— Выходит, — заключил Бергарми, — фотографии саркофага у нас нет. В конце концов, она не так уж и важна. — Да, — согласился Аллейн. — Действительно. В конце концов. А что касается группы у статуи Митры… — А, синьор, — сказал эксперт. — Здесь дело обстоит лучше. У нас есть пленка, маркированная «Дорн». Вот, синьор. Фотографии Кеннета оказались довольно хорошими. Они сразу же опровергли его историю о том, что перед встречей с Мейлером у Аполлона он использовал последний кадр и менял пленку по пути в святилище. По порядку шли фотографии в Перудже. На двух из них был сам Кеннет, в женской одежде, в саду, окруженный какими-то очень сомнительными друзьями, один из которых разделся и, видимо, строил из себя статую. — Molto sofisticato[53], — заметил Бергарми. Далее шли фотографии тети Кеннета перед их отелем и путешественников, собирающихся у Испанской лестницы. Дальше, в середине этой череды отпечатков находилась фотография бога Митры. Кеннет встал достаточно далеко от объекта своего снимка, чтобы включить в него стоявшую на переднем плане баронессу, которая возилась со своей камерой, а за ней — их группу. Аллейн и Софи улыбались по обе стороны от крайне сконфуженного Гранта, а Свит очень ясно хватал Софи за талию. У них был испуганный и скованный вид людей, оцепеневших в темноте от вспышки. Детали стены позади них, их собственные гигантские тени и пухлый божок с его фригийским колпаком, улыбкой и пустыми вытаращенными глазами — все проступало с превосходнейшей четкостью. В Сан-Томмазо Кеннет больше не фотографировал. Остаток пленки он израсходовал на Палатинском холме. Аллейн подождал, пока пленки и снимки высохнут. Бергарми, сославшись на большое количество работы, сказал, что на этом его оставит. Когда он уже собрался уйти, Аллейн произнес: — Знаете, синьор вице-комиссар, в этом деле есть один момент, который мне кажется чрезвычайно интригующим. — Да? И это?.. — Вот что. Зачем было Мейлеру, человеку обрюзгшему, так надрываться и терять так много времени, упрятывая Виолетту в саркофаг, когда он мог так легко и быстро скинуть ее в колодец? Бергарми несколько секунд внимательно смотрел на него. — У меня нет ответа, — наконец отозвался он. — Ответ, конечно, существует, но в настоящий момент я не могу его дать. Простите меня, я опаздываю. Когда он ушел, Аллейн пробормотал: — Я могу. Разрази меня гром, если я не могу. Было без десяти три, когда он вернулся в свой отель. Он написал отчет, договорился о встрече с представителем Интерпола и посовещался сам с собой. Его миссия, какой бы она ни была, закончена. Он получил бóльшую часть информации, которую ему приказано было добыть. Докопался до сути в деле Мейлера и заставил Свита дать ему крайне полезный список ключевых фигур, какой когда-либо получали в деле о крупнейших махинациях с наркотиками. И Мейлер, и Свит были мертвы. С профессиональной точки зрения их смерти его не касались. Они находились строго в ведении римского управления полиции, Вальдарно и Бергарми и их парней, и те очень умело ими занимались. И однако же… Аллейн сильно тревожился. В половине шестого он разложил все фотографии на кровати. Достал из папки лист бумаги. Записи на нем были сделаны его рукой. Он долго смотрел на него, а потом сложил и убрал в карман. В шесть часов позвонил Кеннет Дорн и спросил, очевидно, в каком-то возбуждении, может ли он прийти и забрать свою пленку. — Не сейчас. Я занят, — ответил Аллейн, — по крайней мере до семи часов. — Он выждал мгновение и затем добавил: — Можете снова позвонить мне в восемь. — Они… они хорошо получились? Фотографии? — Ваши — совершенно ясные. А что? — Что-то не получилось у нее… у баронессы? — Как в тумане. — Ну, я тут не виноват. Послушайте, я хочу с вами поговорить. Пожалуйста. — В восемь. — Понятно. Ну, я… да… что ж, спасибо. Я снова позвоню в восемь. — Непременно. В половине седьмого позвонил портье и сказал, что прибыл барон Ван дер Вегель. Аллейн попросил проводить его наверх. Он открыл дверь и, когда услышал гудение лифта, вышел в