— Да, Мартин, они отличаются ангельским терпением, которое тебе, к сожалению, не присуще. — И вы все живете в одном доме? — Именно. — А какой у вас дом? — Двухэтажный, но места в нём маловато для такой большой семьи, как наша. Иногда приходится пропускать друг друга в коридоре или занимать очередь в душ… Еще во время ужина нам приходится вставать со своего места, чтобы дать протиснуться только что пришедшей частичке нашей семьи между стеной и вставшим человеком, — разоткровенничалась я, совершенно забыв о том, что Мартин может рассказать всё своему старшему брату. В конце концов, Олдридж всё давно мог узнать от посетившего нас на прошлой неделе Рика, тем более уже ничто не сможет затмить инцидента на ярмарке. При этом Мартин впервые слушал меня с неподдельным любопытством. — А как вы назвали щенков? — Балто и Герда. — В честь знаменитого сибирского хаски и героини сказки Андерсена? — Именно. — У меня болит голова. Всё из-за твоей болтовни, — неожиданно пожаловался Мартин. — Лучше полежу, а-то мушки перед глазами начали летать. В сопровождении Доротеи, Мартин отправился в спальню, а я немного напряглась. — После того инцидента с доберманом у него начали иногда болеть глаза и появляться мушки, — пожаловалась вернувшаяся на террасу Доротея. — Думаю, это на фоне испуга. Хорошо хоть, что не стал заикой. У моей дочери было нечто подобное в детстве, после того, как её сбил велосипедист. Потом полгода промучались с потемнением в глазах. — Вы говорили об этом Роланду? — ставя опустевшую чашку на садовый столик, поинтересовалась я. — Нет, зачем понапрасну его беспокоить? Это ведь всего лишь обычные мушки перед глазами. У меня тоже такие бывают, когда я резко встаю или нагибаюсь, чтобы завязать шнурки. * * * Я уже была почти у выхода, когда столкнулась с Олдриджем. — Можно отменить вчерашнее правило, по которому мы не можем общаться на территории моего дома? — колко улыбнулся он. — Простите за вчерашнее. Это была безумная череда недоразумений. — Забудем. Как прошел день? — Хорошо, — ответила я и, случайно вспомнив о словах Доротеи, добавила. — Только Мартин пожаловался на появление мушек перед глазами и легкую головную боль. Доротея утверждает, что это результат испуга, так как подобные жалобы начались после инцидента с доберманом. — Кстати об этом. Я как раз шел к Вам, чтобы решить этот вопрос. Шейла Хиггинз сейчас ожидает нас в моем кабинете. Через десять минут, когда все бумаги и формальности были соблюдены, и Шейла Хиггинз вышла из кабинета с натянутой улыбкой, которая красноречивее любых слов говорила за свою хозяйку: «Ненавижу вас обоих», — я сидела на резном деревянном стуле с бумажным пакетом в руках, в котором лежала сумма, равная моей годовой зарплате. На радостях, я чуть сразу же не уволилась, однако вовремя вспомнив о приличиях, решила это сделать на следующей неделе — к тому времени Мартин в очередной раз усадит меня на кнопку или прольет кипяток мне на руку, так что уважительная причина у меня точно найдется. Конечно же я была искренне благодарна Роланду за проделанную им для меня работу, но едва ли сдерживалась, чтобы не сказать ему: «Спасибо и прощайте». Домой я летела на крыльях счастья, окончательно решив уволиться уже к началу следующей недели. Когда я переступила порог нашего дома с широкой улыбкой и зашла в гостиную, в которой спиной ко мне сидело старшее поколение нашей семьи, я сразу же ощутила, что что-то здесь не так. — Что произошло? — всё еще пребывая в состоянии эйфории, но уже без улыбки на лице, спросила я, представляя какие лица будут у моих родителей, когда они узнают, что именно находится в бумажном конверте за моей спиной. — Папу уволили, — пищащим голосом ошарашенного человека, ответила мне мама. Мгновенно осознав значение её слов, я бухнулась на свободное кресло, старые пружины которого издали приглушенное: «Кря!». Глава 22 Все знали, что папу скоро уволят, но никто не подозревал, что это произойдет за двенадцать дней до окончания