Женщина, я скажу какая. Я вижу ее своими глазами каждый день и долго: очень высокий, лицо строгое, много волос до плеч, красивое тело, очень умный, очень сильный, плавает быстро, как я, бегает быстро, хорошо делает еду, хорошо моет дом, очень чистый телом и французский. Мужчина, тоже французский, я говорю очень быстро, какой он: вы уже раньше меня видите его своими глазами: он больше упрямый, чем осел. Конечно, я тут смотрю на двух чужих: я злая и мне страшно в траве, они очень грязные и плохие. Женщина в ночной одежде с дырками, длинной до ног, мокрая в океане, и грудь, и живот, и все тело я вижу, как она голая. И волосы везде. А он в одежде из кусков, идет на песке на коленях и руках, как большой кот, который падает в суп. Тогда она быстро говорит и смотрит автоматом на него: – Стойте на месте. А потом говорит еще: – Если нужно тут жить какое-то время, эта штука моя! Не могу точно найти ее слова, но потом автомат делает «так-так-так», я вижу песок прыгает рядом с мужчиной. А он в кошмаре, смотрит наш флаг на дереве и кричит: – Дерьмо! Вы видите? На острове япошки! Она поднимает свои плечи и говорит ему как червяку: – Не удивлена, если так. Когда рядом мужчина, женщина чувствует по запаху. И говорит ему зло: – Вы воняете! Бедный плавун трет руки о одежду, смотрит, как маленький, когда он плохо делает, но нет слов ответить ей. Тогда она смотрит везде, сидит в кресле Иоширо и говорит: – Тут слишком чисто. Думаю, тут живет женщина, в этом доме, и в эта минута она прячется и смотрит на нас. Смотрит, значит, у нее нет ружья. Она стучит по так-так и говорит, она довольная, что такой умная: – Другого у нее нет. В этот день уже нет наш флаг на острове, а я, Иоко, иду в джунгли. Я бросаю совсем бунгало и все хорошие вещи, полезные там. Я имею только рубашку Дика и штаны из парашюта, и еще полоску держать волосы. Я на голых ногах и смотрю, куда иду, тут змеи. Тогда я иду на другую сторону, где домик австралийцев, и кладу новые листья, как кровать. Первую ночь я долго думаю и понимаю: не надо атаковать без ружья два французских человека вместе. Думаю, надо ждать и верить – духи острова добрые ко мне, я живу здесь уже долго. Я не знаю, французские – враги моей страны или нет. Когда я плыву из Австралии на бедном корабле, я не думаю о войне в Европе, я только думаю, американцы и английские – наши враги. Но сегодня ночью я думаю, французские тоже, раз мужчина так плохо говорит о японцах. Я грустная, что эти два такие, из-за Школы искусств в Париже и всех товарищей, и красивых дам из общежития иностранных студенток, улица Суфло. Тогда я даю слов, если духи острова дают мне победу над ворами моего дома, я не делаю их мертвые, я делаю им плохо по-другому. День потом я иду на пляже австралийцев и думаю, что плыву в самолет искать там другое ружье. Но мне страшно от мертвых, их едят рыбы, я вижу их кости и головы, и что так я делаю очень плохо для духов океана. Не знаю, я про это не умная. Тогда я говорю большому океану, если он злой, что я иду в него глубоко и не даю спать мертвым, надо мне показать. Я говорю, что я плыву недалеко и беру ракушку, и вдруг там перла, тогда он не хочет мне плыть к самолету, а вдруг нет перлы – тогда хочет. Я так делаю, немного плаваю, беру ракушку. Потом открываю, бью камнем, и вижу там красивая перла. Тогда я благодарю большой океан, что мне показывает, и бросаю эту мысль. Этот день, когда говорю, и многие другие, когда солнце низко, я иду на край джунгли на другой стороне острова, и долго смотрю французских, я в траве и молчу, слушаю их говорить, делаю знакомой с вашим языком. Я немного учу, они говорят одну вещь. Мужчина, имя Фредерик, его руки и ноги связаны веревкой из парашюта, его шаги на песке очень маленькие для бега, но он говорит, будто что связан – не страшно, он шутит: – Вот мерзавка! А женщина, имя Эсмеральда, стоит в маленькой воде, низ рубашки завязан между ногами как штаны, и автоматом делает так-так-так везде – хочет поймать рыбу. Потом идет на песок и несет три мертвые рыбы и говорит, она идет далеко от бедного мужчины: – Вот мерзавец! Ночью в доме я смотрю, как она с ним делает, но думаю, он связан спать. Один раз смотрю, у него на ноге большой кусок бедного корабля, и теперь он тащит ноги, когда хочет идти по пляжу. Второй раз она кладет кусок парашюта на глаза мужчины и говорит: – Это вас научит