– Никогда в жизни! Я, Йоко, я никто, и не понимаю такие вещи, но, думаю, Фредерик говорит правда, эта история не имеет хорошего смысла. Я много раз даю австралийцам, чтобы хранить свою жизнь. Мне стыдно, что получаю удовольствие у них, никогда я не думаю делать себя мертвой. Если я должна делать людей мертвым, то только те два австралийца, и главное – Билла Красные волосы, но они всегда прячут от меня так-так и ножи. И потом я даже плачу, Билл умирает скоро, и я себе говорю, что это моя вина, когда они делают мертвые друг друга, я должна дать ему тогда, и он не станет злой на Дика. Но, наверно, французская крестьянка – ей столько годов, как мне, – глупая еще в знании несчастья и войны. Или надо думать, Билл говорит правду, и я японская блядь. Счастливо, что двое французские говорят другие разумные вещи. Эсмеральда мало, и я потом вам специально рассказываю, что она говорит, но Фредерик говорит про время, когда он маленький, и его жизнь до ареста, и красивые женщины он любит. Он говорит, своя бабушка очень добрая, своя мать остается нечестно одна, а ему только шесть годов, и говорит о своей жене Констанс, она очень хорошая и очень красивая, и она его помнит всегда. И еще про момент, когда он дерется за Жанна д’Арк, а мне, Иоко, страшно, что злые англичане делают его мертвый. Я не говорю громко мою большую радость, когда Фредерик хранит жизнь. Я не «бака», это у нас в Японии – «дура», и понимаю, эта история, наверно, неправда, но откуда знаешь? Один день я спрашиваю большой океан, и он говорит – никто не знает. Я понимаю умом, английские кладут в огонь другую девушку, это первый раз, но не последний, когда они говорят неправду. Часто в моем домике, когда сон не идет, я вижу в памяти моменты, о которые говорит Фредерик, и моменты шуток. Когда он студент университета в Париже и любит студентку, она учит закон, наверно, вы знаете ее. Когда я в памяти меняю имя студентки – такое, как у вас, Мари-Мартина, на мое, Иоко – и думаю, будто я живу в Париже, я расскажу вам историю. Один раз, когда я хочу идти с любимым Фредериком, уже ночь, дверь в общежитии девушек закрыта, я думаю идти в окно, но несчастливо, это очень высоко и я не могу, и мой любимый зовет на улицу Суфло большую красную машину и пожарные с большой лестницей. И главный пожарный говорит: – Но мальчик, я не вижу огонь. А Фредерик говорит вежливо: – Вы не можете видеть. Моя любимая японка, и мы держим его в секрете, огонь очень сильный внутри нас, надо гасить. Тогда главный пожарный понимает и говорит: – Бедная Франция! Хорошо этот раз делаем, но завтра вы покупаете лестницу на свои деньги и говорите вашей любимой японке жить в первом этаже! Потом все в общежитии знают, что у меня огонь под платьем, и директриса не пишет родителям, страшно за сердце отца, оно слабое. Я хочу снова спросить большой океан, правда ли эта история, как другая, огонь в них неодинаковой пропорции, но если вы читаете судьбу и сегодня дадите мне ответ, я очень благодарна и с уважением. Нетрудно было бы обойти молчанием этот вопрос, ведь, наверное, на факультете права в Париже, где я сама была студенткой, в те годы училось много Мари-Мартин, но тогда я не воздам должное откровенности моей японской корреспондентки. Я бы сказала, что история правдоподобна, если не полностью достоверна. Я жила в общежитии на улице Гренель, никто туда не вызывал пожарную машину, но она проезжала мимо, а я стояла в такой немыслимой позе на карнизе четвертого этажа, что они не могли не вмешаться. Что касается отца, его ввели в курс дела, и он, разумеется, не лишился ни сна, ни аппетита, поскольку в то время был занят собственными приключениями. Конечно, все