Мяч с шумом ударился о стену и отскочил от нее. Бофельт устремился вперед, но промахнулся. — Достаточно на сегодня, — буркнул он. Сквош был другой частью его новой жизни, предложенной доктором, чтобы немного унять одышку. Убрать лишний вес. Укрепить тело. Однако он не знал, продолжит ли занятия. Все мышцы ныли. Его отец никогда не тратил время на такую ерунду, не бегал по бетонной коробке в погоне за мячом. И все равно в свои восемьдесят девять лет оставался довольно бодрым. Конечно, он никогда не был атлетом, но прожил отличную жизнь. Пил и ел, что хотел. Как и полагалось нормальному датчанину. И не забивал себе голову моционом и диетами, на чем все, казалось, помешались сегодня. Он отправился в душ сквош-клуба Копенгагена и встал под теплую струю воды. Тело расслабилось, боль начала отступать. Но одновременно тревога охватила его. Он знал ее причину, однако сейчас столкнулся с ощущениями, абсолютно незнакомыми для себя. Чувством раскаяния. Угрызениями совести. Он пытался избавиться от них. Рьяно намыливал голову, с силой работая пальцами. А что он мог сделать? Другого способа просто не существовало. У него были свои принципы, которым он следовал всю жизнь. Идеология, в которую он верил. Исходя из них, он не мог позволить себе прощать слабости и недостатки другим. Церемониться с генетически неполноценными личностями. Даже если бы в их жилах текла его собственная кровь. Он делал воду горячее, пока она не начала обжигать кожу. Он не мог знать этого наверняка. Но все равно не сомневался, что Росомаха был его сыном. Ругер Естанше. Бофельт никогда не пытался проверить свое отцовство. Убедиться, действительно ли их связывали родственные узы. Алис Естанше, мать Росомахи, напомнила ему о себе, только когда родила. Но она никогда не давила на него. Их короткая интрижка к тому времени уже давно закончилась. В его жизни тогда не было места для детей. И позже так и не нашлось. Бофельт ни разу не разговаривал со своим сыном. Не видел его вживую, только на фотографиях. Он неоднократно жалел об этом. Представлял, какие между ними могли бы сложиться отношения. Похоже, их многое объединяло. Они оба верили в другой мир. Оба, решительные и своевольные, всегда старались все делать по-своему. Хотя абсолютное послушание представлялось ему важным достоинством — когда сын находился в подчинении отца. Алис была красивой. У них могло что-то получиться. Они находились на одной стороне. Ее австрийские родственники, националисты, уже давно сыграли свою роль, во время аншлюса. Но то время давно прошло. А теперь окончательно. Бофельт попросил Ханнекена переключить разговор на него, если Росомаха выйдет на связь. И это произошло накануне вечером. Он позвонил и хотел извиниться за то, что связался с Йоргеном Кранцем, не дождавшись разрешения. И мимоходом также сообщил о смерти своей матери. Из-за чего он, по его словам, потерял контроль над собой. И сейчас попросил помочь ему обменять его сестру на сестру Линн. Но ничего такого Бофельт никогда не одобрил бы тоже. Попытка убийства полицейского. Наезд на Йоргена Кранца. Похищение сестры Линн. Все это совершил один человек, которого полиция, в худшем случае, могла связать с их организацией. Его сын. В такой ситуации существовало только одно решение. Бофельт старательно растирал тело полотенцем. Пытался счистить с него чешуйки омертвевшей кожи. Бедра поворачивались в едином ритме с движениями рук, не оказывая сопротивления. Он наблюдал за собой в зеркале. Лицо все еще оставалось красным от напряжения. Ручейки пота бежали по спине. Он вот-вот мог потерять своего ребенка. Но у него по-прежнему оставался бы еще один сын. Даже если они внешне не имели ничего общего и вообще не являлись родственниками, между ними все равно существовала сильная внутренняя связь. Он никогда не признался бы в своих чувствах даже себе. Но и не мог отрицать очевидного. У него был Амид. Появившись в его жизни двадцать лет назад, он стал ему сыном, которого он не мог позволить себе иметь по целому ряду причин. Он плеснул воду на каменку. Волна горячего пара ударила в лицо, обожгла тело. Он отшатнулся, скрутил полотенце и принялся раз за разом хлестать себя им по спине. Боль не смогла разогнать неприятные мысли. Он им всячески противился, поскольку они могли породить сомнения в отношении столь дорогого для него человека. К тому же иммигранта. Одного из тех, от кого они хотели избавиться. Даже если Амид был иным. Датчанином даже большим, чем все другие, работавшие на него в Ульв А/С, не говоря уже о преданности лично ему. Он снова поддал жару. Втянул носом горячий воздух, когда почувствовал, как волна пара опять ударила по лицу. Однако не происхождение Амида заботило его сейчас. Оно не значило ничего больше. Но парня стало труднее контролировать. Конечно, речь шла о мелочах. Но ничего такого не случалось раньше. Амид никогда прежде не подвергал сомнению ничего из сказанного им. Возможно, обсуждал с кем-то его слова и порой тактично вносил свои предложения, но никогда не возражал ему. До сих пор. Однако теперь он настоял, что лично займется Линн. Открыто позволил себе противоречить. Кроме того в присутствии Ханнекена, которого наверняка презирал в душе. Он уступил. Но у него остался неприятный осадок. Это не должно было повториться. Он не собирался поощрять ничего, что могло привести к «дворцовому перевороту». Или отцеубийству. Глава 39 Росомаха ткнул пистолетом в карту, которую разложил на столе. Вукацерка стояла на страже у двери номера отеля «Терминус». Ханнекен смотрел в окно в сторону отеля «Рэдиссон», расположенного около Центрального вокзала. Он наклонился к Росомахе, когда тот повернул карту к нему. — Катер находится на озере Магелунген около Огесты. Обмен произойдет на открытом пространстве в дальней части поля для гольфа, — сказал Росомаха и показал на карте. — Я возьму с собой сильный фонарь, чтобы ослепить их. И проверить, действительно ли они передают мою сестру. Я поместил поблизости кроссовые мотоциклы, на которых мы уберемся оттуда. Там есть лесная тропинка, ведущая прямо к берегу, где мы сможем проехать. В темноте катер никто не заметит. Приготовленные для бегства машины стоят с другой стороны озера. Сестра Линн будет находиться в багажнике вашего автомобиля. Он поднял глаза и, не заметив никакой реакции на их каменных лицах, добавил: — Там мы расстанемся. Потом вы можете делать с ней, что захотите. «А я исчезну с моей сестрой навсегда», — подумал он и обеспокоенно переступил с ноги на ногу. Его смущало поведение датчан. Или как еще ему следовало называть южноафриканца и хорватку, присланных из Ульв А/С. Он не знал, как истолковать их молчание. Ханнекен пока ничем не выказал своего отношения к его приготовлениям. — Одежда лежит там, в пакете. У тебя, судя по всему, один размер с сестрой Линн, — продолжил Росомаха, повернувшись к Вукацерке, но снова наткнулся на молчание. Слышала ли она вообще, что он сказал? Чертовка даже не удостоила его взглядом. Он с силой сжал рукоятку пистолета и тяжело вздохнул. У него все равно ничего не получилось бы без них. Они прошлись по всему плану в деталях. Росомаха изучал узор обоев, которыми были оклеены стены номера. Французские лилии стройными рядами поднимались до самого потолка. Символ Святой Троицы. Эмблема, которая могла бы придать ему силы до вчерашнего дня. Но теперь его мать умерла. Их осталось только двое. Он и сестра. Ханнекен скосился на ключи от машины, лежавшие на столе. — Она, значит, уже в автомобиле? — спросил он по-шведски с явным датским акцентом. — В багажнике, там она и была все это время, — ответил Росомаха и, заметив удивленные взгляды «датчан», добавил: — У нее несколько одеял. И бутылки с водой. Энергетические батончики. С ней все нормально. «Даже если там, в этой тесноте, пахнет не лучшим образом», — подумал он. Вукацерка вышла на балкон. Она наклонилась над его коваными перилами. Дым от ее электронной сигареты поднимался клубами, как из трубы миниатюрного парового катера. Она повернулась и, по-прежнему с каменным лицом, посмотрела на него. Он кивнул ей с натянутой улыбкой. Знала ли она хотя бы английский? Не произнесла ведь ни слова с тех пор, как они вошли в номер. «Черт с ней», — подумал он. От нее единственно требовалось нормально сыграть свою роль, изображать сестру Линн. И это не должно было составить ей труда, поскольку у нее был тот же рост, такие же длинные волосы и примерно такие же женские формы. Он сжал кулаки, сделал глубокий вдох и подумал, что зря разозлился. Она ведь все равно согласилась приехать сюда и рисковать собой, чтобы помочь их организации. И ему. Ханнекен вытащил бутылку воды из кармана. Он пил, не снимая перчатки и не предложив никому больше. Росомаха наблюдал за «датчанами» уголком глаза. И Ханнекен, и женщина по-прежнему оставались в верхней одежде. С натянутыми на лоб бейсболками. Словно давали понять, что они хотели бы отправиться в путь как можно быстрее. «Это совпадает с моим желанием», — подумал он. В комнате сохранялась напряженная атмосфера, хоть он и знал, что они находились на его стороне. Они уже передали деньги, которые должны были помочь им с сестрой добраться до Австрии. И все равно он чувствовал странное беспокойство. Действительно ли они пришли помочь ему? Или контролировать его? Заставить встать в строй снова? Он сложил карту. Это они могли обсудить после спасения его сестры. Ханнекен посмотрел на него. — Почему ты решил, что они согласятся поменять твою сестру на сестру Линн? — спросил он. — Линн и ее сестра — родственницы Луисы, начальника отдела полиции, который занимается расследованием преступлений АФА. Именно ее сотрудники задержали мою сестру за покрывательство преступника, — объяснил Росомаха, но предпочел умолчать о том, что ее также обвиняли в соучастии в убийстве. Не стоило давать им слишком много информации, причем такой, из-за которой у них могли возникнуть сомнения касательно этой сделки с полицией. Сам он не сомневался. Бофельт лично пообещал ему позаботиться обо всем через свои контакты. Все якобы уже было подтверждено. И место встречи, и время. Даже если присланные Бофельтом подручные, похоже, находились в полном неведении. — Наверняка Линн уже сделала все необходимое для спасения своей сестры, — сказал он. — Потребовала, чтобы обмен состоялся. Тетка вряд ли смогла бы ей отказать. Они не станут рисковать, когда кто-то из их собственной семьи может пострадать. Ханнекен кивнул. — А ты можешь привести хоть один пример, когда что-то подобное происходило раньше? — поинтересовался он однако, продемонстрировав тем самым, что у него еще оставались сомнения. — Обмена? — уточнил Росомаха. — Официально о таком не сообщалось. Но это случалось. Угон самолета в Буллтофте и Норрмальмская драма с Улофом Улофссоном, даже если это было давно. Но сейчас такие вещи происходят чаще. Я сам несколько лет назад участвовал в переговорах вместе с военной полицией, когда освобождали похищенных в Сирии шведов. Официально это называлось «тихой дипломатией», хотя речь шла о больших деньгах. — Но тебе неизвестно ни о каком обмене пленными? — Нет. Однако были и другие случаи. И сестра Линн уникальна. Она не просто посторонний человек для них, а прямая родственница, — напомнил Росомаха. Он избегал говорить о том, о чем на самом деле постоянно думал. О вещах, заставлявших сомневаться в том, что его сестра окажется на свободе через сутки. О жесткой политике по отношению к террористам. О том, что с ними предпочитали не вести переговоры и не уступать их требованиям. Поскольку в противном случае тот же самый кошмар мог повторяться снова и снова. Одновременно он знал, что порой делались исключения. Даже обычно непреклонные израильтяне обменивались пленниками со своими заклятыми врагами. Точно как сделала Швеция, когда они вели переговоры с палестинцами в 1988 году в Ливане. Ханнекен подошел ближе и посмотрел ему прямо в глаза. — Почему ты сначала не попросил денег у нас? — спросил он. — А вместо этого атаковал наших людей? Жену Йоргена Кранца. Ее сына и мужа. Тех, кто помогал нам. Хотя он сам отбывает пожизненный срок, поскольку пожертвовал собой ради общего дела. Росомаха почувствовал, как подскочил пульс. Злость мгновенно охватила его. Как смел этот почти наголо обритый придурок обвинять его? Однако он постарался сразу же взять себя в руки. Не в его ситуации было затевать ссору. Одновременно ему пришлось признать правоту Ханнекена. Он действовал опрометчиво. Его просто сильно выбила из равновесия ситуация с сестрой. Он боялся получить из Дании отрицательный ответ.