман моего сна, слабый, будто она зовет меня с далекого берега. В панике открываю глаза. — Черт, я, кажется, задремала. — В моей ладони все еще лежит вибратор. Я крепко сжимаю его, пряча под одеялом, как оружие. — Все в порядке, прошло всего пятнадцать минут. Джейк только что ушел. — Розмари морщится, глядя на меня. — Я не думала, что ты действительно залезешь под одеяло. Ты же потная после тренировки. Теперь придется тащить белье в прачечную. Делаю большие глаза и принимаю смущенный вид, как нашкодивший щенок. Я не могу потерять ее сейчас, не из-за грязных простыней. — Прости, пожалуйста, Розмари. Я не подумала. Давай я дам денег на стирку? — Хорошо. Спасибо. — Она массирует веки и вздыхает. — Извини, я не хотела срываться на тебе. День был долгий. Ничего страшного, не волнуйся. — Она жестом указывает на диван в гостиной. — Давай уже обсудим твою книгу? Я задолжала тебе отзыв. — Да, отлично! Ты же должна отработать мои деньги. Я понимаю, что взяла неверный тон, едва только слова слетают с моих губ, хотя по сути это правда. Я хотела, чтобы это прозвучало язвительно и с ноткой укора, но при этом забыла о правилах собственной игры. Розмари сжимает челюсть, и я чувствую, как между нами возникает невидимый барьер — личное/профессиональное. Но разве не она первая возвела этот барьер, взяв с меня деньги? — Конечно, — соглашается Розмари ровным и приятным тоном. — Я сделаю нам еще напитки — ах да, «адвил»… — Все в порядке, я не умру. Просто в старости будут проблемы с почками. Она не смеется. — Я сейчас приду, — указываю свободной рукой на шишку на голове. — Не могу спешить. Розмари кивает, разворачивается на пятках, и стоит ей исчезнуть из виду, как я засовываю вибратор обратно в слегка приоткрытый ящик. Она, должно быть, не заметила. Слышу звук откупориваемой винной бутылки, бокал соприкасается со столешницей. Не заботясь о состоянии головы и лодыжки, спускаю ноги с кровати и присоединяюсь к Розмари в гостиной. Ее руки слегка дрожат, когда она протягивает мне стакан; красная жидкость плещется, как маленькое сдерживаемое цунами. Что-то явно не так, но я не уверена, что это связано со мной. Мы сидим и какое-то время потягиваем вино. Хотя мы находимся всего в нескольких сантиметрах друг от друга, она, кажется, совсем не замечает моего присутствия. В конце концов я нарушаю сгущающуюся тишину: — Итак. Давай начнем с плохого, потом перейдем к хорошему. Она наконец-то смеется: — Значит, ты не из тех, кого сначала надо засыпать комплиментами? Принято. Когда Розмари достает мою рукопись из сумки и передает ее мне, я замечаю тревожное количество пометок, сделанных красными чернилами. Просматривая свою фальшивую первую страницу, я едва верю своим глазам: У Наоми, новой девушки моего парня, такие же густые брови, как у меня. У нее точно такие же волнистые темно-рыжие волосы и округлые бедра. Я смотрю на нее сквозь стопку книг в магазине, где она работает: она заворачивает в подарочную упаковку кружку с портретом Шекспира. У кружек неудобная форма, они куда более громоздки, чем идеальные углы книги, и на мгновение мне становится жаль девушку, сосредоточенно сжимающую скотч. Затем я прихожу в себя, вспомнив, кто она такая. На фотографиях мы выглядели такими разными; это ложь. Она явно использует слишком много фильтров, добавляя тени и насыщенность. Когда меня фотографируют, я поджимаю губы, в то время как Наоми предпочитает демонстрировать все свои желтоватые зубы. Этот неприятный оттенок может означать, что я красивее ее, но как знать? Может быть, ее желтые зубы говорят о той непоколебимой уверенности, которая пришлась Лаклану по душе, особенно после всех моих тщетных потуг стать счастливой. Когда я наконец набираюсь смелости и подхожу к кассе, то спрашиваю, может ли она порекомендовать мне книги, действие которых происходит в Австралии. — Мой парень очень тоскует по дому, — начинаю я, просто чтобы немного поиздеваться над ней. Последовавшая за этим долгая пауза, во время которой она слишком быстро моргает, свидетельствует об успешной провокации. Наконец