Толедо Вернувшись во Флориду после дурацкого кораблекрушения «Пандоры», я разыскала Бесси, оправившуюся от африканских ран. Какое-то время мы вдвоем содержали рыбный ресторан в Ки-Уэсте. Увы, это предприятие тоже закончилось крушением. Но все-таки мы расстались добрыми друзьями, и я пошла служить медсестрой на флот. В последний день войны я была с полевым госпиталем в Бенгальском заливе в сотне километров от Рангуна, в Бирме. Мне было двадцать семь лет, и я носила военное звание, соответствующее лейтенанту. До этого я все время плавала по Тихому океану. Была с морскими частями во время сражений на Филиппинах и в битве за Иводзиму. Я видела, как мертвых и раненых переправляли оттуда целыми грузовиками. В Бирме после всего пережитого, казалось, уже наступил мир. Британцы взяли Рангун и освободили от японцев почти всю страну. Из пяти огромных палаток нашего госпиталя в дельте Иравади три оставались пустыми. Выздоравливающие пациенты, в основном американские моряки и летчики, были направлены сюда поддерживать наших союзников во время зимнего наступления. Они только и ждали возвращения на родину. Узнав о капитуляции Японии, они кричали от радости, но их отъезд это не ускорило, скорее, даже наоборот. Теперь слишком много военных во всех концах света ожидало отправки домой. Нам велели набраться терпения, уверяя, что это якобы вопрос нескольких дней. Кто был настроен менее пессимистически, утверждал, что в году их всего-то триста шестьдесят пять. Была середина августа, сезон муссонов. Независимо от того, лил ли дождь, одежда прилипала к телу. А когда он шел, то был теплым и мерзким. Речки вокруг лагеря несли желтую грязь с гор, а иногда – дохлых буйволов. Именно тогда нам привезли нового пациента под капельницей, о котором ничего не было известно, он был изможден какими-то тяжелыми испытаниями и бредил по-французски. Доктор Кирби, начальник полевого госпиталя, осмотрел его и велел положить в одной из пустых палаток, мы ее называем Карлайл, как шикарный нью-йоркский отель. Остальные палатки тоже носили названия отелей: «Плаза», «Дельмонико», «Пьер» и «Сэйнт Реджис». Поскольку я единственная говорила по-французски, мне поручили заниматься этим больным. Мы положили его под москитной сеткой, он спал глубоким сном. Я поставила капельницу в изголовье кровати. Когда санитары ушли, доктор Кирби сказал мне: – Толедо, пока мы не получим о нем сведений, не подпускайте к нему никого. А если он вздумает бежать, немедленно поднимайте тревогу. – В таком состоянии? – Ну у него дубленая шкура. Если верить тому, что он говорит в бреду, он пересек весь Тихий океан на плоту. Я проводила Кирби до двери палатки. Там он передал мне полотняный мешочек цвета хаки размером с мою ладонь. – Это висело у него на шее, – сказал он. – Внутри второй мешочек. Похож на старый носок, набитый жемчугом. Когда будет время, пересчитайте. Там лежит сертификат, Военно-воздушная база США, остров Джарвис, эти шутники даже указали точное число. Прежде чем уйти, он посмотрел на спящего француза и добавил: – Чего только не увидишь на этой войне. Позже я пересчитала жемчужины. Заняло много времени. Их было 1223. В документе значилось 1224. Возможно, я просчиталась, а может быть, ошибся сержант по имени Д. К. Даун, которые считал их до меня. Во всяком случае трудно представить себе такого скупердяя, который пожелал преподнести своей подружке ожерелье из одной жемчужины. В течение пяти дней я выхаживала незнакомца в соответствии с полученными указаниями, то есть главным образом старалась продлить его сон и следила за капельницей. Ночью, чтобы не ходить туда и обратно, я тоже спала в палатке, она находилась совсем на отшибе, далеко от нашей казармы. Оставшееся время я работала с остальными сестрами, и между двумя ливнями мы бегали окунуться в море, хотя освежиться в нем было невозможно. Как-то утром, когда я второпях завтракала, доктор Кирби подсел напротив с чашкой кофе. Он сказал: – Мы получили кое-какую информацию насчет француза. Грузовой самолет сделал посадку в Джарвисе на пути в Рангун, а поскольку не знали, что с ним делать, то переправили к нам. Его с плота подобрал вертолет где-то посреди Тихого океана. Парень был без сознания, а плот болтало вокруг какого-то необитаемого острова. – И никто не знает, кто он? – Он сам нам, наверное, скажет. Пусть сначала проснется. Он проспал до самого вечера. Огромные вентиляторы под потолком медленно разгоняли жару. Я сняла халат. И хотя надела самую тонкую из имевшихся белую блузку, с меня градом катил пот. Когда он открыл глаза, я стояла к нему спиной, наклонившись над соседней койкой, и отбирала лекарства, стараясь навести порядок в аптечке. Внезапно я услышала позади себя его слабый, но отчетливый голос: – Толедо! Я вздрогнула от неожиданности и обернулась. Он смотрел на меня через москитную сетку и удивленно улыбался. Но я-то была удивлена гораздо больше, чем он: – Вы