— Это всё твоя нянька. Она дурно на меня влияет, — ответил Мартин, когда мы почти подошли к пункту пропуска на борт, как вдруг я неожиданно для самой себя поняла, что боюсь чего-то, о чем еще мой мозг не успел догадаться. Я сделала глубокий вдох, затем не менее глубокий выдох и только после этого осознала, что помимо аблутофобии награждена еще и аэрофобией. Пройдя мимо улыбающейся стюардессы, я вдруг почувствовала, как по моей спине пробежал холодок. Неожиданно мои руки начали трястись, и к горлу подступил комок паники. В очередной раз, сделав глубокий выдох, я отправилась вслед за Олдриджем, пытаясь отвлечься, рассматривая его широкую спину в светлом поло. Зайдя в салон, я села на указанное Роландом место и начала наблюдать за тем, как он укладывает свою ручную кладь на полку сверху. У меня в ушах слегка зазвенело, поэтому я не сразу услышала возмущенный голос Мартина. — …вообще-то я, — только и смогла я расслышать отрывок заявления мальчика, стоящего сбоку от меня. — Глория останется сидеть здесь, — ответил за меня Роланд. — Если ты хочешь сесть у окна — садись рядом с Доротеей. — Оу, нет, я могу пересесть, — нервно захлопала ресницами я. — Мартин? — многозначительно поднял бровь Олдридж. — С Доротеей сегодня куда интереснее, чем с вами вместе взятыми, — пожав своими детскими плечами, разочарованно, но точно без обиды в голосе, ответил мальчишка, после чего взял из рук Роланда «витамины» (пара таблеток для лучшей переносимости перелета с аневризмой головного мозга) и отправился на место, расположенное в противоположной стороне салона. Я распустила волосы, пытаясь расслабить в себе хотя бы туго натянутые корни волос, но это совсем не помогло моим туго натянутым нервам. К началу полета оказалось, что бизнес-классом до Берна летим только мы и еще двое мужчин средних лет, которые сели слишком далеко от нас. Доротея с Мартином сидели тоже вне поля нашего зрения, отчего, когда самолет начал движение, мне вдруг показалось, будто кроме меня и Роланда во всем самолете вообще больше никого нет — даже летчика! А это значит, что последнее лицо, которое я увижу перед своей гибелью, будет спокойное и самоуверенное лицо Олдриджа — в общем, не самый лучший вариант того, что можно увидеть перед полным забвением. Роланд отложил глянцевый журнал и, случайно проскользнув по мне взглядом, вдруг повернулся ко мне всем своим телом, чтобы внимательнее рассмотреть моё лицо. Мимолетно посмотрев на свои руки, покрывшиеся гусиной кожей, я поняла, что моё тело стало мертвенно-бледным. — Что случилось?! — обеспокоенно поинтересовался Роланд. — Всё в порядке, — дрожащим голосом ответила я и, трясущейся рукой, стряхнула испарину со своего лба. — Вы что, боитесь летать? — слегка наклонившись в мою сторону, тихо спросил Олдридж. — Наверное. Я… Я не знаю. Это мой первый полет, — нервно сглотнула я, глядя на движущуюся землю за иллюминатором. — Глория, — попытался привлечь моё внимание Роланд, но, не возымев успеха, еще раз позвал меня. — Глория, посмотрите на меня. Я оторвала взгляд от иллюминатора и повернулась в его сторону. Серые глаза Роланда оказались неожиданно близко и, смутившись, я на секунду забыла о том, что именно со мной происходит. Но то была всего лишь секунда. — У меня закладывает уши, — пожаловалась я, понимая, что моё паническое состояние растёт в геометрической прогрессии. — Такое бывает. Успокойтесь. Чтобы стало легче, возьмите конфету и рассасывайте… Я последовала совету Олдриджа, но это мало помогало. Из-за давления в ушах, я совершенно забыла о том, что за мной наблюдают, и так сильно зажмурила глаза, что, наверное, со стороны казалось, будто душа у меня заячья — такая же трусливая и трясущаяся. Роланд внезапно дотронулся до моего околевшего плеча своей горячей ладонью и начал его растирать. Странно, но это подействовало. Через пять минут, когда заложенность в ушах начала постепенно спадать, я открыла глаза и посмотрела на своего соседа. Он оторвал взгляд от обивки расположенного напротив него кресла и, посмотрев на меня, убрал с моего плеча свою пылающую ладонь. — Легче? — Да, — ответила я, сделав глубокий выдох. — Летать не так страшно, как Вам кажется. — По-видимому, Вы часто этим занимаетесь. — Довольно часто. — Можно задать вопрос, который меня мучает последние несколько дней? — Задавайте, — заинтересованно разрешил Роланд. — У нас всего два варианта: Швейцария и Канада. Так? — Так. — Почему Вы решили сначала лететь