Дан задумчиво посмотрел на Леопольда, а затем переглянулся с Мигелем и Иоганном. Первый кивнул, пожав плечами, а второй чуть мотнул белобрысой головой, показывая, что не протестует. В принципе, право решать такие вопросы было только у Дана, и ничьё мнение его не должно было волновать. Но Леопольд был Дану симпатичен, и он не слишком доверял своему чутью. А раз его друзья тоже не видели причин отказывать, то оставался только один вопрос… — А вы, мешо, поддерживаете решение брата? — спросил Дан у девушек. — Дома у нас всё равно нет… И родственников нет… — ответила Патриция. — А у вас хотя бы в фургоне можно жить! — согласилась Белла. — Ну… Фургон ещё придётся поискать! — заметил Дан. — Лишних у нас нет. Но что-нибудь найдём, конечно… В этот момент Старган думал о том, что вообще-то ему было комфортно путешествовать лишь с теми, с кем он провёл много лет вместе. С кем дрался, с кем получал наказания, с кем учился и играл. И вот теперь ему надо было принять в коллектив трёх совершенно незнакомых человек. Естественно, он не собирался пока посвящать их в свои планы, но что-то они узнают сами, что-то им придётся объяснить… Это вызывало опасения, и ему становилось дискомфортно. И всё же когда-то подобное должно было случиться… — В общем, дело ваше. Особых возражений я не имею. Да и никто не имеет… Пока. Вы всегда можете покинуть вадсомад, если дикая жизнь придётся вам не по душе! — закончил Дан. — А сейчас подождите здесь немного. Надо закончить одно дело… Дан положил в карман расписку Леопольда о передаче вклада, а вслед за ней и расписку от ростовщика — где тот, между прочим, обязался вернуть все деньги по требованию, сразу и немедленно. А затем молча покинул салун. Вместе с ним ушли Мигель и всё ещё хромающий Иоганн. — Польди, а мы так сможем? — тихо спросила Белла. — Ты не похож на касадора… — Я и на пастуха не слишком похож был, — мрачно ответил Леопольд. — Но стал же… Пастухом. — Бели, не переживай, как-нибудь справимся! — неожиданно сказала Патриция. — И уж во всяком случае, к нам с тобой не будут тянуть грязные руки всякие придурки… Я слышала, что касадоры к своим женщинам относятся с большой заботой. — К своим? — переспросила Белла с иронией. — А у них все свои! — пояснил ей Леопольд. — Все кто с ними — все свои. На том и держатся. Дефромаг-град, Марчелика, контора ростовщика на площади Большого Рынка. 29 апреля 1936 года М.Х. — И запомните, метен, все выплаты только с моего одобрения! — мэр Дефромаг-града, Шарль Уху, строго посмотрел на ростовщика. — А все деньги пойдут на восстановление города. — Но… Так нельзя! — со вздохом попытался возразить ростовщик. — Мне же потом перед святыми отцами отвечать!.. — Пока у нас святых отцов тут нет! — напомнил рив, у которого день крупно не задался, и теперь он был мрачен и зол. А потом искоса глянул на старшего жендарма — Пьера Ситадина, служившего ещё при его предшественнике. Утро не задалось ещё тогда, когда эта неприятная морда снова явилась на службу… Целый день рив Дефромаг-града, которого звали Дон Рантье, был уверен, что старший жендарм сдох во время штурма — всё-таки тот был на первой линии баррикады. Но, как выяснилось, старый козёл выжил и даже отлично справился со своими обязанностями. К сожалению, этот факт подтвердили пятеро ополченцев, вернувшихся с Пьером Ситадином. Всем, включая мэра, было глубоко наплевать, где Пьер потом пропадал ещё один день. Сам старший жендарм отговаривался тяжёлыми ранениями руки и ноги — мол, отлежаться надо было. И даже разок упомянул, что городским властям стоило бы позаботиться о его состоянии. Но это наглое замечание, конечно же, все проигнорировали. В первую очередь, сейчас надо было позаботиться о городе и его имуществе… Утром риву пришлось вместе с подручными переносить сейф — из офиса ростовщика в мэрию. А всё потому что мэр прислал ему письмо с пометкой «Срочно». Конечно же, рив прекрасно понимал, что законности в этих действиях