это не отнимает заслуг по тушению огня у того, кто воспламенил свою любимую француженку на такие безумства. (Примечания Мари-Мартины Лепаж, адвоката суда.) Еще много интересное в рассказах Фредерика, самое интересное – когда он бежит из тюрьмы с новой женой другого мужчины и когда играет на рояле в шикарном доме для женщин, они все в духах и красивых платьях, и когда он страшит учительницу из школы для ее наказания. Один момент я всегда помню, прячусь в домике из листьев с лампой – я ее делаю своими руками, но нельзя видеть со стороны, когда он живет около целый год с две сестры, день рождения их в один день, они продают лед для еды или «ice-cream», так я живу с два австралийца, но мужчине больше трудно делать удовольствие сразу для две женщины, все относительно, конечно. А еще я часто думаю, когда даже не хочу, про актрису, имя Шу-Шу, больше всех красивая, она ест в большой комнате на корабле, все сидят рядом в красивой одежде, Фредерик тихо трогает ее под столом, а ей страшно, вдруг увидят все ее удовольствие. Но я ни с кем на острове уже много месяцев. Тогда я думаю и меняю женщину на Йоко, и ласкаю себя, и мысль делает мне больно – очень хочу любить с кем-то. Я бегу от этой мысли, когда могу, говорю о себе плохо или шучу. Правда, истории Фредерика для меня красивые, для Эсмеральды мерзкие. Ей двадцать семь годов. До корабля с товарищами он помогала уму людей и очень гордая, раз умеет, как доктор. Пока она – вид злой – качает тело в кресле, Фредерик лежит на матрасе и рассказывает свое детство с товарищами в Марсель, Франция. Он идет с ними на крышу дома и смотрит в окно в большую комнату, где матери берут маленьких своих детей. Матери тут все сидят, и когда дитя плачет и кричит, мать открывает платье и дает еду. Тогда другие дети тоже хотят, и все матери открывают свои красивые груди с молоком, и товарищи, и Фредерик много смотрят, даже маленькие девочки с ними. Я хорошо понимаю Фредерика, я тоже раньше была маленькая, люблю смотреть, когда дитя сосет красивую грудь матери. Тогда Фредерик говорит и не помнит, что видит это много лет давно: – И они сосут, мерзавцы, сосут, будто без этого кончается их жизнь! И через дыру в бамбуке любая японская идиотка может смотреть его лицо, он рад этой мыслью. Несчастливо, Эсмеральда встает в плохой рубашке для ночи из много кусков, она ходит в одну сторону и другую сторону дома, лицо злое и очень-очень недовольное. Она говорит: – Так я и думала сначала. Вы, как много мужчин, ребенок с опоздавшим развитием, подсмотритель и мизоген, слово, которое потом я знаю: женонелюбитель! Тогда Фредерик быстро садится на матрас, как прыгает, и шутит: – Я? Мизоген? А она говорит: – Да-да! Вы! Все подсмотрители – мизогены! Они интересуют телом женщины, они голодные, а женщины – только еда. Даже когда еще маленькие мальчики. Фредерик громко кричит, больше ее: – Девочки-дети не сосут молоко? О чем вы? Она стоит высоко над ним и говорит: – Мерзавец! Я не говорю голод молока! Мерзкий, грязный голод, его женщины всегда видят в ваших глазах! Фредерик кричит совсем громко: – Неправда! Знаете, что пишет Шекспир? «В глазах – безумство сердца!» А он знает, что говорит! Я, Иоко, не люблю споры и тоже быть как подсмотритель в тени жаркого солнца, я думаю, Шекспир прав, даже английский, но женщина грустно берет так-так и идет на циновку или матрас, и когда вся лежит, говорит: – Ненавижу подсмотрителей, понимаете? Мне страшно от них. Долго она не говорит, а Фредерик уважает, что она лежит и молчит. Потом она говорит: – Слушайте, когда я молодая, моя большая мечта – быть чемпионка по теннису. Потом она опять момент молчит. Фредерик встает и идет маленьким