в Швейцарию? Потому что она ближе или потому, что в Швейцарии больше вероятность добиться успеха? — Шансы в обеих странах одинаковы. Просто Оттава дальше Берна. — Понятно, — вздохнула я и, после минутного молчания, не выдержала. — У нас ведь есть реальный шанс, а не пустая надежда, да? — Хьюго Бьянчи — один из лучших специалистов Европы в области операций на головном мозге. Я переслал ему показания Мартина, и он решил лично осмотреть мальчика. Он явно дал понять, что хотя и небольшой, но шанс у нас всё же есть. Он примет нас уже завтра. — Пффф… Замечательно, — тяжело выдохнула я. — Через сколько мы приземлимся? — Примерно через час и пятнадцать минут. Впоследствии, посадку я перенесла немногим легче, чем взлёт. Глава 51 В аэропорту Берна нас уже ожидало очередное vip-такси, сев в которое мы вскоре оказались у пятизвездочного отеля. На имя Роланда Олдриджа было зарезервировано два номера, в одном из которых разместились я с Доротеей, номер же по соседству обосновали Роланд и Мартин. Убранство отеля было настолько шикарным, что поначалу мне было даже не по себе от вычурных излишеств, но вскоре я с ними свыклась. В нашем просторном номере расположились две двуспальные кровати из резного дуба с покрывалами из золотистых нитей, на полу лежал мягчайший молочный ковер с изысканным рисунком, на потолке висела необычайной красоты люстра, в стену была встроена огромных размеров плазма, а прикроватные комоды были украшены декоративными бра. Но вся эта роскошь меня больше нагнетала, нежели успокаивала. Глядя на нее, я осознавала, что нахожусь в параллельном для себя мире, и нахожусь я в нем лишь потому, что в голове Мартина застряла смерть. Не разложив чемодана, я отправилась в ванную, оставив Доротею восхищаться видом из окна. Ванная комната оказалась размеров гостиной в родительском доме, отчего мне было немного неловко раздеваться — создавалось впечатление, словно я оголяюсь в проходной комнате, в которую в любой момент может кто-нибудь войти. Я решила не смывать отлично держащиеся, крупные волны локонов и заколола волосы на макушке. Приняв душ с какими-то невероятными маслами, гелями и шампунями, я вдруг запахла словно лучший цветник Якоба в поместье Роланда. Доротея последовала моему примеру, после чего я, наконец принялась разбирать свой гардероб. На улице было +25, так что в итоге я остановила свой выбор на не слишком коротких, потертых, темных джинсовых шортах, легкой белоснежной вязаной майке в сеточку, которая не просвещала только зону декольте, и бежево-серых сандалиях на резинке. Как мы и договорились, Олдридж зашел за нами ровно в два часа дня. К этому времени я с Доротеей уже были в полной боеготовности (женщина даже дважды успела в скоростном режиме перебрать свои вещи и всё-таки отыскать свои любимые бусы, подаренные ей мужем на тридцатую годовщину брака). На стук в двери ответила я, так как Доротея как раз в этот момент застегивала на себе свои драгоценные бусы. Открыв дверь, я сразу же посмотрела на стоящего передо мной Мартина и лишь потом перевела взгляд на Роланда, отметить странное выражение лица которого мог даже младенец — может быть, я слишком откровенно оделась? Навряд ли. В коротких шортах и полупрозрачных майках здесь ходила каждая вторая девушка. — Готовы? — весело подпрыгнул Мартин. — Да, — ответила я, поправив на плече алебастровый клатч, подаренный мне Эмилией в честь моего двадцатого дня рождения. — Да-да, уже иду, — послышалось за моей спиной, и Доротея поспешила в нашу сторону через весь номер, что-то нервно ища в своей небольшой сумочке. Мы спустились на первый этаж и отправились в сторону столовой, которая выглядела едва ли не шикарнее зала, в котором Роланд организовывал недавно бал. Хотя, конечно же, в первый раз я слегка преувеличила красоту этой столовой. У нас был оплаченный шведский стол, но Роланд заранее предупредил нас о том, чтобы мы не объедались. Он настаивал на том, что мы обязаны успеть за сутки обойти весь Берн, и я была с ним абсолютно согласна, так как было неизвестно, сможем ли мы с Доротеей когда-нибудь позволить себе еще одну подобную поездку в своей жизни. Не успев додумать эту мысль, я сразу же одернула себя — уж лучше бы мы вообще ни разу в жизни не выехали за пределы Британии, только бы у Мартина в голове не было никаких бомб. В итоге, чтобы не забивать свой желудок, я отказалась от идеи попробовать дюжину неизвестных мне блюд и остановилась на лобстере. Внимательно