меня знаете? – Я видел вас на «Пандоре», – ответил он. Я отодвинула полог, чтобы лучше рассмотреть его. Но не могла узнать. – Вы тоже плавали на «Пандоре»? – Нелегально, – сказал он, по-прежнему улыбаясь. – Никому ни слова! Так, значит, это был он. На яхте каждое утро я убирала каюту мисс Шу-Шу. Нужно было быть слепой, чтобы не увидеть, что она втайне одаряла своими милостями какого-то мужчину. Я подозревала кого-то из команды или этого актера, который был с нами на борту. Вообще-то я не люблю копаться в грязном белье. Не ровен час, сам измажешься. – Да, вот это неожиданность! – говорит мне француз. – А знаете, Толедо, вы совсем не изменились! Он резко выпрямился, но я уложила его. Потом, засовывая ему в рот градусник, я сказала, что кто угодно смутится, если его опознают по заду, и что он должен будет мне объяснить, как это ему удалось. А еще, Толедо – меня так прозвали, потому что я родилась в Толедо, Огайо, на самом деле меня зовут Дженифер Маккина. Температура у него была совершенно нормальная, и я спросила, как его зовут. – Морис, – сказал он, – можете звать меня Момо или Рири, как в детстве, хотя теперь мне это не нравится. – Морис, а дальше? – Мори Морис. В этом вся задумка. Можете звать меня Момо Рири или Рири Момо, я все равно догадаюсь, что речь идет обо мне. – Вы француз? – Француз и член «Свободной Франции»[24]. Генерал де Голль и все такое. Я заметила, что вся Франция свободна, что Германия капитулировала весной, а Япония – в день его поступления в наш госпиталь. – Где мы? – спросил он. – В Бирме. Вас доставил сюда с Тихого океана наш самолет. Тогда я увидела, что в его глазах появилось волнение. Он схватил меня за руку и воскликнул: – Господи, сколько же времени я здесь нахожусь? – Неделю. – Там на острове остались две женщины совершенно одни! Нужно сообщить кому-то, чтобы их нашли! Так я узнала в тот вечер, что мисс Эсмеральда все еще жива. Доктор Кирби вызвал двоих офицеров из Рангуна, и они больше часа допрашивали Мориса. Выходя из палатки, один из них сказал мне: – Либо этот лягушатник совсем свихнулся от ваших уколов, либо мир перевернулся, а никто не заметил. Вы что, тоже находились на этой чертовой посудине, когда онаутопла? Я подтвердила, что «Пандора» потерпела кораблекрушение и что пропала молодая женщина, психоаналитик из Лос-Анджелеса. – Где? – Примерно в тысяче миль на юго-восток от острова Рождества. Мы шли в Гонолулу. – Боже правый! – сказал этот офицер. – Более невероятной истории мне слышать не доводилось!.. Прищепки для белья! И он ушел с приятелем, пребывая в полной растерянности. Когда я принесла Морису настоящий обед – стейк, гороховое пюре, фруктовый салат в коробочке, он с аппетитом поел. Он достаточно спал последние дни, и спать ему не хотелось. Он долго говорил со мной, но почти ничего не сказал о том, что пережил после кораблекрушения. Сказал только, что видел мисс Эсмеральду, она жива и была вместе с одной чилийкой, удивительной девушкой, бывшей студенткой Академии искусств в Париже, которая свободно говорит по-французски. Что касается остального, похоже, ему обещали вырвать язык, если он хоть что-то расскажет о себе. Говорил о детстве в Марселе, о своей бабушке, которую очень любил, о коллеже Иезуитов, где воспитывался. Рассказал о своем обручальном кольце. Он был женат на самой красивой и самой милой женщине, о какой может мечтать любой мужчина, но они расстались уже двенадцать лет назад, и невозможно надеяться, что она до сих пор ждет его. Однако ему хотелось что-то послать ей, и он забеспокоился о своих жемчужинах. Я показала ему мешочек и честно призналась, что одной не хватает. Он сам их не пересчитывал, но думал, что пока его перевозили из Джарвиса в Рангун, украли все или, по крайней мере, добрую пригоршню. Он положил мешочек под матрас, и мы пришли к обоюдному согласию, что инцидент исчерпан. Потом я пошла спать на свое привычное место у входа в палатку. Прошлые ночи я спала голой, только под москитной сеткой, но в его присутствии, конечно, уже не могла снять блузку. Я решила, что принесу ширму и буду спать, как раньше. Он еще долго говорил. Спрашивал в темноте: – Вы спите, Толедо? – Без задних ног. И его понесло. Сообщил про все фильмы с участием мисс Шу-Шу, которые он посмотрел. Про жару. Про заведение в Мозамбике под названием «Колесо крутится». Про обезьянку, которая спряталась на дереве. Утром он спал спокойно. Я пошла принять душ и выпить кофе. Когда я вернулась, его не было. Я побежала поднять тревогу, но тут заметила на пляже его самого или кого-то на него похожего, только в вертикальном положении, и нагнала его. Он закутался в простыню, чтобы прикрыть наготу. Его длинные волосы, мокрые от назойливого дождя, прилипли к голове, виден был только один глаз. – Вы что, рехнулись? – спросила я. – Нужно рехнуться, чтобы оказаться в такой дыре. И это Бирма? Я бы сказал Сент-Мари-де-ла-Мэр после вселенского потопа.