— Вот об этом я и говорю. — Нат абсолютно права, — сказал я и ткнул пальцем в мягкое плечо друга. — А ты, Рыхлый, говорил не об этом. Немного поразмыслив, Макс продолжил наседать на меня: — Но давай разберёмся с тобой. Ты ни с кем никогда не встречался, весёлым компаниям предпочитаешь уединение за холстом. А я твой единственный друг, да и то потому, что встречаюсь с лучшей подругой твоей сестры. И при этом к двадцати двум годам ты умудрился стать таким же зависимым от пластин, как и все остальные. Где логика, не пойму? — Ошибки подростково-пубертатного периода, — процедил я и направился к выходу. Однако Макс вошёл во вкус и не думал меня отпускать. — Окей, допустим. Но а сейчас-то ты зачем продолжаешь свой бессмысленный бунт под названием «Иван Скорпинцев против всех»? Чего ради? — Чего ради? — переспросил я и задумался. — Ради свободы. Макс откинулся на спинку стула и закрыл лицо рукой: — Пресвятые угодники, о какой свободе ты ведёшь речь? — Он про общины натуралов, — снова за меня пояснила Нат. — Макс, разве ты не знал, что иллюстрирует «Закат в лагуне»? Влюблённая пара на берегу тропического острова. По-настоящему влюблённая. — Общины натуралов? Вы серьёзно? — Макс натянул улыбку. Вышло неубедительно. — Так они тебя и приняли. Ведь ты для них — фальшивый человек, синтетик. Как ещё они нас называют? — Да плевать как. Сейчас я могу быть для них кем угодно, главное — кем я стану завтра. — О! — только и выдавил из себя Макс. Я вернулся в свою комнату, закрыл дверь и уселся перед незаконченной картиной. Пошёл четвёртый месяц тщетных попыток завершить начатое. Оставалось, по сути, не так много работы, но, перестав принимать пластины, я боялся, что не смогу творить так, как раньше и испорчу картину. Этот страх болезненно впился в душу острыми когтями и не желал отпускать. В тот день ничего не изменилось. * * * Защита диплома прошла успешно. Отчислили только самых тупых и ленивых. Я не удивился, узнав, что в список вошли почти все «голубки» усопшего ректора. Палыч не церемонился, получив власть. Второй раз за пять лет я отправился на студенческую вечеринку в ночной клуб. Прошлый случился на первом курсе во время так называемого посвящения, после которого я твёрдо решил, что вечеринки — не моя стихия. Но на сей раз повод казался весьма убедительным. Как-никак выпускной. Часа два мне было весело, я плясал на танцполе, шутил и смеялся. Затем, когда действие пластины веселья закончилось, я не стал принимать следующую, а взял два бокала виски и занял свободный диван в тёмном углу, где кислотной музыки и едкого сигаретного дыма было меньше всего. Время замедлило бег, я взирал на происходящее и думал о жизни и перспективах. О том, что, если ничего не изменится, мне, рано или поздно, предстоит влиться в струю. Устроиться на работу, которую я буду ненавидеть, пока не приму пластину интереса. Писать картины и стихи, пока однажды вечером, забыв напичкать себя вдохновением, я не посмотрю на них безразличным взором и не сожгу на костре. Жениться на девушке, которая будет любить меня по графику — восемнадцать часов в сутки и ни часом больше. Я уже намеревался уйти из клуба, как в мой тёмный угол завалилось сразу человек восемь. Всем едва хватило места, пришлось тесниться. — Мой друг художник и поэт, — заговорил Макс, устроившись рядом и обняв меня за плечо. — Отчего ты невесел? — Устал, — ответил я и посмотрел на сидящую напротив девицу. Лера Воробьёва. Я запал на неё (по-настоящему) на первом курсе и почти год не решался подойти, зная, что она всем отказывает. Её списку «отчисленных» позавидовал бы сам Палач Никола. Кстати, ходили слухи, что он тоже проявлял интерес. Одним словом, Лера Воробьёва была местной звездой. И она знала об этом. Большинство привлекала её красота, кого-то — её папа, до неприличия влиятельный отпрыск Мегаполиса, а мне казалось, что она та самая, которую я ждал все свои семнадцать лет. Мне представлялось, у нас много общего, ведь в отличие от большинства девиц, она не кидалась на шеи красавчиков, меняя их раз в месяц. Само собой, я исписал уйму бумаги, рифмуя слова. Квинтэссенция же всех переживаний отразилась в одном четверостишье из «Мистера Пессимиста»: «Я бит судьбой не по заслугам, утюжен жизнью я слегка. По мне, как пахарь стальным плугом, проходит взгляд твой свысока». Наивность так и пёрла из меня. Когда я всё же решился подойти и поговорить с ней, случился казус в стиле дешёвой туалетной комедии. Я начал разговор не с банальностей, а завернул какую-то остроумную