Из своего укрытия Коган даже в дыму видел, как с катеров били зенитные автоматические пушки и поливали небо длинными очередями пулеметы. Яростно били по самолетам береговые установки. Казалось, что весь этот огонь, вся эта ненависть, исходящая от земли, сегодня не сможет остановить врага, что сегодня армада бомбардировщиков прорвется, сбросит свой смертоносный груз, и полетят в воду обломки конструкций, в пыль разнесутся бетонные опоры моста, повалятся в реку вагоны и платформы, калеча и убивая людей. Зубы невольно скрежетали в предчувствии большой беды. Несколько бомб все же упали в воду, но далеко от моста. Ровный строй немецких бомбардировщиков рассыпался. Меняя высоту и направление, самолеты пытались уйти от огня, разворачивались, сваливали бомбовый груз куда придется. Несколько самолетов попытались проскочить через заградительный огонь, но тут в воздухе мелькнули «яки» эскадрильи ПВО Саратова. Еще несколько бомб полетело вниз, но явно далеко от моста. Коган провожал глазами полет маленьких точек и тут заметил удар в опору моста, сноп искр, пыль, а затем взрыв в воде. Там взорвался снаряд небольшого калибра. – Ты видел? – Коган схватил лейтенанта за рукав гимнастерки. – Ты видел попадание в мост? – Ты что? Какое попадание? – Полупанов с недоумением уставился на «инженера». – Снаряд угодил в опору моста, потом рикошетом отлетел в воду и там взорвался. Это был снаряд зенитного орудия! – Зенитного? – Полупанов нахмурился, посмотрел на опоры моста, потом вверх. – А может, это с самолета. У немцев же есть на самолетах неуправляемые снаряды типа наших «эрэсов»? – Не знаю, может, и есть, – пожал плечами Коган. – По крайней мере, шестиствольные реактивные минометы у них есть. Но удар был снизу, а не сверху. Полупанов хмуро смотрел на мост, а Коган провожал глазами остатки немецкой армады, рассеянной в небе и теперь пытающейся уйти на больших высотах. Атака снова была сорвана. Свидетелем чему стал Борис? Обман зрения, померещилось, пыль в глаза попала во время бомбежки? Снаряд снизу – дело серьезное. Дым стал постепенно рассеиваться, состав давно переехал на правый берег. Но воду еще было толком не видно. Пелена дыма при отсутствии ветра могла держаться долго. – Пошли, – коротко сказал лейтенант и выбрался из окопа. Коган послушно вылез из укрытия, отряхнул локти и колени. Полупанов размашисто шел вниз, к воде. Там, привязанная ржавой тонкой цепью, покачивалась на мелкой волне обыкновенная рыбацкая лодка. – Давай-ка пока мы с тобой вдвоем осмотрим опору. Поймем, что ты там видел. Нам лишние уши сейчас не нужны. Может, там и не было ничего… Короче, роток на замок. Грести умеешь? – Называется, напросился, – проворчал Коган. – Любая инициатива наказуема исполнением. Старая армейская шутка про старшину роты. Ладно, грести так грести. Справлюсь как-нибудь. Я хотя бы знаю, куда грести. Дольше объяснять буду. Справиться с веслами оказалось не так-то просто. Во-первых, они оказались разной длины, и Коган не сразу к ним приноровился. Непослушная посудина норовила развернуться вокруг своей оси, а не плыть в нужном направлении. Полупанов думал о своем и не замечал, как мучается его напарник. Сам факт, что кто-то из зенитчиков выпустил снаряд по мосту, стоил самого серьезного внимания. Коган греб, оглядываясь через плечо. Да, именно в эту опору попал снаряд. Если это, конечно, был снаряд. Но он ведь взорвался в воде после рикошета. Если это был рикошет. Дым почти рассеялся, и на бетонной опоре моста можно было рассмотреть маленькие щербины. С берега все виделось иначе, а теперь, когда лодка плыла под самим мостом, Бориса стали одолевать сомнения, а в эту ли часть опоры попал снаряд. – Черт! – Полупанов поднялся на ноги и теперь стоял, балансируя в лодке на небольшой волне. – Глазастый ты, инженер. Жаль, конечно, но ты, кажется, прав. Вон, видишь? – Да, теперь вижу, – нахмурился Коган, глядя на борозду у края опоры. – И направление соответствует. Если снаряд летел так, то рикошетом его отбросило вон к той затопленной железяке возле камышей. Слушай, а сколько прошло секунд с того момента, как снаряд ударился в опору, и до его взрыва? – Соображаешь, – одобрительно кивнул лейтенант. – Но только это ты все видел, ты и считай. Судя по следу, это 37-миллиметровый снаряд автоматической пушки. Самолеты шли на высоте километра три. А какая начальная скорость у снаряда? – Думаю, 800–900 метров в секунду. Значит, три или четыре секунды до взрыва. И сколько прошло? Пожалуй, так и есть. – Значит так, инженер, – Полупанов сел на лавку, глядя Когану прямо в глаза. – Ты, конечно, человек умный, иначе бы тебя не прислали на секретный объект. Тебе наверху доверяют, поэтому и я доверяю. Но только давай горячку не пороть и выводов не делать. Я разберусь. Это моя служба. Понял меня, инженер? – Я, между прочим, того же мнения. Тебе с этим разбираться. Я-то что во всем этом понимаю? Мое дело – другое. Так