В восемь утра меня навестил уже знакомый мне доктор, чтобы проверить моё состояние и сообщить, что за мной заедут после обеда. Я не собиралась мириться с подобным ходом событий. Сразу после ухода доктора, я отправилась в уборную, чтобы привести себя в порядок. Сняв с головы дурацкую повязку, я обнаружила на правом виске небольшой шрам с кровоподтеком. Хорошенько разобрав волосы руками, я порадовалась тому, что вчера закрепила их пеной для укладки, после чего отправилась на выход, постоянно оглядываясь по сторонам, в страхе, что меня вычислят и снова запрут в палате. Мне повезло. Когда я выходила из поликлиники, к зданию подъехало такси и высадило белокурую даму, в шикарном, бело-лиловом костюме. Сев в такси и назвав адрес поместья Олдриджа, я вдруг вспомнила, что у меня нет с собой денег, однако даже не стала переживать по этому поводу, так как уже знала, что в жизни бывают куда более неразрешимые вопросы. От одной только мысли о том, что Мартин может умереть в любую секунду: стоя напротив меня и называя меня тупицей или рисуя что-то секретное в своем блокноте, или раскидывая для меня своё пестрое лего, — к моему горлу подступил комок. Маленького, девятилетнего мальчика, любящего своего брата, компьютерные игры, рисование, слово «тупица» и футбол, может не стать в любой момент. Я попыталась взять себя в руки, чтобы не расплакаться и к концу пути мои старания принесли плоды. По крайней мере, я была способна мыслить не через пелену слёз. Попросив таксиста меня подождать, я позвонила в дверь, которую, уже спустя минуту, передо мной распахнул Джонатан. — Мисс Глория, я думал, что Вы в больнице, — удивленно вздернул брови швейцар. — Мистер Олдридж дома? — напряженно поинтересовалась я. — Он в своем кабинете с миссис Аддингтон. — Не могли бы вы рассчитать таксиста? — Сию секунду. Я отправилась по коридору в сторону кабинета Олдриджа, прекрасно запомнив его месторасположение еще со дня своего собеседования. Дверь была распахнута, так что стучаться не пришлось. — Глория? — сдвинул брови мой работодатель. — Как Вы здесь очутились? После обеда Джонатан должен был отвезти Вас напрямую домой. — Я доехала на такси. — Как Вы себя чувствуете? Я не хотела рассказывать о своих проблемах с координацией, легком подташнивании, боли в глазах и слабости во всем теле. На фоне состояния здоровья Мартина, я выглядела здоровой как бык. Хотя, конкретно сейчас, мальчик должен был чувствовать себя превосходно, в то время как я чувствовала себя буквально расколотой пополам. — Я в порядке, — без зазрений совести соврала я, переведя взгляд на бледную Доротею, которая, сидя возле стола, подписывала какую-то бумагу. Словив мой взгляд, Олдридж начал объяснительный монолог: — В Британии, как и во всем мире, Мартин считается неоперируемым. Но есть два места, где согласились хотя бы попробовать что-то сделать — эти места находятся в Швейцарии и Канаде. Я рассчитывал улететь уже в субботу, но, к сожалению, у нас получится отправиться только в следующий понедельник. До этого у нас есть восемь дней на то, чтобы собраться и выяснить, не повредит ли Мартину перелет. Я не прошу вас обоих лететь со мной — за эти восемь дней я могу найти других нянь… — Я еду, — твердо ответила я. — Вы ведь вроде как хотели увольняться в пользу университета, — изогнул бровь Роланд, скрестив руки на груди. — Больше не хочу. Я терпела издевательства со стороны Мартина, когда он был здоров, и не могу его бросить, когда он стал смертельно болен. Он мой подопечный. Кроме меня и Доротеи, его ни одна нянька в мире больше не выдержит. — Я уже подписала свой договор, — округлив глаза, произнесла бледная Доротея. — Но мне нужно предупредить Генри и Лео. — До понедельника Вы можете быть свободны. Ближайшие восемь дней у меня расписаны — я буду проходить с Мартином всевозможные процедуры и анализы, чтобы выяснить, осилит ли его мозг перелет, — ответил Доротее Роланд, после чего женщина, тяжело кряхтя, попрощалась с нами. — Где подписывать? — проводив женщину взглядом, поинтересовалась я. Олдридж указал пальцем в необходимое место на клочке бумаги, и я сразу же поставила свою размашистую роспись, даже не удосужившись прочесть