На первой же странице была приклеена фотография этого «Плющенко», а именно Павла Богатенко. В тот момент меня как парализовало, особенно от того, как Мира обклеила весь блокнот сердечками, а наверху подписала: «Мира плюс Паша». Когда? Как? Почему я не заметил, как раздражение от того, что этот хлыщ ее не замечает, переросло во влюбленность⁈ Как я мог быть настолько невнимательным? Руки сами сжались в кулаки, сминая злосчастный дневничок юной влюбленной девочки. И внутренний голос подсказывал, буквально кричал, что нет в этом ничего страшного, что это просто детская влюбленность в того, кто впервые не восхитился ее внешностью и талантами. Просто обратный эффект его безразличности. Голос кричал, что мне нужно это пережить, не обращать внимания. И скорее всего, будь я постарше, я бы так и сделал, но я не смог. Глава 29 Глава 29. Я забрал из комнаты дневник и сжег его в ближайшей каменной урне, что стояли на придомовой территории. А потом мозг поплыл, границы разумного стерлись, и я стал думать, как избавиться и от этого партнера. Не будь я сыном Распутина, я бы просто убил его. Искромсал его рожу ножом, чтобы он перестал привлекать Миру, чтобы она даже взглянуть на него боялась. Но даже я понимал, что так делать нельзя. А вот случайность может произойти с каждым. Но я решил выждать, попытаться обуздать свой гнев на этого мальчишку, который, скорее всего, даже не знал о влюбленности Миры. При этом злиться на нее даже не получалось. Скорее всего, перекинь я свой гнев на нее, с парнем бы ничего не случилось. Идей, как нейтрализовать Павла, с которым Мира стала проводить все больше времени, у меня не было. И я даже радовался этому, потому что она мне доверяла и, несмотря на свое увлечение, была бесконечно предана мне. Рассказывала все-все. Все свои тайны, кроме той, что хранилась в ее дневнике. О его утере она спросила горничную, но так, чтобы никто не слышал. И скорее всего, просто завела новый, но я его не нашел, хотя и перерыл всю ее комнату. У нас получалось проводить вместе воскресенье. Один чертов день в неделю, когда ее внимание было полностью моим. С утра я приходил к ней в спальню и просто смотрел, как она спит, а когда она открывала свои глазки, то тянулась ко мне. И я, забывая про обиду, про гнев, что горел во мне, как действующий вулкан, просто ложился рядом и прижимал ее к себе. Все существо тут же наполнялось полным упоительным удовлетворением. В такие моменты мне хотелось, чтобы время замерло, мир исчез, а мы так и лежали вместе. Всегда вместе. — Жалко, что мне на воскресенье поставили тренировку, — вдруг сказала она, высвобождаясь из объятий. Ее слова были, как удар молота по наковальне. Громкими. Почти разрывающими меня изнутри. — Ладно. Но потом-то мы пойдем гулять, — я ощущал себя щенком, которого просто кидают. Закрывают в комнате, чтобы не мешал. Черт! Я не нуждался во внимании окружающих, не пытался заслужить уважение отца, любовь Нины. Мне было плевать на всех, кроме Миры. Только ее присутствие рядом делало меня подобием человека, без нее тьма все сильнее закручивала гайки, взращивая монстра. — Нет, Яр. Потом у меня примерка нового костюма. Но можем, кстати, вечером сыграть в твои шахматы. Мои шахматы. Ее благосклонность убивала. Занимая все более высокое положение в ранге спортивных побед, она менялась. Ей были интересны только тренировки, наблюдение за другими спортсменами, она все реже могла общаться на другие темы. И да, я тоже изучил досконально этот вид спорта, понял, что с ее талантами она добьется славы, если будет кататься в паре, никак иначе. Но это все не имело значения, потому что из обычной девочки медленно, но верно, Мира превращалась в зазнавшуюся звезду, которой остальные люди были не интересны. Я