Барон шевельнулся. Свет из окна упал на его лицо, и через мгновение белый Аполлон, взирающий Меркурий, слабо улыбающийся муж с Виллы Джулия словно бы по очереди проглянули сквозь эту маску. — Я должен вам верить, — сказал он. — Что еще я могу сделать? — Если хотите, можете уйти и оставить меня разбираться… например… с Кеннетом Дорном и его фотографией. — Что я ни делаю, — протянул барон, — ясно, что я отдаю себя в ваши руки. Полагаю, у меня нет выбора. Он встал и прошелся по комнате, по-прежнему довольно упругой походкой. И наконец заговорил: — Думаю, мало будет смысла в моем отказе перевести вам письмо, поскольку вы сообщили, и я вам верю, что оригинал существует. Вы можете достаточно легко получить перевод. По существу, выходит так, что кто-то — вы увидите имя, — назвавшийся Сайласом Дж. Себастьяном, написал в мою фирму, спрашивая, могут ли они предоставить какие-нибудь сведения о моей жене. Видимо, автор сказал, что представляет американский журнал и готовит серию статей о нашествии в деловой мир представителей старых дворянских семей. С точки зрения их жен. Автор, очевидно, на этом не остановился, отметив, что имеет личный интерес к моей жене, так как полагает, что они состоят в дальнем родстве. Он, несомненно, спросил о девичьей фамилии моей жены. Это письмо является ответом на его запрос. — Да? — В нем говорится… — Барон, похоже, попытался уклониться от своего намерения. Он на мгновение закрыл глаза, а потом внимательно прочел письмо, словно впервые видел его. Затем чрезвычайно чопорным, будто не ему принадлежавшим голосом сказал: — В соответствии с моими инструкциями в нем говорится, что баронесса Ван дер Вегель неизлечимый инвалид и живет уединенно. — Когда вы впервые встретились с Себастьяном Мейлером? — Полтора года назад. В Женеве. — И несколько недель спустя он написал свое письмо. Он даже не потрудился подыскать себе совершенно непохожий псевдоним. — Он, без сомнения, чувствовал себя уверенно. — В конце концов, — предположил Аллейн, — это письмо могло быть стандартным ответом, чтобы отвадить докучливых корреспондентов. — Он так не подумал. И стал копать, — сказал барон. — Он расширил свои поиски. — До?.. — Сожалею, я должен отказаться отвечать. — Очень хорошо. Давайте примем, что он нашел свой материал. Это-то вы мне скажете? Когда вы на днях встретились с ним снова, в Риме, вы думали?.. — Нет! Боже мой, нет! Только за… — Только? — За неделю до… до Сан-Томмазо. — А потом начался шантаж? — Да. — Вы готовы были платить? — Мистер Аллейн, у меня не было выбора. Я слетал в Женеву и достал деньги в мелких купюрах. — Вы храбро держались, — заметил Аллейн, — в этой экспедиции. Вы и ваша жена. Столько энтузиазма ради чего-то старомодного! Такое радостное чувство бытия! Барон Ван дер Вегель спокойно смотрел на Аллейна в течение нескольких секунд, а потом сказал: — У вас самого, кажется, выдающаяся и замечательная жена? Мы очень восхищались ее работой. Она великолепный художник. Аллейн ничего не ответил. — В таком случае вы должны знать, мистер Аллейн, что на увлеченность искусством повлиять нельзя… боюсь, мой английский не способен выразить все, что я хочу сказать… ее нельзя пресечь и перекрыть, как краны. Красота, а для нас классическая красота в особенности, — абсолютна. Никакое несчастье или тревога не могут омрачить наше чувство к ней. Когда мы видим ее, мы ее приветствуем, и она трогает нас до глубины души. Позавчера в Сан-Томмазо у меня имелись деньги, которые требовали от меня в качестве платы за молчание. Я готов был отдать их. Решение было принято. Я должен признаться, что на меня снизошла легкость духа и своего рода облегчение. Красота этрусских работ в том подземном мире во многом усилила это чувство. — А кроме того, желательно было делать вид, что ничего не происходит, верно? — Это тоже, — ровно проговорил барон. — Я признаю. Это тоже. Но это было нетрудно. Меня поддерживали работы этрусков. Могу сказать, я верю, что наша семья, очень древняя, появилась в античные времена в землях между Тибром и Арно. — Так сказала мне ваша жена. Вы передали деньги? — Нет. Не представилось возможности. Как вы знаете, он исчез. — И снова очень понятное облегчение. — Конечно. — Знаете, в этой группе вы были не единственной его жертвой. — Я так полагаю. Аллейн