В тот день я даю свободу Эсмеральда из ловушки, она без духа и почти мертвая, от долго висит за ноги. Я недовольна, что забываю про ее, но тащу ее на пляж и в дом, и после одна ночь она совсем живая и всегда плохой характер. Потом много-много долгие месяцы, после два сезона дождя, мы вместе на острове, иногда хорошие товарищи, иногда плохие, и никогда мы не видим своими глазами корабль в большом океане или самолет в небе. Не знаем о войне, вдруг она кончается, а японцы в победе или нет. Я ставлю на пляже флаг своей страны с хорошим красным, старый красный слабый – Эсмеральда моет флагом пол дома, я очень хорошо смотрю с автоматом на своих два пленника. После сезона дождя мне жалко, что я не пленник. Они на веревке, но лежат на пляже, идут в воду и едят с удовольствием мою еду и играют в карты, они делают их из моя бумаги для рисования, а должна резать бороду Фредерика и бегать к ним, когда они далеко друг от друга, когда Эсмеральда хочет пипи, и они говорят мне сто раз снять браслеты, когда им надо делать что-нибудь – тереть ухо, и сто раз в день я снимаю браслеты, и сто раз снова закрываю. Не все. Когда они спорят, я не знаю, куда бегать и как говорить, и как делать. И мне надо всегда бегать. Идти в джунгли искать еду, делать огонь, мыть мое тело в океане, когда они спят, или носить мусор из дома. Мне надо тоже мыть дом и рыть дыры для воды, чтобы пить, и резать дерева с топором. Дни не длинные, а ночь я сплю только левым глазом или правым, но всегда не два вместе. Фредерик часто очень хочет меня, и я иду под дом, Эсмеральда не надо видеть своими глазами, одна ночь она не спит и смотрит, и кричит делать стоп. Но я уже около своего удовольствия и не хочу делать стоп. Тогда она говорит: – Мерзкая свинья, разве тебе хорошо, когда второй свинья так с тобой ведет себя? И много плохих вещей, а Фредерик хохочет, а я теряю удовольствие. Даже под домом она слышат мой крик, я очень громко кричу и показываю Фредерику семь защипов, она стучит браслетами по полу и кричит: – Йоко, вы жива? Он режет вам шею? Скажите! Мне страшно слушать ваши ужасные крики! Я говорю, что не даю ей пить и еду, когда она говорит обидно, и тогда она больше не кричит. Не знаю раньше до ловушки берет ее Фредерик или нет. Я думаю, она иногда говорит «да», есть дни, когда они хорошие товарищи, но я не вижу своими глазами. Я даю вопрос Фредерику, и он говорит: – Женевская конвенция запрещает допрашивать пленных. Один день Эсмеральда одна на желтых камнях, я даю вопрос, и она говорит: – Что вы думаете? Что мужчина и женщина могут так долго жить вместе и день и ночь и ничего не происходит? Я говорю «нет», когда женщина-я, я часто очень хочу меня берет мужчина, а она, не знаю. Тогда она говорит: – Думайте сами, женщина я или нет. Потом она долго меня смотрит и видит, я молчу и недовольна ее словами, она смотрит глазами на большой океан и говорит: – Я соглашалась много раз. А первый – это первый раз с мужчиной вообще. Может быть, вы хотите знать, сколько раз точно и как, и кто кого просит, или ваше любопытство удовлетворено? Я вижу у нее мокрые глаза и молчу. Потом, когда я иду в джунгли, мне еще больше страшно, что Фредерик слушает тихие слова своей французской, и она хочет ему дать, они бегут вместе далеко, и они два против Йоко и дают свободу друг другу. И я связываю их ноги и руки вместе, они стоят, лица друг к другу, и им трудно двигаться на песке. Я рада, что они так, у них несчастливый вид, два идиота, как они говорят, но знаете, у них нет споров. Эсмеральда делает злое лицо, что ее тело стыдно трогает тело Фредерика через рубашку, и она говорит: – Хочу видеть вас мертвым! Слышите? Мертвым! А он говорит и хохочет: – А почему бы вам не лежать мирно на песке, пока не приходит Иоко? Тогда она кричит: – Сами знаете почему! А он делает вид, что в обиде, и говорит: – Но я не виноват! Это вне моего контроля! Она поворачивает лицо далеко от его, злая, и когда я иду из джунгли, наверное, час после, они падают на песке, она красная и ругает его – он трет свое тело о ее и просит меня развязать ее. И вот в день жаркого солнца я уже не могу. Я кладу ружье, патроны, ножи и топор в материю парашюта и рою дыру в джунгли. Потом иду к ним и говорю: – Все. Хватит. Делаете меня мертвой, я плюю. И даю свободу их рукам и ногам. Они оба молчат, глаза большие, а я могу теперь лежать на песке и отдыхать. Тогда Фредерик говорит: – Хорошо. Ты видишь, если