месяца, из-за чего папины расчетные оказались совсем маленькими. От денег, которые я получила в качестве финансовой компенсации из рук Шейлы Хиггинз, не осталось почти ничего — пятьдесят процентов суммы ушло на нового адвоката (отец лично проследил, чтобы нашим делом начал заниматься мужчина, так как женщинам он больше не доверял), двадцать на погашение долгов и еще двадцать на покупку таких необходимых вещей, как тонометр для бабушки, дорогостоящие лекарства для дедушки, зубной протез для папы, новые ботинки для двойняшек, корма собакам и прочее-прочее-прочее… О моем увольнении не могло быть и речи. Внезапно для самой себя, как и для всей семьи, я стала основным источником семейного капитала. Идя во вторник на работу, я с жалостью посмотрела на папу, который встал с утра пораньше, чтобы отправиться на биржу труда. Я знала, что найти работу в нашем городке практически нереально, тем более пятидесятилетнему мужчине, но не хотела говорить столь жестокие слова своему старику. До обеда мы с Якобом открыли панорамные окна гостиной, за которыми сразу же начиналась терраса из каменных плит, за которой следовал небольшой палисадник. У садовника до сих пор не доходили руки её облагородить, но как только он закончил работу над ландшафтным дизайном главного особняка, он решил заняться скромным палисадником нашего домика. Обед мне готовить было не нужно, так как Роланд сегодня был свободен и пригласил нас отобедать в главный дом. Я же так увлеклась помощью Якобу, что в итоге отказалась от приглашения, отпустив Мартина с Риком. Нашим бедненьким, домашним палисадником занимались исключительно мама с бабушкой и только благодаря этому он всё еще существовал. Я же так давно не ковырялась в земле, что сейчас, уравнивая чернозем, засыпанный Якобом в разнообразные клумбы, вазы и горшки, я просто не имела сил оторваться от поглотившего меня процесса. Я даже не задумывалась о том, что могу испачкать свою светлую рубашку с красивой, вертикальной, розово-белой полоской, рукава которой были застегнуты чуть выше локтя, и совсем не переживала за джинсы, только вчера выстиранные бабушкой. День был чудесный. Небо густой пеленой застилали пышные, молочные облака. Некоторые из них изнутри были подсвечены солнечными лучами, которые не в силах были пробиться на землю сквозь облачную вату. Было тепло и уютно — ни единого дуновения даже слабого ветерка, который мог бы растрепать мои распущенные волосы, над которыми с утра так старательно колдовала Сэм, пытающаяся придать им максимальный объем, что у нее, в итоге, неплохо получилось. Уютно устроившись на деревянном поддоне, я аккуратно высаживала тюльпаны из одноразовых контейнеров в клумбу, находящуюся на каменной террасе справа от входа в дом. Якоб говорил, что тюльпаны следует высаживать осенью, но так как в прошлом году никто не знал о грядущем приезде молодого хозяина, этим теперь приходилось заниматься весной. Для того чтобы не травмировать луковицы при весенней пересадке, они заранее были помещены в контейнеры, чтобы в итоге иметь возможность быстро приспособиться к новому месту жительства. Я убедила Якоба в том, что сама справлюсь с высадкой цветов в указанных им мне местах, после чего он с облегчением отправился на обед, обещая завтра зайти и оценить мою работу. Надев тонкие латексные перчатки, я с нежностью брала ростки тюльпанов, пытаясь не повредить драгоценные луковицы, и аккуратно перемещала их в заранее заготовленные ямки. Я совершенно забыла о том, что с минуты на минуту здесь объявится Мартин и вмешается в этот хрупкий процесс — слишком сильно задумалась о красивейших суккулентах, которые Якоб оставил за моей спиной и до которых я уже жаждала добраться. Больше всего я приходила в восторг от многочисленных эхеверий, разнообразных оттенков и фактур, которые мне предстояло высадить собственноручно. Они словно были из иного мира, мира фейри и садовых эльфов. Думая о притягательности этих чудесных растений, до которых я