примерно столько же, сколько в срезании кошельков на рынке. Но что делать? Оспаривать приказ? Рив, конечно, не подчиняется мэру напрямую, но вступать в войну с избранным главой города он был не готов. Притащив сейф, Дон Рантье ещё и получил выволочку от мэра. Потому что именно рив командовал на том участке, где случился второй прорыв — и где было больше всего жертв. Выволочка-то — ладно, ерунда… И не такое переживал Дон в старые времена, на Старом Эдеме. Но сам факт прорыва на самом защищённом участке прямо-таки выводил его из себя… Затем случилась история у церкви, где риву пришлось прострелить ногу Кристоферу Лонги. А потом у него был пренеприятнейший разговор с отцом придурка — который никак не хотел понять, что рив спасал его сыночку жизнь. Затем новый разговор с мэром. И новая выволочка. Ни мэр, ни Питер Лонги не захотели понять его мотивы. Видите ли, только мэр здесь решает, «что законно, а что нет»!.. А теперь мрачный и злой Дон Рантье шёл извиняться перед сопляками Полем и Мартином в присутствии мэра. Однако по пути вынужден был стоять и слушать, как градоправитель, завернув в контору ростовщика, распекает её владельца. Тот и впрямь страшно опростоволосился, с точки зрения мэра: успел с утра получить вклад — и сразу же выдать займ на ту же сумму. — Все вклады передавать мне! Займы не выдавать! Долги собирать самым жёстким способом! — наконец, закончил Шарль и грозно посмотрел на ростовщика. Ростовщик, Жульен Хундерстюк, затравленно глянул на мэра, а потом поймал сочувствующий взгляд рива и обречённо кивнул. А что оставалось, если ему в городе ещё жить и работать? Только соглашаться!.. И в этот момент дверь в контору распахнулась, окончательно испортив настроение риву. А, до кучи, испугав ростовщика и ошеломив мэра… Начать надо бы с того, что младший жендарм Люп, который охранял вход, распахнул дверь без стука и без предупреждения. Вот только сделал он это не по причине молодецкой удали, глупости или наглости — а только лишь в силу инерции движения. Младший жендарм Люп просто летел спиной вперёд — и, к несчастью, не мог остановиться для вежливого стука. И это очень расстроило рива… Ещё больше его расстроило появление на пороге трёх касадоров, с которыми он уже имел неудовольствие познакомиться — и даже успел невзлюбить. Но когда рив, радостно осклабившись, потянулся к револьверу, проклятый Пьер Ситадин успел шепнуть ему на ухо несколько слов… И эти немудрёные слова в одно мгновение лишили Дона Рантье желания пустить наглецам пулю в лоб или кого-то из них арестовать. Ведь ему в этом городе ещё жить… Ещё бы пожить… Ему бы просто ещё пожить хотелось!.. — Босс, вот тот здоровяк лично и без особых усилий подстрелил григио во время штурма! А ещё с удовольствием резанул его по горлу ножом напоследок! — шёпот Пьера буквально пронимал рива до костей. — Выпустил ему кишки, а потом долго топтался по его трупу и хохотал, как сумасшедший… Может, не надо?.. Пьер, конечно, немного приврал. Совсем чуть-чуть, если вдуматься! Для красоты истории, так сказать… Ведь каждый приличный мужчина знает, что скучная правда никого не впечатлит — если её хоть немножечко не приукрасить. И тогда даже обыденная прогулка на рынок превращается в славный поход за провиантом, в финале которого есть ещё и героическая победа над страшным зелёным змием. И всё ради благополучия своей дамы сердца, ик!.. Вот и Пьер решил отблагодарить человека, который спас и его, и пятерых ополченцев с баррикады. А потому вовремя нашептал начальству о славном подвиге, совершённом безумными касадорами во благо Дефромаг-града… Ещё и так нашептал, что рука рива, обхватившая рукоять револьвера, мгновенно вспотела, и ему пришлось вытереть её о штанину, чтобы не пачкать благородное оружие. А как же закон?.. — Метены! — возгласил один из касадоров, напоминающий иберийца. — Метены, прошу покинуть помещение! Мы восстанавливаем законность! «А вот и закон!» — успокоился рив