документ. В отличие от Доротеи, тщательно изучившей свой контракт, я даже не задумалась о том, что одним своим росчерком могу ввергнуть себя в вечное рабство. — По поводу оплаты, — начал Роланд, но я его перебила. — Не переживайте, оплачивать дорогу мне не нужно. — Ваша дорога уже проплачена: билеты, отели, питание. Загранпаспорт и остальные необходимые документы на Ваше имя уже в процессе создания. Я не знал, согласитесь ли Вы и Доротея ехать, поэтому, на всякий случай, организовал создание документов обоим. Помимо того, Ваша почасовая ставка во время путешествия поднимется до сорока фунтов в час. В независимости от того, чем Вы заняты: спите, едите, совершенно забыли о существовании Мартина и наслаждаетесь видами Берна, — Вы будете зарабатывать не фунтом меньше названной суммы, так как это прописано в контракте, который Вы не сочли необходимым к прочтению. Считайте, что Вы получаете деньги за присутствие в дороге, но не забывайте о том, что всё же Вы летите именно в качестве няни, — отчеканил Роланд, как вдруг тяжело выдохнул. — Вы уверены в том, что точно этого хотите? Даже в случае, если у нас ничего не получится? — Уверена, — серьезно ответила я. — Даже в случае, если у нас ничего не получится? — Даже если… — опустив глаза, прикусила нижнюю губу я, тем самым пытаясь сдержать комок боли, поднимающийся изнутри моей души прямиком к моему горлу. — Хорошо, — немного помедлив, согласился Роланд, опустив прежде скрещенные руки. — Всё осложняет Ваше сотрясение. Второе сотрясение мозга за прошедший месяц… — Оно второе за всю мою жизнь. Боюсь, Ваша семья серьезно на меня влияет, но пока я не разобралась как именно — положительно или отрицательно. — Надеюсь, что Вы успеете понять это прежде, чем мы облажаемся с Мартином. — Мы не облажаемся. — Мы не облажаемся, — задумчиво повторил Роланд и, спустя минуту, уверенно добавил. — Вам необходим лечебно-охранительный режим. Доктор сказал, что первые двое суток Вы должны соблюдать постельный режим, затем полупостельный. Надеюсь, что к концу недели Вас перестанет штормить и к Вам вернется нормальная координация. Хотя, со слов Мартина, нормальная координация — не Ваш конёк. — Так заметно, что меня штормит? — Вы своими дрожащими пальцами вместо росписи поставили какую-то убогую закорючку. — Вы разочаруетесь, если узнаете, что я также расписываюсь и в нормальном состоянии? — Боюсь, я в Вас никогда не разочаруюсь. А жаль. Не став уточнять значение его слов, я молча отправилась к выходу. Олдридж выдал Джонатану ключи от одной из своих машин, и мне не пришлось идти домой пешком, что сильно спасло моё безумно уставшее тело. Глава 43 — Тебе точно ничего не выплатят за очередное сотрясение? — наклонившись надо мной, поинтересовался папа. Я лежала на своей кровати, пытаясь привести в порядок дыхание, которое пострадало от подъема по лестнице. — Точно, пап. Я ведь всего лишь упала с лестницы. — А как же травма на производстве? — Пап, прекрати. Я упала после окончания рабочего дня и вообще Олдридж не должен платить мне за все мои царапины. — Ничего себе царапина, — заметила сидящая на моей кровати мама. — Сотрясение мозга. — В котором никто, кроме меня самой, не виноват. — Дочь, тебя что, нужно учить падать? — уперся руками в бока отец. — Если собираешься получать сотрясение мозга, делай это хотя бы во время рабочего дня и при максимально выгодных условиях. У нас и так финансы пляшут романсы, а ты еще и головой бьешься впустую… — Кстати о финансах. Мне повысили зарплату. — Значит всё-таки не впустую, Дерек, — улыбнулась отцу довольная мама и тут же напряглась. — А ты точно упала с лестницы? Может быть, этот Олдридж тебя ударил? — Нет, — устало выдохнула я. — Может быть, случайно? Ну, знаешь, задел дверью… — Нет. — Тогда в честь чего? — В честь того, что я согласилась поехать с ним в Швейцарию, — ответила я, и у сразу же мамы округлились глаза. — В следующий понедельник Роланд с Мартином уезжают в Швейцарию. За мальчиком понадобится присмотр, поэтому мы — я и Доротея — полетим с ними. Олдридж повысил почасовую ставку до сорока фунтов в час и сказал, что будет оплачивать двадцать четыре часа в сутки, не смотря на то, заняты ли мы