Наоми предлагает несколько вариантов. — Хм, «Пощечина» Кристоса Циолкаса — это из современного, «Обезьянья хватка» Хелен Гарнер или вот настоящая классика — «Подлинная история банды Келли» Питера Кэри. — Я впечатлена! Вы знаете больше австралийских авторов, чем среднестатистический нью-йоркский книготорговец. Наоми улыбается, не показывая своих пожелтевших зубов, что должно означать фальшивую, вынужденную улыбку. — Кэри есть в наличии, но другие надо заказывать. — О, вы сможете их заказать? Буду очень благодарна. Обе. — (Поработай-ка на меня усерднее, хочется мне добавить.) После того как я расплачиваюсь за Кэри однодолларовыми купюрами, покупаю кусочек пиццы в забегаловке через дорогу и проверяю «Инстаграм» Наоми. У нее открытый профиль и слишком много постов с хештегом #ностальгическийчетверг: значит, она отчаянно нуждается в публичном внимании. К тому времени, когда у Наоми заканчивается смена, я готова действовать. Станция метро «Кларк-стрит» находится всего в нескольких кварталах. Я провожаю ее, и мы заходим в один вагон, направляющийся в сторону пригорода. На станции «Уолл-стрит» в поезд набивается куча тел в деловых костюмах, и те, кто стоит у дверей, вынуждены потесниться. Посреди этого столпотворения мне удается занять место рядом с Наоми. Рукав моего свитера задевает ее локоть в джинсовой куртке — посмотрим ли мы друг на друга? Но она так и не поднимает взгляд. Два дюйма разницы в росте играют мне на руку — я вижу ее экран, пока она пролистывает исполнителей и альбомы, выбирая в итоге «Давай расстанемся хорошо» группы «Гэнг оф Юс». Мне становится неприятно, когда я понимаю, что Лаклан раньше ставил эту песню во время готовки, измельчая лук под звон барабанных тарелок. Как я и надеялась, это отличный материал для книги. Позже я запишу несколько деталей — ее округлые бедра, кружка с Шекспиром, пожелтевшие зубы, австралийская рок-группа, локоть в джинсовой куртке, касающийся рукава моего свитера. Начало моей книги. Кажется, я нашла историю, которую стоит рассказать. До этого я писала только короткую прозу — не больше двадцати страниц; ничто не цепляло меня настолько, чтобы удостоиться башни из слов. Но наконец-то жизнь заинтересовала меня. Возрадуйтесь, сторонники, утрите нос, скептики — сама я каждый день попадаю то в одну, то в другую категорию — я напишу роман, продумаю сюжет, и, может быть, в процессе пойму, как мне вернуть Лаклана. На протяжении двадцати пяти страниц, пока бывшая девушка, «Пенелопа», снова и снова возвращается в книжный магазин, искусно играя роль постоянной покупательницы, между двумя женщинами проклевывается дружба, в основе которой лежит (ну ничего себе!) сокрытие истинной личности и намерений. Переиначив некоторые детали, я сбила Розмари со следа; правдоподобная ложь часто максимально приближена к правде. Худший сценарий: она решит, что я зациклена на себе, а не на ней. — Мне нравится, как этот текст превращается в историю об отношениях между двумя женщинами, — начинает Розмари. — Сначала меня расстраивала некоторая схематичность характера Лаклана, потому что я хотела понять, с чего вдруг все считают его трофеем, понимаешь? Но теперь я знаю, это было намеренное решение. Он вспомогательный персонаж, скорее проекция, нежели личность. Благодарная за то, что любое недостаточное развитие персонажа объясняется проницательным авторским замыслом, я киваю в знак согласия. Принимаю похвалу там, где она (не) заслужена. Розмари продолжает говорить, сверяясь с записями. — Правда, прямо сейчас дружба между этими женщинами кажется немного односторонней. Я не уверена, что Наоми стала бы… О, кстати, очень умно, очень в стиле Бена Лернера[38]. — Она делает паузу, чтобы ухмыльнуться. — В любом случае я не уверена, что вымышленная Наоми так быстро согласится на эту новую дружбу. Я бы написала об этом подробнее, изучила бы, какая выгода в этом для Наоми. Может быть, она тоже одинока? Может быть, она знает, кто такая Пенелопа и ей просто любопытно? «А какая в этом выгода для тебя Розмари?» — хочется спросить мне.