смогла бы добраться не ранее, чем через десять минут, я поняла, что за моей спиной объявился Мартин, когда у входа на террасу послышался едва уловимый шорох. — Ковыряешься в земле? — поинтересовался мальчишка, едва ли не впервые не назвав меня тупицей. — Только не вздумай снова разорвать новые газовые шторы на окнах в гостиной, которые мы с Якобом повесили час назад, иначе твой брат убьёт меня. — И сделаю это при помощи яда, — раздался голос Олдриджа, заставивший меня резко обернуться. Как говорил папа, я с детства искусно справлялась только с одной задачей — находить неприятности на свою пятую точку. В пространстве повисло наэлектризованное молчание, которое меня едва ли окончательно не раздавило. На сей раз из неловкой ситуации меня спас именно Мартин — он разорвал наши с Олдриджем пересеченные взгляды, одернув брата за руку. — Поиграешь со мной в шахматы? — поинтересовался мальчик у Роланда, к тому времени успев осмотреть все суккуленты. — Неси сюда, — согласился Олдридж, после чего мальчик побежал в дом, а он сел за стол, стоящий поодаль позади меня. — Так значит, Вы любите ковыряться в земле? — спросил Роланд, явно глядя мне в затылок — я ощущала его тяжелый взгляд каждой своей волосинкой. — Относительно, — ответила я, совершенно забыв повернуться к собеседнику лицом. — У нас есть маленький палисадник, но за ним присматривает мама. Не помню, когда последний раз занималась подобным, но сегодня, почему-то, втянулась. — Нашел! — радостно прокричал выбежавший на террасу Мартин. — Помнишь, ты дарил мне их на Рождество? Так как ты предпочитаешь темные тона, давай я буду играть белыми. За моей спиной началась оживленная игра, в которой Мартин весело смеялся, когда у него получалось выгодно обменяться с братом определенными фигурами. Слушая спиной их бурную игру, я с облегчением расслабилась. Как же отлично эти двое ладили между собой! Мы с сестрами не могли похвастаться столь высоким уровнем взаимопонимания ни в детстве, ни даже сейчас. — Ха-ха! Я забираю твоего коня! — радостно сообщил Мартин. — Роланд, соберись, ты ведь мастер ФИДЕ[15], а проворонил коня из-за того, что постоянно смотришь на Глорию — международная спортивная организация, объединяющая национальные шахматные федерации. Занимается популяризацией шахмат, организацией различных международных соревнований, в том числе чемпионатов мира. Основана 20 июля 1924 года в Париже). Услышав, что Олдридж за мной наблюдает, я вся сжалась и по моей спине пробежали холодные мурашки. Наверняка со стороны я выглядела как старый, сгорбленный, садовый гном, с которым когда-то сравнил меня Мартин. Подумав об этом, я инстинктивно выпрямила спину, после чего разровняла землю между только что высаженными луковицами тюльпанов и поднялась со своего деревянного поддона. Мимолётом кинув взгляд в сторону стола, чтобы убедиться в том, что на меня никто не смотрит, я спокойно прошла мимо братьев, взяла широкий лоток с «Жемчужинами Нюрнберга»[16] и перешла с террасы в палисадник, спустившись вниз по каменным ступенькам. В итоге, мои походы повторялись пять раз — я поднималась за очередным лотком с каким-нибудь «Черным Принцем» или моей любимой «Эхеверией Деренберга», после чего спускалась в палисадник, чтобы высадить всю эту красоту в заранее приготовленные клумбы, затем снова поднималась на террасу и снова возвращалась на газон. Я справилась с поставленной передо мной задачей за час, после чего собрала с газона все одноразовые лотки и, под предлогом их уборки, хотела уже проскользнуть мимо братьев, но когда я сравнялась со столом шахматистов, Мартин в очередной раз проиграл партию и громко воскликнул: — Два-три, в мою пользу. Пожалуй, я хочу остановиться, чтобы в следующий раз счет не сравнялся. Глория, сыграешь с Роландом в шахматы? А я пока сбегаю к Джонатану и заставлю его сделать ставку на тебя. Хочу сорвать крупный куш, хотя у Джонатана навряд ли будет с собой много денег и мне придется поставить его на