я даю слово. То не нарушаю его. Идет довольный плавать в океан. Эсмеральда идет ко мне и дает руку, и тоже идет. Потом мы плаваем вместе и много шутим. Я, Иоко, плаваю самая быстрая, Эсмеральда чуть меньше сзади, Фредерик всегда в конце. Но он говорит: – У меня нет привычки, как у вас. Один день я не буду ленивый. Вечером Эсмеральда в доме, я иду с ним, и он несет меня на плечах, мы идем на другой пляж. Солнце совсем красное на большом океане, он снимает мою рубашку, целует все тело и берет меня на песке, и эти мерзкие браслеты не делают больно коже. День потом я понимаю, что моя мысль прятать ружье – не очень умная, оно нужно, а можно делать меня мертвой и без ружья. И я веду Фредерика в место, где рою. Мы делим ружья на трех. Каждому один нож, мой – американского авиатора, топор мне и Фредерику. Так-так – кто идет на охоту. Теперь в поясе мало патронов, только для диких свиней. Что сказать про длинные дни? Я очень люблю Фредерика, но Эсмеральда тоже чуть-чуть, потому она спорит с ним и со мной. Мне не надо все видеть, но я люблю видеть прямо. И я говорю Эсмеральде: – Хочешь мужчину, я знаю, ты можешь его взять позади моей спины. Если делить его топором на два, ничего не работает. Я делаю тебя мертвой, ты делаешь меня мертвой, тоже не работает, он грустный, одна мертвая от любви к нему, и думает о ей все время. Думаешь, нам надо делать договор? И Эсмеральда говорит: – Я рада, ты так говоришь, я тоже хочу так, но мне страшно. Тогда мы две думаем, как делить Фредерика по правде. Я говорю, как я делю дни с японцами, когда падаем на этот остров. Она не понимает, как я могу давать радость другому мужчине каждый день, она хохочет и прячет свой рот: – Не верю своим ушам! Как ты можешь? Я говорю, только один тронул мое сердце, но они бедные мужчины тоже, а я одна женщина и не давать им удовольствие, как не давать еду или пить. Потом они теряют ум и делают мертвым мужчину, который один дает мне радость, и тогда они меня могут брать, когда я не хочу. Но Эсмеральда и я не думаем, что делить дни хорошо. Фредерик может быть усталый три дня с одной и не трогать вторую, три дня после он отдыхает и опять дает удовольствие только первой. Мы много шутим, когда думаем про это, потом мы грустные, не знаю почему. Тогда Эсмеральда говорит: – Наверно, нам не надо так говорить. Нам хватит, если Фредерик будет и с тобой, и со мной, и мы остаемся хорошие друзья в нашем несчастье. Так мы решаем, и мы жмем руки, потом я вижу – они идут вместе, я тогда работаю и не думаю, что они получают удовольствие, и Эсмеральда долго со мной хорошая. Маленькие вещи теперь другие. Дома или на пляже, ей наплевать, и она ходит голая, когда Фредерик там. А иногда, когда он на рисовом поле или делает спирт для ламп, они идет к нему, тихо говорит и быстро целует его шею. А иногда мы едим трое еду, она смотрит на меня и плачет. Я не понимаю почему, но не хочу спросить. Очень счастливо, на этом острове есть другие дела, кроме этих споров. Мы вместе идем на пляж австралийцев и трое плаваем в большом океане, и хотим войти в самолет. Теперь Фредерик плавает самый быстрый, он хорошо идет под воду – у него много воздуха в груди и ему не стыдно беспокоить мертвых. Мы вынимаем из воды много вещей с самолета, но не радио. Фредерик быстро видит, он не работает. Мы берем мешки солдат с одеждой, еще патроны для так-так, бутылки, ящик с консервы, ящик с сигареты, и жвачка, и печенье – вода их не трогает, еще гамак, чтобы спать, бидоны с маслом и еще парашюты и инструменты для механики. Фредерик думает, надо брать бензин в баке самолета, мы делаем длинный бамбук с дырой внутри. Все время – почти три месяца – мы делаем дыру и вяжем вместе бамбук, Эсмеральда и я не знаем, чтобы мужчин работает так долго и много, как Фредерик, когда имеет идею. Он говорит: – Когда я долго хочу, я могу. Так его учат священники Христа в Марселе, Франция. Тогда я говорю и шучу вместе с Эсмеральдой: – А вдруг ты хочешь брать все на самолете? Можешь? А он говорит: – Шутите-шутите. Один день я это делаю. И он это делает как раз до второго сезона дождя, когда мы вместе. Сперва он берет бензин. Мы роем место хранить его, дыры в песке, и кладем вниз парашюты. Потом он берет мотор самолета и веревки парашюта, и мы трое все тащим, Фредерик надо пять неделей все делить, мыть бензином, мазать маслом и делать маленький мотор, он не работает. Тогда он делает опять, как с спиртом