коридор. В сопровождении официанта появился барон, который издали поприветствовал Аллейна и пружинистой походкой направился к нему, протягивая руку. — Надеюсь, вы не против, что я попросил вас подняться сюда, — произнес Аллейн. — Я подумал, что нам захочется как следует уединиться, а помещения внизу в этот час напоминают пятизвездочный бедлам. Что будете пить? Здесь делают вполне приятный холодный пунш с бренди. Или вы придерживаетесь классики? Барон выбрал пунш с бренди и, пока его не доставили, детально освещал их знакомство с фонтанами и садом Виллы д’Эсте. — Мы, разумеется, уже бывали там, — рассказывал он, — но с каждым посещением изумление увеличивается. Моя жена сказала сегодня, что теперь она вызывает, всегда в одном и том же месте, кардинала в алом одеянии и его гостей. Она видит их в водяной пыли фонтанов. — Ваша супруга обладает даром ясновидения, — легко проговорил Аллейн. Видя, что барон озадачен, пояснил свою мысль. — Ах… нет, — возразил Ван дер Вегель. — Нет, мы не верим в такой феномен. Нет, это ее воображение, которое очень живое. Она очень чувствительна к тому, что ее окружает, но призраков не видит, мистер Аллейн. Принесли напитки. Аллейн налил их, а потом сказал: — Хотите взглянуть на ваши фотографии? Боюсь, вы будете разочарованы. Все снимки, кроме фотографий Кеннета, он оставил на кровати. Когда барон увидел Виолетту и Мейлера, что произошло сразу же, он воскликнул: — О нет! Это слишком ужасно! Умоляю! Аллейн извинился и убрал их. — Вот фотографии вашей жены. Первые, видите, очень хорошие. Проблемы начались, когда мы пришли в Сан-Томмазо. — Я не могу этого понять, — удивился барон. Он наклонился, разглядывая их и беря одну за другой. — Камера моей жены в хорошем состоянии, этого никогда раньше не случалось. Пленку смотали правильно, прежде чем вынуть. Где негативы? — Вот они. Он по очереди посмотрел их на свет. — Мне жаль, — произнес он. — И я признаюсь, что озадачен. Простите меня, но… человек, который проявлял пленку… вы сказали, что это полицейский фотограф? — У меня, честно говоря, и мысли нет обвинить его в небрежности. — Моя жена, — сказал барон, — в итоге утешится. Она не хотела никаких напоминаний о посещении этого места. — Это так. — Но я сожалею. По-моему, вы хотели получить фотографию саркофага. — Полиция придает ей мало значения. Но фотография нашей группы в митреуме все же есть. Он уронил на кровать снимок Кеннета. Барон наклонился над ним. В комнате было тихо. Шумный голос Рима не проникал за закрытые окна. Ласточки стрелой проносились мимо, слишком быстро, чтобы успеть их заметить. — Да. — Ван дер Вегель выпрямился и посмотрел на Аллейна. — Ясный снимок, — проговорил он. — Не так ли? Барон сел спиной к окнам и отпил немного холодного пунша с бренди. — Великолепная смесь, — заметил он. — Мне нравится. — Хорошо. Интересно, не окажете ли вы мне услугу? — Услугу? Ну, разумеется, если это возможно. — У меня есть копия письма. Оно написано на неизвестном мне языке. Мне кажется, это может быть голландский. Не взглянете ли? — Конечно. Аллейн подал его барону. — Вы увидите, что оригинал был написан — на самом деле напечатан — на листке бумаги вашей издательской фирмы, «Адриан и Велкер». Прочтете? Последовало долгое молчание, а потом Ван дер Вегель сказал: — Вы приглашаете меня выпить с вами. Вы показываете мне… эти вещи. Почему вы так себя ведете? Возможно, в комнате у вас спрятан микрофон и магнитофон, как в каком-нибудь глупом фильме про преступников? — Нет. Я действую не для полиции. Моя работа здесь закончена. Сомнений нет, мне следовало отдать это письмо им, но они найдут оригинал, когда обыщут комнаты Мейлера. Я сомневаюсь, что оно их заинтересует, но, конечно, я его не читал и могу ошибаться. Они очень хорошо знают, что Мейлер был шантажистом. Я видел, что в письме мелькает имя вашей жены. Осмелюсь сказать, что в этом деле я действую предосудительно, но думаю, у вас нет никаких причин швырять мне в лицо ваш пунш с бренди, барон. Он был предложен от чистого сердца.