смотреть на меня не так. Потом она кладет автомат на песке и рубашку и долго плавает и говорит: – Как приятно, дорогой Фредерик, плавать голой! Но другие дни он связан только, как раньше, и она его ругает, но не злая. Она говорит: – Я тоже грустная, что надо так вас держать. Если вы тихий и не хотите брать мое ружье, и даете мне слово, может быть, вы свободны когда-нибудь. Но он плюет из рта на песок показать, какой он гордый, и говорит: – Я свободен сам один день. И вас надо связать тогда. И делаю сто раз, как вы делаете мне один. Правда, думаю, нельзя никогда два французских жить вместе и быть согласны. Все эти длинные дни злая женщина не идет далеко от дома – только сто шагов – она плавает на одной стороне и на другой, но не в большом океане. Часто смотрит на край джунгли, быстро крутит голову, хочет увидеть меня своими глазами. Делает еду только из рыбы и ракушки, один раз из зверя, когда он неосторожно выходит из джунгли. И всегда ее еда имеет хороший запах, и я очень хочу есть. Потом Фредерик работает на рисовом огороде Кимура, на другой стороне дома, он не умеет руками, они связаны впереди, но он берет рис и осторожно делает маленькие дороги для воды. Теперь на его руки и ноги – браслеты, умная женщина делает из железной веревки бедного корабля. Один раз Фредерик держит руки с веревкой парашюта в огне, и он уже чуть-чуть убегает. Часто мужчина сидит на песке с чашками, бамбуком и лампами, из чего Кимура делает спирт, и я смотрю, он знает, как Кимура делает эти вещи, и говорит себе: – Чертова машина! Я теряю дни и ночи, но найду секрет! Правда, он находит через много времени и делает спирт, чтобы пить, из дерева для ламп и маленьких кусков риса. Он потом чуть-чуть пьет, горячий, и я шучу внутри себя, лицо его говорит, это очень плохо, но женщине интересно, она идет не больше десять шагов. Очень гордая, и тогда он делает звук ртом и говорит: – Очень вкусно! Лучше не знаю! И вот один день я иду в траву смотреть французских и вижу своими глазами: женщина уже смелая и стоит вся на желтых камнях, и я говорю внутри себя: – А, дорогая! Тогда ты идешь больше быстро меня, на камнях, смотрим теперь, у кого победа. Мужчина сидит на песке, я смотрю его спину, я иду за домом, как змея. Потом они меня не могут смотреть, и я поднимаюсь руками и ногами на бамбук, и иду в окно из джунглей. И тогда знаю, я дура – эта мерзавка-женщина ставит в доме маленькие вещи из железных коробок, они висят на тонких веревках и дают звук. Вы внутри ловушке, нельзя ходить без большого шума. Я теряю все из рук раньше, как французская бежит и кричит, и хочет меня делать мертвой. Я беру куртку из меха американца и его железную бутылку с буквами US, и инструменты я сама делаю, когда мы падаем на остров. И быстро-быстро смотрю везде, где ножи солдата и топор, но ничего нет или она умеет прятать хорошо. Я чуть-чуть не мертвая, женщина бежит в бунгало, а я бегу в окно и падаю сверху, она кричит: – Стоп! Стоп! Или убью! Я кидаю тело и вещи в высокую траву, а она много раз делает так-так-так везде, в листья джунгли. Сердце мое сходит с ума, и я говорю, что никогда не иду в дом, только когда зовут. Потом, далеко и тихо, мне еще страшно и тело дрожит. Но в день, про который говорю, я другой раз опять чуть-чуть не мертвая, пока солнце не садится. Злая женщина недовольна, я беру из дома вещи, и идет в джунгли, и больше два часа смотрит следы, и идет на пляж австралийцев. Я вижу не своими глазами, и вы тоже, но это правда. Она стоит прямо – автомат в руке и пояс с патронами на теле – я лежу, закрытая листьями, и очень счастливо она меня не видит и не идет в мою сторону. Она видит пляж впереди и песок, где мои ноги, и кричит: – Зачем продолжать? Мы, французы, не убиваем женщин! Руки на голову, и идите ко мне. Я дам хорошую еду и много воды, и буду с вами хорошо относиться как с пленной! Так она говорит мягкими словами, но я знаю, она увидит мой короткий японский нос, я мертвая в крови от сто патронов, наверно, тело мое едят звери, а она плюет. Мне так страшно, но я лежу, как камень, зову духи острова – пусть французская не идет в мою сторону. Она стоит долго и смотрит везде на пляже и на джунгли, и она говорит в разные стороны и на французском, и на английском: – Вы здесь? Ответьте! Вы здесь? Потом она не может терпеть и говорит: – Японская осел, я покажу. Что я делаю