шагом из-за железных браслетов, и не хочет пугать мысли Эсмеральды. Тогда она говорит: – Один день закончил мою мечту. Я играю в турнире в дворце на Ривьера… Несчастливо, я совсем не могу говорить историю, как она, не знаю слова вашего языка, говорю, как могу, но она говорит не гордо и тихо. Ей восемнадцать годов, хорошо играет, часто имеет приз, она в белой одежде для тенниса, до высоты колен, она играет с врагом из Швеции или Норвегии или другой. До игры они кидают мячи и хотят делать тело теплым, Эсмеральда клонит свое тело брать мяч на земле и слушает хохот. Много человек в отеле с большим шиком Ривьеры идут смотреть игру прямо здесь. Очень разумный судья сидит в высоком кресле. Эсмеральда бьет мячи своей, как ее, ложкой, и каждый раз она прыгает и клонит тело, все хохочут и даже бьют руками, чтобы показать свое удовольствие. Тогда она спрашивает почему, и безумная мысль приходит в ее голову. Тогда она трогает свое тело рукой, и это не безумная мысль: под платьем ее зад голый! Это потому, что она не одевает штаны и она не знает почему. Это трудно понять. Конечно, это сильный шок для ее ума. Она хочет играть опять, она гордая и сильный характер, она плохо прячет свое открытое место рукой, люди хохочут громко и все время, и даже ее враг, тогда она бежит прятаться в отель, очень стыдно, она плачет и больше никогда не играет в теннис. Вот несчастливая история Эсмеральды, когда она лежит на матрасе. Она молчит, рука на глаза, Фредерик много думает и понимает, ей грустно, он громко идет маленьким шагом по полу, руки связаны на спине, и потом говорит: – Ну и что! Зачем оставлять грустной с этим моментом в памяти? Вы делаете блокировку навсегда. Жизнь длинная и помогает. Ну показываете один раз свой зад публично, и что? Вы забываете? И что? Эсмеральда еще плачет и делает своим нос вдох, как в шутку, и говорит: – Вы говорите – забываю! Надеть штаны! И начинает громко хохотать с Фредериком, а я, Йоко, я тоже хохотаю, прятаю свой рот. Потом они долго молчат, Фредерик в кресле и качает, очень жарко. Потом она сушит глаза, сидит прямо и говорит не гордо: – Спасибо, Фредерик. Я чувствую больше легко теперь, когда рассказываю все вам, а вы мне говорите. Вечером, о ком я говорю, и еще потом они вместе мирно и хорошие товарищи. Она снимает бороду Фредерика с американским ножом, трет его о камень, и он больше молодой и красивый теперь. Ему тридцать два годов. Когда солнце садится и они не дома, она снимает иногда браслеты с рук и ног плавать в океане и бросать воду наверх для шутки. Она смотрит на него с пляжа с автоматом, но он ее не атакует и не бежит везде, а когда она говорит: «Домой» и повернуть, чтобы его вязать, он поднимает плечи и делает так, и не злой. Она его тоже вяжет, когда идет джунгли поймать зверя или брать фрукты. Она ставит в песок два большие палки, вяжет туда его браслеты, когда он лежит, но тоже ставит палки и стену из парашюта против солнца. Несчастливо, мне надо бежать мой домик, когда она идет джунгли, она теперь смело умеет с так-так, и увидит меня своими глазами, я мертвая, надо только один патрон. Один раз она делает мертвая большую дикую свинью – еда на много дней, я слушаю только один так-так. Я думаю, она хочет оставить Фредерике на пляже с браслетом у палки, пусть он думает, она идет надолго в джунгли и быстро идет назад, когда я иду дать ему свободу. Я больше не «бака» этой женщины. Одно утро я в траве чувствую вкусный запах ее еды – яйца, жареные на мясо дикой свиньи. Потом я долго смотрю, где она ходит в джунгли, я знаю, где яйца птиц на острове. И где она идет, я делаю ловушки – дыры, бамбук, веревки и деревья, которые легко клонить. Надо