взял его бокал. — Позвольте налить вам выпить. — На мою сдержанность это не повлияет, — заметил барон. — Но спасибо. — Когда Аллейн передал ему напиток, барон добавил: — Вы можете не верить, но мне принесло бы утешение, если бы я мог открыть вам, что именно он обнаружил. Я не могу. Но, честное слово, хотел бы это сделать. Я хочу этого от всего сердца, мистер Аллейн. — Давайте примем это на веру. Аллейн собрал фотографии баронессы — отпечатки и негативы. — Возьмите это с собой, — предложил он. — На первых снимках нет ничего, что огорчило бы вашу жену. — Аллейн протянул их барону. Фотография Ван дер Вегелей в профиль лежала сверху. — Поразительный снимок, — легко заметил он, — не так ли? Барон вгляделся в него, потом поднял глаза на Аллейна. — Мы и думаем одинаково, — сказал он. — Моя жена и я. Вы могли это заметить. — Да, — согласился Аллейн. — Я заметил. — Когда встречается такая связь, а я думаю, встречается она очень редко, этому нельзя… я забыл английское слово. — Противостоять? — Возможно. Это нельзя пресечь. Это есть в вашей литературе. В вашем «Грозовом перевале». Нелегко, подумал Аллейн, нарядить Ван дер Вегелей в одеяния Хитклиффа и Кэтрин, но все-таки подобная ассоциация была не совсем уж нелепой. Барон допил свой пунш и, с хорошо наигранной живостью легко хлопнув себя по коленям, встал. — А теперь я ухожу, — сказал он. — Вряд ли мы снова встретимся, разве что власти потребуют от нас выполнения каких-то формальностей. Я считаю себя вашим должником, мистер Аллейн, бес… беспредельным. Думаю, больше никаких слов вы от меня услышать не захотели бы. — Ни единого звука. — Как я и предполагал. Мы можем?.. Впервые за все время их краткого знакомства Аллейн увидел, что барон Ван дер Вегель действительно испытывает неуверенность. Он посмотрел на свою огромную руку, а потом, с сомнением, на Аллейна. — Ну, разумеется, — отозвался детектив и обменялся с бароном кратким рукопожатием. — Я искренне благодарен, — кивнул Ван дер Вегель и своей упругой походкой пошел к лифту. «В общем и целом, — подумал Аллейн, — я никогда не встречал такого приятного убийцы». Глава 10. Однажды в Риме I «Все встало на свои места, — писал Аллейн, — когда я увидел фотографию юного Дорна. Барона на ней не было. Такая возможность существовала все время. Пока все мы выстраивались в ряд для этого нелепого группового снимка, практически не видя друг друга, он не подавал голоса. Она говорила с ним. Когда она велела ему отойти подальше и молчать, его там не было. Пока она копалась в поисках второй лампочки для вспышки — первая осечка была, разумеется, подстроена, — он ушел по переходу позади этого ухмыляющегося божка. У барона была назначена встреча с Мейлером. Он должен был передать ему деньги. Мейлер должен был от них избавиться — отнести, наверное, в машину, — потому он и отстал. В тот момент, когда все мы услышали голос Виолетты, Ван дер Вегель шел по переходу. Я не думаю, что он стал свидетелем убийства. Я думаю, он вышел к Мейлеру, у ног которого лежала мертвая Виолетта. Я думаю, что Мейлер бросился бежать, и Ван дер Вегель погнался за ним по железной лестнице и настиг на следующей площадке. Завязалась борьба. Барон оглушил, оттащил Мейлера и сбросил в отверстие колодца. Тело камнем упало в колодец ниже, и по пути рукав пиджака зацепился за внутреннюю сторону ограждения и порвался. Ван дер Вегель взобрался на ограждение верхнего колодца, чтобы посмотреть вниз и убедиться, что тело действительно свалилось прямиком на самую глубину. При этом рельефные резиновые подошвы его туфель оставили полосы поверх следов коричневого обувного крема, которые вполне мог оставить там этот отвратительный Свит, когда возвращался, усадив леди Б. в атриуме. У его башмаков был начищен свод подошв, как это сделал бы денщик, которого Свит никогда не имел. Возможно, Свит заметил Виолетту или Мейлера или обоих и стал подглядывать. Я утверждаю, что Ван дер Вегель, посмотрев вниз и увидев, что тело Мейлера исчезло, увидел тело Виолетты, лежавший там, где его бросил Мейлер. Барон вернулся и поместил его в саркофаг, намеренно оставив торчать край шарфа. Он хотел, чтобы Виолетту нашли. Он хотел, чтобы полиция поняла, что ее убил Мейлер. И хотел, чтобы они поверили, будто Мейлер скрылся, имея на своей совести ее смерть.