шутку, после чего мне на плечо нагадила чёртова птица. Как назло, всё происходило на парковке перед главным корпусом, где десятки заинтересованных глаз наблюдали за попыткой очередного Дон Жуана заинтересовать красавицу. Девушка засмеялась, вытащила из сумочки миниатюрную салфетку, нацарапала на ней номер телефона и протянула мне со словами: — Ты ведь этого желаешь? Можешь вытереть ею птичье дерьмо, но тогда даже не думай звонить мне. А можешь сесть в автобус обосранным. Позвонишь через пару дней, и если у меня будет хорошее настроение, я обещаю подумать насчёт свидания. Выбирай. Она сказала это нарочно громко, чтобы как можно больше людей услышало. А я не верил ушам. В одно мгновение в моей душе рухнул замок любви и надежды, оказавшийся карточным домиком. Я посмотрел на салфетку, затем на Леру. Заглянул в её глаза, излучающие торжество. Медленно и очень тщательно стёр белую субстанцию с пиджака той стороной, где был записан номер. Потом бросил комок к ногам девушки. — У вас упало, — сказал я и зашагал в сторону остановки. Да, это был удар по её самолюбию. Даю голову на отсечение — никогда прежде она не намекала парням на возможные свидания. Пусть и столь экзотическим способом. В дальнейшем мы никогда не общались и почти не пересекались, учась в разных группах. Через неделю она начала встречаться с пятикурсником, одним из самых завидных парней университета. Но он оказался всего лишь первым из многих в её списке. Сейчас же, спустя четыре года, она сидела напротив меня и изучала, будто видела в первый раз. — Не время для усталости, дружище, — сказал Макс. — У нас впереди длинная ночь и рассвет на природе. — А у меня закат в лагуне, — ответил я и допил второй бокал виски. — Ты надоел со своей картиной. Нянчишься с ней, как с раковым больным. Признай, без пластин вдохновения она так и останется твоим мертворожденным дитя. — Это мы ещё посмотрим. — Мне скучно, — вдруг заговорила Лера Воробьёва, вращая на изящном пальчике ключи от папиного «мерседеса». — Хочется влюбиться в кого-нибудь. Парни разом оживились. Первым успел заговорить Макс: — Кажется, мы с тобой не встречались за все пять лет. — У тебя есть девушка, — напомнил я без особой веры в успех. — Слава Богу, — шепнул он, — действие пластины любви к ней закончилось часа три назад, поэтому для меня это не проблема. — Как же она отпустила тебя в клуб? — Я перехитрил её — вместо «One day love» принял кратковременную пластину симпатии. В этот момент мне захотелось врезать Максу по его самодовольной пухлой физиономии. Его спасла Лера. — Максимка, мы с тобой не встречались, потому что ты был не в моём вкусе. А сейчас и подавно. — Ну, спасибо. Я вообще-то пошутил. У меня есть девушка, зачем мне ты? — Ах, ну да. — Лера вновь уставилась на меня. — А ты что скажешь, Скорпинцев? Изображая безразличие, она отвела взгляд и стала набирать что-то в телефоне, не удержав при этом ключи. Они соскочили с её пальца и шумно ударились о стеклянный столик. — У вас упало, — ответил я. — Вот что скажет Скорпинцев. Никто из присутствующих не оценил иронию шутки, ибо не знал о первоисточнике. Кроме самой Леры. Я понял, что стал для неё целью номер один. Старым карточным долгом, обросшим процентами. Давно посаженной занозой, вдруг напомнившей о себе неприятным воспалением. — Отойдём на минутку, — предложила Лера. Мы расположились возле мужского туалета — самого романтичного места в городе. — А ты всё помнишь старые обиды, — сказала она. — Прошло много времени… — Угу, — перебил я, — и много парней прошло. — А что в этом плохого? Опыт, знаешь ли… — Натоптали малость. Лицо Леры Воробьёвой побагровело. Как же мне это нравилось — вызывать у людей их настоящие эмоции! — Как говорится, — продолжил я, — девушки мечтают найти парня с безупречным будущим, а парни желают встретить девушку с безупречным прошлым. Девица хмыкнула: — А знаешь, ведь это ты повлиял на меня в какой-то степени. Если помнишь, до того случая в конце первого курса мы были с тобой одной масти. Неприступные крепости падшего мира. Конечно, я помнил. Потому и влюбился. — Сожалею, что стал причиной твоего крушения. — Я облокотился спиной о стену и процитировал строчки своего старого стихотворения: — «Он бегущим потоком амурных ночей изливал для трофеев пылающих страсть, но в погоне любви лишь сжигал козырей, превращая их пепел в безликую масть». Оценив удивлённый взгляд Леры, я пояснил: — Это «Крик ловеласа». Написал года три назад. — Ты написал? Парень, у которого и подружки никогда не было?