Когда солнце приходит на остров, мы еще плаваем и живем эти дни, но хорошее время уже уходит и нам грустно, что про нас не помнят. Я не хочу говорить, как Эсмеральда первая теряет надежду. И я тоже. Хочу только говорить о последние моменты, мы живем трое на острове. Долго Эсмеральда говорит об огне на пляже австралийцев, ей страшно, что Фредерик и я думаем, что она его начинает и говорит «нет», не она. Потом она говорит, что может быть, она хочет его начать, тогда Фредерик не может уйти в океан, и так никто никогда не знает, что она делает с нами той ночью, когда он тащит самолет. Тогда Фредерик говорит ей: – Я знаю, кто начинает огонь и почему. Будь спокойна. И я думаю, что он думает, это я. Я говорю: – Как я могу? Я всю ночь в твоих руках, и я не иду из дома. А он говорит: – Разве я говорю, что это ты? Думаешь, я тэки? Это враг. Я говорю: «Нет» – и бегу далеко от них, не хочу слушать глупые вещи – это грустно для всех. Потом Эсмеральда хочет тащить в дом парашют австралийцев на веревке. Так она не может видеть нас, когда я с Фредериком. Он говорит: – Сделаем, как она хочет. И мы делаем. Потом она не хочет, что Фредерик идет к ней говорить и видит ее голую. Он поднимает плечи и говорит: – Когда захочешь, скажешь. И он уже не идет в ее сторону. Потом на пляже она одна и грустная и тихо поет, как он раньше, когда привязан. Когда я говорю, она всегда говорит: – Я ничего не имею против тебя, Иоко. Мне хорошо так. И один только раз Фредерик идет говорить с ней, сидит около на песке, она кладет голову на него и плачет. Я далеко и не слышу их слова. Потом ночью она спит на другой стороне парашюта, а я хочу Фредерика, время я на нем или он на мне – кошмар. Она кричит, чтобы мешать нам. Я знаю, она делает специально, я тоже имею иногда плохие сны, но я никогда не кричу, когда они приходят и так вот: – Господи! Я на шикарном приеме! И все мужчины смотрят на меня! Господи! Мое красивое платье в двери, а я без трусов! Они меня видят! Они все видят мой голый зад! Я говорю Фредерику, и я недовольна: – Не слушай! Не слушай, пожалуйста! Попробуйте, когда вас берут так! И вы увидите, как это хорошо! Другой день Фредерик ест с аппетитом ракушки, я их беру под океаном. И как часто он находит перл. Мы трое дома. Эсмеральда лежит в гамаке. Тогда он говорит: – Иоко, ты много находишь жемчуга? Я иду в пол, где прячу дорогое, поднимаю кусок дерева, беру мешок – я делаю его из носка Акиро или Попейе, когда мы падаем на этот остров. Он сильно трясет мешок увидеть вес, потом я открываю его Фредерику, и он видит своими глазами все красивые перлы, я беру их для родителей или для хорошего мужа, или для кого, не знаю. Тогда он говорит с удивлением: – Черт! Это имеет такую же ценность, как наследство моей бабушки! А я говорю: – Даю три перла за каждый раз ты меня целуешь хорошо в рот, пять каждый раз ты хорошо-хорошо целуешь мою грудь, десять каждый раз, когда ты готов быть хороший конь и все, за один раз, когда ты их просто хочешь и ничего мне не делаешь, они твои. Тогда он шутит и я тоже, но Эсмеральда говорит: – Что это за наследство вашей бабушки? Вы никогда не говорили. Молчание. Фредерик говорит: – Не ваше дело. И ест ракушки и молчит. И вот приходит эта ночь. Фредерик берет меня по одну сторону парашюта, а Эсмеральда говорит во сне, чтобы мешать нам. Он делает, будто у него нет ушей, она понимает из моих криков, что она может видит идиотские сны, а мне плевать. Тогда она придумает вот что, даже если мои слова не точные: – Господи! Вот я в деревне, в доме, родителей нет, они на празднике. Этот голубой солдат рвет мое платье руками и бросает меня на пол! Ой, он трогает мою голую грудь и зад! Господи, он входит в мое тело и получает удовольствие от меня! Мне больно! Мое тело грязное! Хочу умереть! Господи, прости меня, я прыгаю! И пока эта идиотка кричит, Фредерик тоже кричит: – Стоп! Вы не имеете права! Стоп или я заставлю вас замолчать! Конечно, он бросает меня и сидит на матрасе, голова в руках, а Эсмеральда как будто просыпается и говорит: – Ужасный сон! Тогда я, Иоко, говорю Фредерику: – Ты идиот! Ты видишь? Эта женщина не спит, она специально говорит нам мешать. А он говорит: – Даже во сне она не имеет права! И он ей кричит: – Вы слышите? Вы не