и не стал снова трогать револьвер. — Но позвольте!.. — пролепетал опешивший мэр. А несчастный ростовщик, в глазах которого поселился первобытный ужас, пискнул: — Помогите! — Закон есть закон! — рявкнул второй касадор, с лицом западного франка. — И пусть во имя Господа он восторжествует! — подтвердил «ибериец». Молчал только один касадор. Самый высокий, мрачный и русоволосый. Он просто буравил ростовщика пустым, как у волла, взглядом. — Но позвольте… — снова, чуть более решительно проговорил мэр. — Вы кто, метен? — спросил его «ибериец». — Я мэр! — опомнился градоправитель. — Вот и идите в мэрию! Не мешайте восстановлению законности! — попросил «ибериец». Мэр пару раз раскрыл и закрыл рот, чуть отступив в сторону. А затем беспомощно посмотрел на рива. Тот понял, что пора показывать себя во всей красе. А потому мысленно помолился, обещал больше никогда не грешить и, наконец, выступил вперёд. — Я рив Дефромаг-града, Дон Рантье. Позвольте поинтересоваться, какое восстановление законности имеется в виду? — Вот! — мрачный касадор сунул ему под нос бумажку. — И что это, метен? — замялся рив, чуть отстраняясь от бумаги, потому что она практически касалась его носа. — Это лицензия. На проведение вспомогательной ростовщической деятельности, — ответил за мрачного «ибериец». — Посодействуете, метен рив? — Я, пожалуй, просто проконтролирую… — заметил рив, изо всех сил пытаясь вспомнить, что значит термин «вспомогательная ростовщическая деятельность». И тоже уступил дорогу. Но тут память, наконец, услужливо подсказала, что за термин сейчас прозвучал в стенах ростовщической конторы, и ему немного поплохело… Потому что за красивым названием значилось только одно: касадоры пришли выбивать долги. И поскольку ни рива, ни жендармов, ни мэра они в конторе застать не рассчитывали… Рив с сочувствием посмотрел на сжавшегося в комочек ростовщика. — Ты нам денег должен, пузо! — сурово сообщил бедолаге «западный франк», а мрачный касадор хрустнул костяшками пальцев. — Я никому… Ничего!.. — залепетал ростовщик. — Ваша ли эта расписка, метен? — участливо осведомился «ибериец». И выложил на стол бумажку, в которой ростовщик когда-то собственноручно расписался за приём на хранение денег некоего Леопольда Пастора… — Моя, но… — несчастный, видимо, ещё пытался опознать в вошедших милого пастуха Польди. И, к своему сожалению, никак не мог. — Так вот… Теперь ты должен мне! — немногословно сообщил ему «мрачный» касадор, выложив на стол ещё одну бумажку. Ростовщик опасливо ознакомился с содержимым. И, побледнев, принялся перебирать лацкан сюртука вспотевшими пальцами. — Но… Но… Но я не могу! — Боже мой… — огорчённо выдохнул «ибериец». — И это вы говорите нам?! Нам, людям, милостью Господа выживающим там, где никто не может?! Да побойтесь Бога! Мэр, наконец, взял себя в руки. И смело шагнул к касадорам со спины: — Метены! Я бы попросил вас покинуть офис городской службы! Офис закрыт! — О нет, метен мэр! Нет! Это не офис городской службы!.. — повернулся к Шарлю Уху «ибериец». — Это притон! Притон гнусного должника! Отказавшегося платить по долгам своим! Заверенным городским ростовщиком! Освящённым рукой святого отца города, да примет Господь душу его! — Но он и есть ростовщик… — глядя на Хундерстюка, пролепетал мэр, снова сбитый с толку. — Тем страшнее его грех! Сколько раз вразумлял он неразумных о необходимости платить! Сколько раз призывал к ответственности по отношению к деньгам! Сколько раз, проливая потоки слёз, под давлением обстоятельств, вынужден был отправлять к заблудшим овцам таких, как мы! — распалившись, «ибериец» сверкнул глазами и стукнул рукой по столу. — И какой пример он подаёт людям?! Какое беззаконие творит, пользуясь своим положением?! Что он нам говорит, пороча освящённый церковью долг?! — Сейчас ты, пузо, на своей шкуре почувствуешь, каково это — долги не платить! — злорадно пообещал «западный франк» бледному, как мел, ростовщику.