вспылил. Нет, кричать я не стал. Встать и уйти показалось мне наилучшим решением. Я просто брат. Человек, который через несколько лет станет тем, кому звонят пару раз в год, рассказывая друзьям только лишь о его наличии. И я не хотел этого. Я хотел Миру. Свою Миру, а не эту зазнавшуюся дрянь, которая все чаще делала вид, что ей со мной интересно, а на деле лишь выполняла социальный долг. Тогда я настроился на сейф. Он стал занимать все мое внимание, а Мира даже не заметила, как мы почти перестали общаться. Я все так же приходил ночью, смотрел, как она спит, вспоминал о том времени, когда я был единственным для нее. Самым важным. Но чем больше мы отдалялись, тем больше я понимал, что если что-то не сделаю, то потеряю ее насовсем. И я начал думать активнее, как убрать препятствие в виде ее Богатенко, одновременно подслушивая разговоры отца с Ниной и пытаясь понять, каким может быть код сейфа. И если здесь мне не везло, то решение насчет Павла нашлось случайно. Это было зимой. Мы с пацанами после очередной тренировки тусили за ледовым дворцом. Там стояли гаражи, с которых мы прыгали прямо в глубокие сугробы. Такие моменты меня расслабляли. Парни в команде были отвязными, готовыми на подвиги и приключения. Их не нужно было брать на слабо, они сами за любую движуху. Может быть, поэтому в будущем почти каждый из команды добился успеха. Мимо шли Богатенко с одним из своих приятелей, тоже фигуристом. За последние пару лет ледовый дворец стал привлекать много новых спортсменов. Они просто зашли за угол и курили тайком, наверное, думая, что это делает их круче. Наверное, я должен был отвернуться и продолжать развлекаться, но один вид этого хлыща вызывал стойкое желание блевануть, и я толкнул приятеля Ваську. — Глянь, гомики пришли. Только и могут, что курить и жопами вертеть на льду. Грубо было, конечно, но это сработало. Мне больше делать ничего не пришлось. Пацаны стали подначивать фигуристов прыгать с нами, если те, конечно, не боятся. Я сразу отошел в сторону, чтобы никто не понял, что причиной шутки стал я. Я не был уверен, что это закончится плохо, но, когда на крышу гаража влез Богатенко, готовый продемонстрировать свои акробатические умения, я тайком забрался на дерево и застыл в ожидании. Я сломал ветку, с которой он прыгал сальто, ровно в тот момент, когда он делал сальто спиной. Крик боли взбаламутил ворон, сидевших в своих гнездах, а я довольно быстро спустился с дерева и через черный ход поднялся в кафе, достав планшет. Спустя минуту мимо пробежал наш тренер, вместе с тренером Богатенко. Ко мне подошла сама Мира и спокойно села рядом. — Не знаешь, что случилось? Кто это кричал? — Кричал? — поднял я голову, делая самое беззаботное выражение лица. — Нет. Может, наши парни развлекаются? Они пошли с крыш прыгать. — Опять? — нахмурилась моя девочка. — Жаль, вы меня не берете с собой, я бы попрыгала. — Вот поэтому и не берем. Тебе здесь, — кивнул на лед за стеклом, где занималась малышня, — мало травмоопасности? — Ты просто зануда, — фыркнула она. — Вон, даже с парнями не ходишь прыгать. Скоро совсем станешь, как папа, будешь только в кабинете сидеть и отчеты читать. Вот оно что! Я для нее скучный. Как папа. И ведь она не далека от правды. Отец активно готовит меня к управлению заводом. Уже выбрал факультет, на котором я буду учиться. — Мира! — вдруг раздался крик Дианы, которая влетела в кафе, как ошпаренная, а я напрягся всем телом. — Там Паша! — Паша⁉ Что с ним? — вскочила Мира, волнение в ее глазах я воспринял как личное оскорбление. И что бы ни случилось с Богатенко, мне не было его жалко. Больше не было. — Он там… Там «Скорая» приехала. Мира даже не взглянула на меня, просто помчалась за Дианой, а я вздохнул, пододвинул к себе