Мартином или нет. — Девятьсот шестьдесят фунтов в сутки?! — папа даже присел на корточки от шока. — А на сколько дней вы летите в Швейцарию? — Я еще не знаю. — Это хорошо, что Доротея тоже летит, — сказала мама, но я так и не смогла понять, чего в этом такого положительного она смогла рассмотреть. — Но, дорогая… Ты ведь не то, что ни разу не летала на самолете, ты ведь ни разу не была за границей. Ты вообще кроме Лондона нигде не была. — Мама, не переживай. Девятьсот шестьдесят фунтов в сутки, — для убедительности напомнила я. — Да-да, — вздохнула мама. — Ладно, дорогая, поспи. Потом мы всё обсудим. Она поцеловала меня в лоб и вместе с отцом вышла из моего бомбоубежища. Родители занимали так много места в моей спальне, что когда они ушли, в комнате посветлело минимум на сто оттенков. Я не хотела рассказывать родителям о Мартине, потому как была уверена в том, что как только скажу им, что маленький мальчик фактически приговорен к смерти, — точно расплачусь. Я вдруг почему-то вспомнила, как однажды, в самом начале работы с Мартином, я решила, что этот мальчик никогда не заставит меня плакать. Как же я была не права. Как же я ошибалась… Проспав до двух часов дня, я отправилась в ванную и приняла освежающий душ. На обратном пути я остановилась напротив приоткрытой двери в спальню сестер. Было непривычно видеть Эмилию дома днём. Я совершенно забыла о том, что сегодня воскресение и это нормально — сидеть в своей спальне в выходной день. Наверное, из-за сотрясения, я слегка потерялась во времени, но может всё дело было в том, что Эми никогда не сидела в своей комнате средь бела дня. Даже если ей нужно было сделать отчет по работе, она предпочитала делать это внизу, в шуме со всех сторон, но только не в своей комнате. Все выходные обычно она проводила с друзьями или Эмметтом, возвращаясь домой поздно вечером или, не возвращаясь вовсе. Скорее всего, именно поэтому мне было непривычно сейчас видеть старшую сестру сидящей в потертой пижаме, в своей комнате, и уплетающей мороженое из большой банки. Я отодвинула приоткрытую дверь и сразу же встретилась взглядом с Эмилией. Судя по её опухшему лицу, период слез и стенаний прошел только вчера. — Будешь? — предложила Эми мне и я, сев на тахту рядом с ней, взяла лишнюю чайную ложку, торчащую из мороженого. Видимо, еще кто-то уже составлял ей компанию. — Это Сэм купила для того, чтобы мне стало легче, — пояснила Эми, ткнув мизинцем в бок банки. Она сидела в позе лотоса, поставив мороженое себе на ноги. — Черешневое. Очень вкусно, — оценила я. — Как ты? — Даже не знаю, как тебе ответить. Я потеряла парня, с которым не собираюсь восстанавливать отношения, сижу в своей берлоге без надежды на счастливое будущее и поедаю дорогое мороженное, которое сама себе не способна была бы купить, из-за банальной нехватки финансов. Ты сидишь рядом со мной, у тебя сотрясение мозга и наверняка сейчас ты чувствуешь себя физически хреновее меня, но уже через неделю ты улетишь в Швейцарию, и тебе за это еще хорошо заплатят. Как думаешь, кому из сестер в эту секунду фиговее — той, что страдает от депрессии, той, что мечется по городу в поисках новой работы, или той, у которой сотрясение мозга? Я уверена, что вижу лишь вершину айсберга во всей этой истории с твоей поездкой за границу, но, даже зная, что могу ошибаться, всё равно завидую тебе. Что сказать? Я склонна к зависти. Это мой самый большой грешок. «Может быть, ей рассказать про Мартина?» — пронеслось у меня в голове. — «Нет, только не Эми. Да и потом, ей сейчас и без того паршиво». — Всё будет хорошо, Эми, — поджав губы, выдохнула я, сама не до конца веря в свои слова. — Ты ведь боец… Эмметт не звонил? — За прошедшие сутки ровно сто семь пропущенных вызовов. Я не беру трубку. Пусть, наконец, станет счастливым отцом с другой женщиной, которая сможет ему нарожать дюжину Бланкаров — продолжателей знатного рода, — криво улыбнулась сестра. — Знаешь, я более чем уверена, что он не состоит ни в каком родстве с Амаль Ги Бланкаром. Так, беспочвенные амбиции и пустой трёп… — Может, стоит с ним поговорить? — пытаясь как можно более мягко задать свой вопрос, я отковыряла себе еще немного мороженого.