счетчик… — Нет, — на выдохе отозвалась я, — я, пожалуй, откажусь. — Почему? — вдруг поинтересовался Роланд. Я хотела ему ответить, что в последний раз играла в шахматы с отцом, когда мне было всего двенадцать лет, но передумала. Тем летним вечером я играла с ним партию на время и тогда, буквально на последней секунде, я потерпела поражение, после чего всю последующую неделю отец так сильно меня дразнил, что я забросила эту игру в дальний ящик своего комода. — Бессмысленно играть с мастером ФИДЕ, — пожала плечами я. — Вот еще! Я ведь его выиграл целых четыре раза, — горделиво заявил Мартин, даже не задумываясь о том, что Роланд ему поддался. — Отдай сюда свои лотки, я сам передам их Якобу. Заодно заставлю и его сделать ставку на тебя, — с этими словами мальчик отобрал у меня лотки, после чего скомандовал. — Роланд играет черными, потому что он парень, а ты белыми, потому что ты не парень. После этих слов мальчишка со всех ног побежал в главный дом, держа перед собой садовые принадлежности. — Не разбей себе колени, — скорее по привычке, нежели из переживания, громко кинула ему вслед я, снимая с рук перчатки. — Да, иначе я убью твою няню, — прокричал вслед Роланд, после чего встретился со мной улыбающимся взглядом и, приподняв левую бровь, с серьезным видом добавил. — Ядом. — Ладно, давайте играть, — с негодованием предложила я, после чего начала расставлять большие, красиво вырезанные из дерева, шахматные фигуры. Еще до начала игры я умудрилась перепутать местами слона с конем, но вовремя увидела правильное расположение фигур у соперника и как можно более невозмутимо исправила свою ошибку. Первый ход сделала я. В течение игры Роланд делал быстрые ходы, словно совершенно не задумываясь, я же зависала над одним ходом от минуты до трех, словно это могло меня спасти. Я как раз сосредоточенно думала над своим девятнадцатым ходом, когда мой телефон неожиданно начал издавать знаменитые мотивы авторства Джеймса Ласта. Совершенно забыв об игре, я дернула рукой в сторону заднего кармана джинс и случайно опрокинула на игральной доске сразу три фигуры. Тяжело выдохнув, я взяла в руки своего упавшего ферзя, с серьезным лицом пытаясь вспомнить, где именно он стоял, параллельно выуживая телефон из кармана, чтобы, наконец, заглушить слишком громкого «Одинокого пастуха». — Да, Эмметт, — наконец ответила на звонок я, когда Роланд уже поставил на место сбитые мной фигуры и пальцем постучал по тому месту, куда необходимо было поставить зажатого в моей руке ферзя. — Спасибо, — тихо прошептала я Олдриджу и продолжила общение по телефону, пока Роланд ожидал моего хода. — Что случилось? Ммм… Да, в моей спальне на окне. Хорошо, пока. Эмметт звонил узнать, где именно двойняшки вчера оставили солнцезащитные очки Эмилии, которая сейчас носилась по всему дому в тщетных попытках их отыскать. По-видимому, Эмметт сейчас был у нас дома. — Эмметт — это Ваш брат? — поинтересовался Роланд, когда я отложила телефон. — Шах. — М-м-м нет, — начала отвечать я, аккуратно подвинув свою пешку вперед. Мы всю партию промолчали, и я так увлеченно пыталась продумать свои детские ходы, что даже не поднимала глаз на оппонента, сосредоточенно глядя только на доску и совершенно не задумываясь о том, смотрит ли на меня в этот момент Олдридж. — Это не брат. Это парень… — Шах и мат, — вдруг резко впечатал свою даму в центр игральной доски Роланд. — Моей сестры… — дополнила свой ответ я, смиренно приняв свой крах в этой партии. Если честно, Роланд мог поставить мне мат уже на десятом ходу, однако вместо этого он словно гонял меня по всему полю, тем самым заставляя мой микроскопический мозг хоть как-то поработать. Я в очередной раз почувствовала себя дурой, как почти всякий раз в присутствии Олдриджа. — Э-э-эх, — разочарованно простонал только что вернувшийся, запыхавшийся Мартин. — Не успел увидеть твоего грациозного провала. К сожалению, никто из штата прислуг не согласился поставить на тебя, Глория. Сыграете еще раз?