тебе, когда ловлю! И она делает злые так-так-так везде в листья. Счастливо, я не мертвая, и она поднимает плечи, и опять идет в джунгли, и идет домой. Ой-ой-ой, плохой характер этой женщины! Потом сезон жаркого солнца, два французские сидят дома почти весь день. Они идут из дома, я своими глазами вижу, этот мужчина так несчастливый, как собака на улице. Он в бороде и волосы длинные, одежда – только штаны до колен, он темный от солнца, а волосы желтые. Он сидит на песке, пленный, смотрит на океан и поет себе музыку, тихо-тихо, я не слышу слова. Я думаю, он хороший, мне страшно, он теряет ум, как Иоширо, но один раз он показывает, что есть ум. Он на пляже, ноги связаны для маленьких шагов, руки связаны впереди, он работает на песке. Я из травы вижу, а женщина на лестнице нет, она говорит: – Фредерик, что вы делаете? А он говорит: – Если вас спросят, говорите, вы не знаете. И пока солнце не садится, и она не кричит ему домой, он много и хорошо работает, и он идет и ищет камни и ветку делать песок чистый и ровный, я думаю, я чуть-чуть понимаю, и сердце мое стучит быстро, мне страшно, вдруг женщина тоже понимает. Потом они двое в доме и лампы светят, я иду, как змея, на пляж. Я вижу своими глазами и думаю, он делает маленький сад, как в моей стране. Если японцы увидят этот сад, они хохочат, но я нет. Я думаю, этот бедный мужчина говорит мне: «Я знаю, вы смотрите меня из джунгли и я делаю сад для вас». Я пишу на песке «ЙОКО» пальцем, рядом с маленьким садом, и кладу хороший фрукт из моей рубашки и быстро бегу. День потом я иду в травы, когда нет солнца, Фредерик в браслетах идет из дома, он не знает, что делать, и видит скоро сад. Он видит мое имя и берет фрукт. Он гладит ровно песок, где мое имя, показывает спину злой женщине, потом, он далеко от нее, ест фрукт, а она говорит: – Интересно, где вы нашли фрукт, который едите? Он не смотрит в ее сторону и тихо говорит: – Это не фрукт, я это отрезал между ног. Другой день, когда они в тени дома долгие жаркие часы, мне не страшно, я иду, как змея, слушать их слова. Потом тихо встаю и смотрю в дыру в бамбуке. У них две циновки, матрасы, как на Западе, из парашюта и сухой травы. Кресло Йоширо теперь в доме. Часто женщина сидит в кресле, так-так висит сзади, он лежит на матрасе и связан. Они говорят, чтобы не быть скучно, я много не понимаю, но это больше мне удовольствие, а не одна в джунгли. Дни потом и другие дни я всегда иду слушать. Я не говорю, я несчастливая. Я строю дом больше и полезный в глубоком месте джунгли, там много воды прямо из земли, чтобы пить, я ем фрукты, рыбы и ракушки, но не звери и крабы, дым показывает злой женщине мое место. Пока я не беру в доме куртку авиатора, женщина носит ее, и я вижу в кармане гребень: Нагиса, самый молодой, его делает для моих волос, и красивый колье, он делает из ракушек. Теперь гребень всегда мой, а колье – на шее. У меня тоже острый инструмент Тадаши, но не такой хороший – он не может делать мертвой французскую, но полезный для еды, и можно делать пику из бамбука – поймать рыбы. Я знаю все пляжи на острове, все места, где вкусные рыбы, один раз я спорю с рыбой акула, она хочет мою рыбу, но он сам и братья его, не очень быстрые рядом с пляжем, им страшно от шума. Самые опасные – змеи. Но им тоже страшно, когда они не имеют свой дом, они легко уходят. Когда имеют, можно тоже жить рядом, но только когда у вас грустная жизнь и вы ничего не хотите. Когда я, Йоко, ничего не хочу, когда всегда один, я иду смотреть французские в доме под бамбуком. Около четыре часа я, как в театре, тихо сижу, только дышу. Через немного дней я понимаю, почему женщина вяжет Фредерика на острове. Правда, они раньше не знают друг друга. Он криминал, бежит, прячется на корабле, она видит его своими глазами первый раз, когда огонь на корабле и идет под воду, она и он держатся за один кусок корабля. Потом они три дня плывут в большом океане, видят остров, плывут, и Эсмеральда берет ружье японской идиотки. Много раз, я это понимаю, Фредерик говорит, он не криминал, он сидит за то, что не делает, но она поднимет плечи. Она говорит, что больше готова просить пардон за неправду, когда идет к ним помощь, а не быть мертвой, как крестьянка двадцати годов на юге Франции. Если я понимаю хорошо, крестьянка сама делает себя мертвой, когда Фредерик ее берет, а ей стыдно. Фредерик говорит: