57 Разве он обманывал? Она сама себе кино показала. Холостяк нашелся… Разве такие бывают холостяками? Или нет, такие как раз и бывают. Десять раз женат, а все равно свободен для предложений. Интересно, а со Светой у него тоже роман был? Уж больно она нервная. Ведь сколько удовольствия себе доставила своим заявлением. Сволочная баба. Да какой коллективчик ни вспомнишь — всюду бабы склочные. Что в «Доме и офисе», что в «Красоте», откуда еле ноги унесла: работа — тоска, сплошное «косметика-тренажеры-диеты», а тетки одна другой зубастее. А «Жлобус»! Лера, которая была с этим… как его, Хомяковым, и еще секретарша — готова слабого в клочья разорвать, а на вид вечно утомленная. Была там еще Кэтрин… Незлая, но озлившаяся от такой жизни Кэтрин. Самая нормальная в этой своре, несмотря на все свои закидоны. Надо бы как-нибудь повидать ее… Но какая же все-таки свинья эта Света. Да и Шлыков не лучше. Наверно, всем все видно, всем все «понятно». Она, Оля, круглая дура, вприпрыжку бегущая мужу рожки наставлять. Хорошее начало, ничего не скажешь. Вот тебе и «пшашник шишни». Как бы не пришлось увольняться, от стыда. Схватилась за сумку: — Пойду булку куплю. Как это ни грустно, надо завязывать со всем этим. Просто работать. Если с кем-то не сложилось, это не значит, что пора в петлю. Вот тут-то и понадобится — как там Алена сказала? — храбрость. Когда ни шагу назад и еще даже улыбаешься. «Олюшка… прекрасная…» — но ведь говорил же, зараза. Врал? Игрался? И это тепло — просто отработанный цирковой номер? Наплевать. Все перечеркнуть. Все начать с листа белого. Чудо не случилось, ну и черт с ним. На днях проходила мимо витрины с дорогим бельем. Ведь она таскает застиранную хэбэшку, ей все равно. Вовкино мнение не интересует, да и нет у него никакого мнения. Ему она нужна, а не белье. Бродила между стайками кружевных, вышитых, усыпанных бусинками вещиц. Долго колебалась между строгим черным комплектом, с ниткой бусин цвета слоновой кости, и бледно-зеленым, с вышивкой: такие малахитовые тюльпаны — тонкие стебли, вытянутые лепестки. Померила оба, и оба подошли. Дорогое белье. Оленька никак не могла решиться взять один, не то что два. Но потом взяла. Оба. Ни к чему теперь. Машину Шлыкова она заметила издалека. Поскорей завернула за угол. Как смехотворно все кончилось. 58 Степка теперь с Эльвирой Ивановной неразлейвода. В воскресенье гуляли, упал, завыл. И сквозь вой пробивается: «Э-эля… Э-эля…» Я сперва не понял, подумал, это припев такой. Но потом догадался. Недели Степану хватило для развития бурных чувств. Весь в маму. Свинтус в квартире освоился, топочет, лезет под ноги, похрюкивает. Деловой. Степка сперва его боялся, а теперь только им и занят: «Свитус хочет яблочко», «Свитус кататься будет» («н» из вредности, что ли, не выговаривает). Сажает пушистого в грузовичок и возит за веревку по квартире. Тот встанет в кузове на задние лапы, передние положит на край и стоит, как некто на капитанском мостике, усов новогодний салют. Степка повозит его, а потом обязательно из кузова вывалит: крутит ручку сбоку, кузов поднимается, перекашивается, Свинтус скользит лапчонками и валится на пол. Дальше — кто быстрее: Свинтус — под диван или Степан со своими объятиями. Олька ходит как в воду опущенная и вытащенная. Мокрая курица, словом. Что с ней, непонятно. На днях очнулась: а когда Алена вернется? Когда захочет, тогда и вернется, мне она телефон не оставляла. Московский мобильный, понятно, отключен. Не ждет она звонков отсюда. Ольке, конечно, непросто: теперь бегать не к кому, жалиться. А ведь вся на нервах, чуть что — в крик или в слезы. Наверно, с начальничком проблемы. Тем лучше. Тем лучше. 59 — Свет, зайди на минутку, как закончишь. Зашла. — Ты что-то Оле ляпнула? — В смысле? — В смысле, что я мерзавец, у меня шестеро детей, две любовницы, которых я избиваю, и несчастная жена? Ты же обычно так действуешь? — Нико, я дружу с Машкой и не позволю подложить ей свинью. Очередную. — Машке никто свиней не подкладывает. Мы вместе уже двадцать с лишним лет. Я живой человек, Света. Вроде как можно понять. — Ну хорошо. Но что ты в этой Оле нашел? Или на безрыбье? — «Безрыбья» не бывает. А нашел… да… что искал — то и нашел. Тут я ничего нового не придумал. — Как всегда, таланты выискиваем? — А почему нет? Она хороша собой — ладно, не спорь, это я тебе говорю, — и ум у нее живой. Меня такие женщины интересуют. — То есть ты никогда ко мне не подкатывал, потому что я бездарна да еще и на Шрека похожа? Откинулся на спинку кресла, потянулся: — Если ты была бы бездарна, я тебя сюда не позвал бы. Ты же знаешь, для меня дружеских связей не существует, а есть только работа: можешь — не можешь. А насчет Шрека… Ну… что есть, то есть… Еле увернулся от пепельницы. — С ума сошла! Пошутил! Сдаюсь! — И задумчиво: — То есть только что прозвучало предложение… — Предложение? Не дождешься. Я ж с твоей «прекрасной Олюшкой» не стану конкурировать… — Та-а-ак… Подслушивала? — А то. — Не люблю я это. — Думаешь, мне нравится? Но надо же быть в курсе событий. Хмыкнул: — Я тебе сообщу, когда… — Когда ее оприходуешь? Давай. Только вряд ли у тебя это получится. Нахмурился, уткнулся в компьютер. — Свет, слова выбирай, ладно? Мм… почему такие мрачные прогнозы на мое светлое будущее? — Ты ее видел последние дни? На ней же лица нет. Она как ужаленная выскочила булку покупать, когда я сказала, что… ну, про Машку сказала. — Тебя кто за язык тянул? Света достала из кармана зеркальце, посмотрела в него, ощерив зубы. — То есть ты девчонке голову морочишь? — Да она ничего не спрашивала. К тому же у нее у самой муж наблюдается. Сморчок такой. — Вот-вот. Она спит и видит, как от него отвалить. А тут ты, на белой кобыле. У Оли с головой проблемы. В тридцать лет нормальные люди в меру циничны. Оторвался от компьютера. — Светка, ты не понимаешь. В этом и весь цимус. Она просто потерянная такая. Сидит корректором, хотя могла бы дальше двигать. Мужа не бросает, потому что, опять же, куда идти, не знает. Смелости ей не хватает. Знаешь, у меня даже какое-то такое чувство появилось… Защитить ее хочется, проблемы ее на себя взять. Чушь, но трогательно. Я собой доволен. Давно ничего подобного не испытывал. — Понятно. Вот таких, как я, защищать не хочется. — Тебя — защищать? Да я еле от пепельницы увернулся. Помолчали. — Ага, а потом будешь от нее избавляться, как ты это обычно делаешь. — Да в том-то и дело, что с ней такой номер не пройдет. Она из тех, у которых «все или ничего». — Максималисты, по-научному. — Да нет. Просто она все слишком серьезно воспринимает. Может потом глупостей натворить, в стиле пятнадцатилетней. Сто пудов, что позовет к себе, едва сморчок отъедет на пару дней, — понаставит свечек, музычку подберет. И будет ждать признаний. — Да… иначе, боюсь, никак. Опять уткнулся в компьютер: — А ты не издевайся. Вообще-то я не тороплюсь. Посмотрим. Света встала, подошла к двери. — Ты только уж скажи ей что-нибудь… жизнеутверждающее. А то она рассеянная стала, глаза на мокром месте, детский сад. Если бы я знала, что она такая сахарная — замужняя с ребенком, — не говорила бы ничего. Кстати, она уже две опечатки упустила. А нам сдаваться через неделю. — Ну, скажу, что статью ее в следующий номер поставим.