недопитый чай и вдохнул аромат, который, кажется, с ней сросся. Лимон, с которым она ела и пила почти все. Кисленький, но с таким приятно сладким привкусом, что буквально тает на языке. Теперь мы снова будем вместе. Глава 30 Глава 30. Мирослава Мне казалось, я умираю. Следом за «Скорой» уносился и мой шанс на завоевание победы, где бы то ни было. Перед глазами мелькали картинки несбывшихся грез о победах, о медалях, о всемирной славе. Мне хотелось стать кем-то. Доказать миру, папе, брату, всему Усть-Горску, что я не просто папина дочка, капризная принцесска, а настоящая спортсменка, готовая идти ради своей цели на все. И я шла, шла, буквально бежала, пожертвовала любимыми часами с братом. Прогулками с мамой. Игрой в шахматы с отцом. Я всем пожертвовала, чтобы каждый день приходить на лед и тренироваться. Тренироваться. И еще раз тренироваться! Через три года я могла бы попасть на Олимпиаду, а теперь все, что меня ждет, это разряд и скудные поздравления от тех, кто вряд ли вспомнит, что такое фигурное катание. Я обняла себя, глотала слезы и смотрела на уже пустую дорогу. Такую же пустую, как моя душа, в которой словно все замерзло. Позвоночник. Боже. Паша повредил позвоночник. И теперь, чтобы встать на ноги, ему придется немало потрудиться, но о спортивной карьере придется забыть. А ведь он только начал проявлять ко мне интерес, даже улыбался на глупые замечания. Еще несколько месяцев, и мы бы стали кататься, как единое целое, а теперь я снова останусь одна. «После второй неудачной попытки работы с партнером со мной вряд ли согласится кто-то кататься», — думала я в тот момент и была права. Еще долгое время мне приходилось довольствоваться одиночным катанием, которое без прыжковых, сложных элементов было бессмысленным. Ни на одни соревнования я не попала бы. А мне нельзя было прыгать из-за нагрузки на сердце. Получается, парное катание — единственный шанс оставаться кем-то в мире этого вида спорта. Но теперь и он для меня был закрыт. На затылке в тот момент я ощутила небольшой дискомфорт, покалывание, словно по волосам водили электрической расческой «Дарсонваль». И так было всегда, когда в зоне видимости появлялся Ярослав. Я обернулась и заметила, что он стоит на крыльце без куртки и смотрит прямо на меня. Мне не было стыдно перед ним за то, что я отдалилась, ведь я делала это ради цели. И он, как мой брат, как тот, кто всегда добивается своего, должен был это понять. Но в тот момент его взгляд мне не понравился. В нем было некое превосходство пополам с обидой. Словно я бросила его. Но теперь он мог радоваться, теперь я почти свободна и могу проводить с ним много времени. Только вот самой мне от этого легче не становилось. Скорее, наоборот, погружало в полную, непроходимую безнадегу. Я вернулась на полноценный день в школу. Даже подтянула предметы, по которым мне и так ставили пятерки, учила языки, но продолжала тренироваться. А еще начала умолять тренера, родителей дать мне возможность стать одиночницей. Но у всех был один ответ, что здоровье не позволяет. И это бесило. А особенно бесил Ярослав, который вообще считал, что весь этот большой спорт — дурь и не стоит внимания. Я не хотела с ним ругаться, потому что знала, что в любом споре он найдет тысячу аргументов против моего десятка, и мой самый важный, что мне это нужно как воздух, для него не считался даже стоящим внимания. — Ты маленькая еще, Мира. Твоя страсть угаснет, закончится, как кончается все в нашем мире, — говорил он как-то во время очередной прогулки. Мы много гуляли. Просто шли рядом и держались за руки. Иногда мне казалось, что он сжимает меня слишком сильно. И в тот момент, словно прочитав мои мысли, он ослаблял хватку. — Это не закончится, — стояла я на своем.