контролируя процент своего насыщения, я справилась с поставленной перед собой задачей и вполне успешно смогла удержаться от переедания. Выйдя из отеля, я вдруг не только себя ощутила самым заурядным туристом, но даже Олдридж вдруг превратился для меня в самого обыкновенного лондонского парня, правда отличавшегося от остальных своим внушительным ростом, крепким телосложением и улыбкой, которая была минимум на два оттенка светлее улыбки среднестатистического человека. Роланд взял на себя ответственность быть нашим личным гидом и первым делом мы отправились к Бернскому собору. Роланд рассказывал о барельефной композиции над входом в собор, созданной мастером Эрхардом Кюнгом, и о протестантской Реформации в начале шестнадцатого века, в ходе которой из собора были удалены все художественные произведения, включая оформление алтаря. Он знал, какие именно два витража были выполнены на несколько веков позднее остальных, знал о том, что хоры в восточной части собора являются первыми в Швейцарии хорами, выполненными в стиле Ренессанса… Уже вскоре выяснилось, что Олдридж подкован не только в истории собора, но и в истории города в целом. Мы перемещались от собора к музею, от музея к галерее, от галереи к дворцу и снова к собору, и Роланд знал ответы почти на все наши вопросы: кто был автором проекта церкви Святого Петра и Павла; когда примерно была возведена Цитглогге; как звали правителя, который правил здесь в середине шестнадцатого века… Самым же интересным в нашей экскурсии оказались местные фонтаны, которые встречались на нашем пути чаще, чем приезжие туристы-китайцы: фонтан «Церингер» с причудливым медведем; «Знаменосец» с четырьмя масками человеческих лиц на капители; «Моисей» с раскрытой скрижалью; «Юстиция» с необычными скульптурами папы римского, императора, султана и Шультхейсса[33] и прочие нетривиальные водные сооружения. К девяти часам вечера мои ноги передвигались уже машинально, словно доведенные до автоматизма шестеренки, но я совершенно не хотела останавливаться. Осмотрев всевозможные достопримечательности, мы около часа бесцельно прогуливались по Старому Берну, наслаждаясь чудесными видами, и я буквально хватала на лету каждое слово Олдриджа, жаждая узнать от него как можно больше нового. Роланд и я готовы были обойти весь город повторно, пусть даже ценой дюжины кровоточащих мозолей на онемевших ногах, вот только Доротея и Мартин не разделяли нашего энтузиазма. В итоге нам пришлось взять такси, вернуться в отель, натрескаться неизвестными мне деликатесами и, отправившись в свои апартаменты, отключиться сразу после соприкосновения с бамбуковой подушкой. Впервые в жизни я спала так глубоко и так крепко, и впервые в жизни мне так сильно не хотелось вставать с постели. Пытаясь отключить пронзительно звенящий будильник, я в очередной раз уронила свой и без того изнемогающий мобильный, после чего мне пришлось встать, чтобы всё-таки вырубить орущего Одинокого Пастуха. Никогда в жизни я так его еще не ненавидела. Приняв прохладный душ и придав объем волосам, я надела потертые, серые джинсы с низкой посадкой, которые выгодно украшал ремень с бляшкой в виде большой, переплетенной змеи, и достаточно просторную светлую блузку, которая оставляла небольшую голую полосу внизу моего живота. Выйдя из душа, я поняла, что Доротея всё еще находится в постели и уже спустя пять минут выяснилось, что у женщины, после вчерашней затянувшейся прогулки, безумно опухли ноги. Когда стало понятно, что Доротея передвигается с большим трудом, я отправилась в номер Олдриджа, чтобы сообщить ему о непредвиденном обстоятельстве. В итоге было решено, что Доротея останется в отеле и ей будут оказаны услуги медицинской страховки, которую Роланд предусмотрительно оформил на наши имена еще в Британии. В половину восьмого мы спустились в столовую, где я обнаружила в себе зверский аппетит, съев практически всё, что предлагал попробовать мне Мартин. В пятнадцать минут девятого мы сели в такси и отправились в поликлинику. — Зачем мы приехали в больницу? — непонимающе поинтересовался Мартин. — Просто Глория немного заболела, — при помощи обмана начал развеивать подозрения мальчика Роланд. — А мы пришли поддержать её, заодно и сами обследуемся, вдруг пропишут каких-нибудь аппетитных витаминов? — Аппетитных витаминов не бывает, — заключил Мартин, явно поверивший в басню брата. — Это в Британии не бывает, а здесь вполне могут встретиться, — ответил