Кимура, и я часто иду смотреть – он работает, руки и верх тела в черном жире. Я не знаю всю его идею, но я зову духи этого острова помогать ему, если один Христ мало. Один день мы – две женщины – дома и слышим далеко большой шум, он тихо, потом снова сильный, и мы бегаем на пляж австралийцев. Когда мы там, солнце красное за деревьями и очень-очень красивое, и в этом большом шуме мы видим своими глазами весь самолет. Из него всюду течет вода из океана – через нос и через хорошую руку. А мотор в дыме, Фредерик тащит его на пляж колесом и веревками парашюта, а Эсмеральда и я рады – танцуем и кричим: «Победа!» Люблю думать про тот день. Люблю видеть в своей памяти – Фредерик в песке на коленях, на лице жир и текут слезы, он бьет рукой по земле острова и кричит: – Черт!!! Я сделал!!! Я сделал!!! А я и Эсмеральда падаем на него и целуем, и все мы уже мокрые. И мы смотрим эту большую штуку из железа в неглубокой воде, и я говорю: – А теперь, может быть, Фредерик хочет поднять это в небо? И они двое шутят и будто бьют меня на песке, но не вправду. Потом мы идем в наш дом и моем тело друг другу с мылом из мешка солдат. Мы едим вместе и пьем спирт из риса за победу, и кричим: – Пусть черт унесет войну! И Фредерик очень гордый рассказывает, что знает чуть-чуть механику от своего второго отца, шофера грузовика, что он долго и упрямо борется с мотором и меняет бензин через воздух в бак самолета. Потом он снимает с Эсмеральды ее рубашку солдата, и она не помнит стыд, и я смотрю все время, когда он ее берет, она другая и не гордая, а потом он меня тоже берет. Я люблю думать про тот день. Очень несчастливо мы грустно удивлены утром после сна. Большой дым идет в небо на другой стороне острова, и когда мы бежим на пляж австралийцев, ничего нет из-за высокого огня. Он очень жаркий, и мы не можем идти близко, но мы не даем ему есть джунгли и весь день берем воду в океане, и бросаем на деревья. Вечером огня уже нет, самолет – кусок железа, и мы теряем все: бензин и мотор, все. Мы так и не знаем, где начало огня. Вдруг Фредерик бросает свою сигарету «Кэмел», когда мы идем домой? Вдруг жаркий мотор жжет веревку или кусок дерева? Я, Иоко, думаю, что мы очень мешаем мертвым в самолете, и дух большого океана сначала дает мне хороший знак, а потом начинает огонь. И опять мы говорим всю ночь трое, и Фредерик очень-очень грустный, он теряет бензин и еще самолет, потому что день раньше он думает строить внутри корабль с мотором и бежать с острова. Когда Эсмеральда говорит, мы тоже бежим с ним, он говорит: – Нет, если я мертвый, вы – тоже. Разумно я пробую один плыть на остров Рождества, а потом спасаю вас. А если я мертвый в океане, вы живы. Но Фредерик никогда не грустный долго. Он думает, остров Рождества далеко на две тысячи километров на запад, это последнее место их корабля до аварии. Может быть, туда можно плыть другой дорогой. Я, Йоко, думаю, что японцы – хорошие моряки, особенно Йоширо, повар, когда у него хорошая голова, он говорит, нельзя плыть шесть людей и делать эксперимент, как же Фредерик плывет один? Тогда Фредерик говорит: – Смотри этот проект после сезона дождя. Пока мы сидим дома, будем рады нашей судьбе. Мы так и делаем, едим еду, играем в камешки и карты и говорим о наших жизнях. Эсмеральда делает из бамбука инструмент для музыки, и мы поем песни, наши песни. Я учу моих товарищей японскому, но они думают, это очень трудно, и тогда я не учу. Ночью мы спим вместе и часто с шумом от дождя. Мы показываем Эсмеральде семь защипов для белья, и она очень довольна, и ей стыдно потом, но утром она говорит в мою шею, что ей нравится. Она очень хорошо знает дни делать детей, я не так хорошо, и тогда она часто шутит и говорит мне неправду: – Сегодня, Иоко, говори Фредерику «нет». Но она тоже очень хорошая и ему, и мне, не смотрит на маленькие вещи и очень рада убирать дом. Характер Фредерика быстрый и меняется. Иногда он веселый и мягкий словами. А иногда сидит в углу сердитый. И я, и Эсмеральда не знаем, какие слова наши это делают. Правда, он сам не знает, он чувствует больше, чем понимает. Иногда он пьет очень много спирта, он сам его делает, чтобы не быть грустный и не думать о доме, он рассказывает планы – гордые и непонятные, он идет в большой океан и получает победу, что он долго и смело делает очень хорошее дело, и все видят своими глазами, что он все может, и он говорит всем: «Мне плевать на вас всех!»