имеете права! Тогда она шутит и говорит с той стороны парашюта: – Но, дорогой мой, это вне моего контроля. Такая глупость у людей на этом острове или везде. Фредерик встает, лицо без цвета и говорит: – Мерзавка! И потом никогда, слышите, никогда он с нами не говорит, ни одно слово и ей, и мне. Я скажу, что он делает и молчит, как человек без языка, все дни, все недели: он рубит бамбук и деревья с топором. Когда устает, он курит сигарету и пьет воду или спирт из фруктов. Иногда плавает в океане, один. Я иду к нему. Я говорю: – Я, Иоко, я не делаю ничего против тебя, я грустная, что ты не говоришь со мной. Прошу тебя говорить со мной. Ничего. И Эсмеральда просит простить ее, я слышу своими ушами, что она говорит, даже далеко, и ее слова скромные и красивые, мои глаза в слезах. Он ничего. Он рубит бамбук. Память о плохое в этом мужчине такая же длинная, как его терпение. Часто я иду к нему, он рубит топором, лицо и тело мокрые. Я кладу еду на землю, но он не ест. Он делает еду из фруктов и корней, и ракушек, а иногда – из яиц в джунглях. Он спит на песке около дома. Его борода растет и волосы тоже. Тогда мы видим, он вяжет вместе бамбук крепкими веревками и строит стену дома около желтых камней. Потом строит пол. Потом делает циновку из крепкой травы. Я говорю Эсмеральде: – Когда он кончит дом, мы идем туда каждую ночь, показываем тело и танцуем, как в фильме. И он любит нас, как раньше. Но я долго живу с Фредериком и не знаю его. Один вечер он сидит и думает на песке, курит сигарету, смотрит на красное солнце на краю океана. Я иду спать. Утро потом я иду в джунгли ловить птицу или зверя. Я иду назад, солнце уже высоко. Я не вижу своими глазами стену Фредерика на пляже. Но я тоже вижу на высоком дереве мой флаг и флаг французский – синий белый и красный – и четыре креста и я рада, что так Фредерик говорит мне мир. Ноги у меня слабые, сердце стучит, я бегу в дом. Иду по лестнице, вхожу. Эсмеральда одна в рубашке солдата, глаза красные, но волосы красивые, она стоит возле окна. Она мне говорит: – Бедная Йоко, бедная идиотка! Он не дом делает, он делает корабль с парусом. И он теперь далеко. Тогда я бегу из дома и смотрю везде на большой океан. Я не хочу верить. Тогда я иду на песке и я кричу. Я кричу Фредерику плыть назад. Я опять бегу в дом. Эсмеральда все время стоит возле окна. И я кручу головой, и хочу сказать: не верю. Она мне говорит: – Смотри! И показывает рукой на место, где я держу мешок с перлами и пол открыт. Тогда я иду на террасу, у меня нет ума. И я кричу большому океану вернуть Фредерика. А потом я сижу в кресле и плачу, и не могу кончить, а Эсмеральда идет ко мне и сзади кладет руки на мои плечи, и тихо говорит: – Не плачь, не плачь, Йоко. Мы выживем. Женщины всегда выживают. Потом мы спокойно будем думать о нем, и у нас в памяти – только, что он нас любит и ищет помощь. Так кончается моя история на острове. Есть и другая история, но не думаю, это вам интересно. Говорю быстро. Эсмеральда и я живем вместе еще четыре недели, и тогда крейсер Америки плывет за нами. Когда мы спрашиваем, кто посылает нам помощь и где он, капитан говорит, не знает. Корабль в дороге на Гавайские острова, и по радио им говорят взять нас. Война для Японии проиграна, а моя бедная страна раненая, все это знают. Потом меня долго спрашивают в Сан-Франциско из-за мертвого американского авиатора и двух австралийцев и я говорю им все, что знаю и вижу своими глазами. Я ставлю подпись на много бумаг и живу спокойно в Лос-Анджелесе с Эсмеральдой, она дает гарантию. Я с ней почти четыре месяца, и она всегда очень хорошая и не жалеет на меня деньги. А глупые люди говорят нам в спину, что мы любим друг друга, но ей плевать. Потом говорят, что я не виновата, не убиваю никого, я бросаю ее компанию и говорю, скоро еду назад. И я наконец еду в свою страну на самолете, и я теперь почти двадцать пять годов. Очень счастливая судьба – отец и мать живые и тоже бабушка и ее мать, она теперь сто шестнадцать годов. Один день я пишу ей письмо в Талкахуано, Чили. Она отвечает, но рукой другого, она не умеет сама никогда писать: «Я вижу, все друзья детства мертвые сейчас. Никто о них ничего не знает. Никто не кладет цветы на могилу. А я не глупая, поэтому я не мертвая».