много дней делать веревки и ловушки. С ножом Билла или Дика надо менее время, наверно, я говорю неправду, когда говорю – не хочу делать никого мертвым. Я хочу прыгать на спину французской и резать ее шею. Конечно, я шучу так, правда, не смешно. Правда, я не хочу делать женщину мертвой или чтобы она делать мертвой меня. Я хочу ее ловить и брать ружье и мужчина. Так дни начинают и кончают, и каждый день – работа, чтобы не быть скучно одной, или я смотрю жизнь двух французских. Но каждый день больше близко сезон дождя и мне страшно жить в бедном домике из листьев и без еды, и Эсмеральда находит меня мертвая в грязи и едой для зверей. Тогда один раз я плаваю возле пляжа австралийцев, солнце еще у воды, и идет мне мысль – птицы много над джунгли и кричат, как когда их ловит, но нет тик-так раньше, я в воде, Фредерик точно привязан. Тогда я беру рубашку Дика и бегу в джунгли. Уже долго я слушаю шум в листьях дерев и злые крики и иду там. Я дрожу от радости, я вижу своими глазами и кричу от победы: Эсмеральда висит за ноги наверху молодого дерева, я его клоню три дня раньше, наверно. Она зря трясет свое тело, чтобы убегать от моей ловушки. Тут веревка из сильной травы рядом с домом птиц, конечно, женщина хочет брать яйца, и вот она висит с криками и в ловушке. Тогда я мирно иду к ней, мне не страшно ее так-так, он не в ее руке. Лицо ее красное вниз, и очень большие глаза смотрят вниз, она уже не трясет свое тело. Она говорит: – Черт возьми, кто вы? Я говорю с радостью: – Иоко. И быстро беру в траве так-так. Потом я говорю: – Если вы мирно, я никто не делаю мертвый. Никто! Я иду и беру на ее спине патроны, и иду, пусть гордая женщина думает, как менять свой характер. Я бегу в джунгли и иду на пляж, где дом. Фредерик лежит на песке, руки и ноги вязаны к дереву, стена из парашюта закрывает его для жаркого солнца, но ему горячо. Я стою перед ним, и он смотрит и удивлен, потом закрывает глаза и говорит: – Черт! Это неправда! Тогда я говорю: – Злая женщина в ловушку. Он открывает глаза, больше удивлен, что я говорю его языком, пусть мало, и он говорит: – Будьте любезны, Иоко, снимите быстро эти браслеты. Я сильно думаю, когда бегу в джунгли. И я даю ответ: – Я не думаю, мне надо их снять. Вы французский, как она, потом вы ее берете из ловушки, и я буду в тюрьме. Мне надо держать вас и ее. Тогда он говорит тихо, он говорит, что ничего не делает против меня, и часто просит снять браслеты. Никогда всю жизнь я не вижу такие красивые глаза мужчины и лицо тоже, но я не даю себе думать другое. Иду в дом, беру воду в чашке, даю ему пить, потом мажу водой шею и грудь от жары. И не могу не целовать его рот. Я долго целую, потом он целует мой тоже, конечно, не просто, а с мыслью, я его делаю свободный, но потом я уже не дышу, мне жарко и мысли бегут от меня. Тогда я говорю, смотрю вниз глазами: – Простите, но я живу без это с сезона дождя и я очень хочу мужчина. Тогда я открываю рубашку впереди и иду голая на него, он между мои колени. Я тоже открываю его короткие штаны, а он тянет себя на браслетах и говорит: – Что вы делаете? Вы с ума сошли? Я не слушаю его слова потом. Он хочет убегать и меня злить шутками, и не дать себе стать большим, но я умею делать его большим, тс-с-с! Тогда я делаю дыры в песке под колена и чувствовать мужчину глубоко во мне, и я прыгаю, как на коне, и много раз имею удовольствие. Конечно, в удовольствии я говорю много идиотских слов, но он не понимает японский. Он уже тихий, я еще долго радуюсь и сильно его беру. Потом я без силы и лежу на песке на его теле, мое тело мокрое, даже волосы на лице. Ой-ой-ой, раньше не имела, чтобы мужчина связан, это очень хорошо!