Роланд и его слова, как и всегда, стали решительными. Мартин определенно был готов поверить во всё сказанное его старшим братом. Так что если бы Роланд однажды мимолетом взболтнул о том, что Земля квадратная, Мартин бы даже не задумался оспорить этот непреложный факт. В холле нас встретил англоговорящий персонал, но Роланд предпочел общаться с ними на немецком, чтобы из их разговора Мартин случайно не узнал о цели нашего приезда. Уже через десять минут мы оказались в кабинете Хьюго Бьянчи. Этот кабинет больше напоминал место заседания дипломата, нежели доктора, в то время как сам доктор, седой как лунь, имел внешность всезнающего ученого с ясно-синими глазами, которого выдавал лишь его идеально-белоснежный халат. Вся эта картина была настолько несочетаемой, что папа бы решил, что здесь «попахивает шарлатанством». Я же решила, что «здесь попахивает баснословными деньгами». Мистер Бьянчи, искусно владевший английским языком, мастерски сыграл свою роль, уделяя внимание только мне и Роланду, совершенно не замечая Мартина, после чего как бы невзначай заключил, что для профилактики можно было бы обследовать и мальчика. В итоге Мартин ушел с доктором, а мы как бы направились в противоположную палату, на самом деле решив оккупировать полупустое кафе на первом этаже. Как истинные англичане, мы заказали по чашке чая каркаде и, сев друг напротив друга за самый дальний столик, собрались ожидать результата, который должен был стать для нас известным лишь через час. Я понимала, что на крайний случай у нас еще есть вариант с Канадой, но прекрасно осознавала, что если нам сейчас откажут, мы понесем урон в виде огромной трещины на нашей надежде, которая будет занимать девяносто процентов наших чувств — остальные десять процентов поглотят инстинкты. Впервые Роланд, оставшись со мной наедине, промолчал больше получаса, ни разу не попытавшись завязать со мной беседу. — Всё должно получиться, — почти допив свой чай и отставив чашку внезапно похолодевшими пальцами, попыталась отвлечь Роланда от мрачных мыслей я, после чего закинула ногу на ногу. Он оторвал свой взгляд от панорамного окна и, внимательно посмотрев мне в глаза, не размыкая скрещенных на груди рук, тяжело выдохнул: — Должно. — Уже прошло тридцать пять минут. Скоро мы получим результаты… А что будет, когда его согласятся прооперировать? — поинтересовалась я, будто нам и вправду не откажут. — Мы останемся в Швейцарии на время подготовки к операции, её проведения и реабилитационного периода. Я вздрогнула, представив бритую, изуродованную надрезами и швами, маленькую головку мальчика, и его голубые глаза, переполненные болью, растерянностью и страхом, и моё дыхание вдруг прервалось. По моему телу сразу же пробежала мелкая дрожь, и я судорожно вздохнула, запив каркаде комок боли, подступивший к моему горлу. Лучше бы я не заводила этот разговор, лучше бы не думала о том, что предстоит пережить Мартину в случае успеха и чего ему никогда не предстоит пережить в случае поражения. Мне очень хотелось плакать, но я не могла подвести сидящего напротив меня Роланда, буквально сжавшегося в тугой комок нервов. Поэтому я подлила себе очередную порцию чая, чтобы в очередной раз проглотить его залпом, давясь слезами, неуспевающими скатиться с глаз. После пятидесяти минут напряженного ожидания, на телефон Роланда пришло сообщение с просьбой явиться в кабинет Хьюго Бьянчи. Застыв друг перед другом на несколько секунд, мы, словно в замедленной пленке, встали со своих мест, задвинули за собой стулья, о чем при других обстоятельствах даже не подумали бы позаботиться, и, размеренным шагом, отправились к прозрачному лифу. Еще никогда в жизни я не видела Роланда настолько сжатым. Он напоминал мне готовящегося к прыжку барса, который, в случае осечки, рисковал благополучием маленького котенка. Мне было безумно больно думать о том, что именно во всей этой ситуации чувствует Роланд Олдридж, каждую секунду рискующий навсегда потерять единственного человека, в лице которого сосредоточена ВСЯ! его семья. Не смотря на то, что я едва контролировала свои нервы, я была способна оценить напряженное состояние Роланда, от которого буквально разило электрическими разрядами. При этом я всё равно умудрялась оставаться на десять тонов бледнее Олдриджа. Поднимаясь вверх, я сомневалась в том, что отрицательный вердикт доктора возможно вынести… Едва ли я выдержу, если здесь и сейчас потеряю надежду. Едва ли выдержит он…