что ты своим делом занимайся, а я своим. И насчет бдительности не агитируй меня. Я знаю, где и когда говорить, а когда язык за зубами держать и помалкивать в тряпочку. Дело-то государственное. – Вот и ладушки, – кивнул лейтенант. – А теперь греби назад. – Кто бы сомневался, – хмыкнул Коган и развернул лодку. Обратно дело пошло быстрее – он приноровился грести разными веслами. Машина Маринина стояла на краю обрыва. Сам оперативник, бросив фуражку на сиденье, стоял с биноклем и рассматривал мост. Коган и Шелестов стояли рядом, рассуждая о направлении полета снаряда и месте, откуда его выпустили. – Давай еще раз пройдемся по стационарным батареям, – предложил Шелестов. – С увекского берега могла пушка послать снаряд под таким углом? Нет, он бы летел сверху вниз. Пусть под небольшим, но все же отрицательном углом. Рикошет был бы метрах в пяти от опоры. Да и черта соприкосновения идет почти параллельно другой опоре. С энгельсского берега снаряд прилететь не мог. Он бы попал в другую часть опоры, с противоположной стороны. Теперь вариант немецкого реактивного снаряда с самолета? – Ну, это совсем нелепость, – отмахнулся Коган. – Авиационный «эрэс» летел бы отвесно вниз. – Ладно, чего тут умничать, – опуская бинокль, отозвался Маринин. – Яснее ясного: снаряд прилетел с одного из военных катеров. Или с установки, которую с берега нацеливали на мост. Между прочим, дымовая завеса, бомбежка – чем вам не условия для диверсии? – Не верится мне, что среди военных моряков нашелся кто-то… – Коган отрицательно покачал головой. – И мне не верится, – согласился Шелестов. – Но факт был, ты сам его зафиксировал, Борис. Так что нет у нас другого выхода, как проверять. – Вот потому, что снаряд прилетел с катера, я прошу вас, Максим Андреевич, не вмешиваться. Дайте мне возможность все проверить самому, убедиться, что не было никакого злого умысла. Я с командирами все решу, чтобы «не выносить сор из избы». Мы восстановим диспозицию кораблей в момент налета, проверим береговую линию. Думаю, удастся точно сказать, с какого катера был сделан выстрел. А там – сами понимаете, проверим личности, и все как положено. Но без шума. – А раньше такое случалось, Глеб Захарович? – спросил Коган. – Тут зенитки второй год стоят. – Нет, не слышал такого. Я бы знал. Аркадий Храпов вышел из вагона на платформу и, перекинув плащ через руку, достал папиросы. Не спеша прикурил, сунул сожженную спичку назад в коробок и, глубоко затягиваясь дымом, оглянулся. Город жил своей жизнью. Вокзал, привокзальная площадь – все соответствовало описанию, данному им во время подготовки. С видом человека, который давно не курил, Храпов затягивался, прикрывая глаза, но не упускал из виду пассажиров, покинувших поезд. Вот и Бурлаков с Лыковым. Идут почти рядом, но делают вид, что незнакомы. Хвоста за ними, кажется, нет. Эти двое должны дойти до речного вокзала, а оттуда на трамвае ехать на другой конец города. А вот и Агафонов с Кочетковым. Но что такое? Черт, только не это! Стиснув зубами бумажный мундштук папиросы, Храпов увидел, как к ним подошел милиционер. Неужели арест? Или простая проверка? А у них у каждого по пистолету. Не успеют выбросить. Храпов насторожился, но когда в ответ на обращение милиционера Агафонов вытащил из кармана зажигалку и дал тому прикурить, бывший штабс-капитан с шумом выдохнул: обошлось! Члены группы отправились каждый своим маршрутом. Храпов выбросил в урну окурок, поправил шляпу и снова шумно вздохнул. Вот уже третий день после заброски он никак не мог справиться с волнением. Сознаваться в этом, даже самому себе, было стыдно. Но он прибыл сражаться за свою Россию. Он должен быть холоден и спокоен. Он должен ненавидеть врага и делать все то, что поможет ему вернуть его Родину. С другой стороны, Храпов наслаждался этим состоянием внутреннего волнения, пытаясь обмануть самого себя. Он был дома, на своей земле. И какой бы она ни была, под какой бы властью ни находилась, это были те же самые русские люди, те же самые березы, речушки и даже облака над головой. Это был тот самый воздух России, которым он дышал когда-то очень давно. И этот воздух его опьянял. Они встретились в восемь часов вечера в универмаге. В отделе верхней одежды к Храпову подошел Лыков, тихо кашлянул: – Все в порядке. Есть дом на отшибе. Чисто все, проверяли. – Хорошо, иди, – кивнул Храпов, примеряя очередное пальто. Он шел за Матвеем, держась метрах в двадцати сзади. Бывший танкист лузгал на ходу семечки, посматривал благодушно по сторонам, заглядывался на девушек. Вел себя вполне спокойно. Приходилось верить на слово, что все в порядке. Ведь диверсантам целый месяц вдалбливали, как проверяться, как снимать жилье, как убедиться, что помещение не под наблюдением, какие легенды существуют для хозяев. И сейчас Лыков вел себя правильно. Храпов убедился, что они идут не кратчайшим путем, а как учили, делая несколько петель и возвращаясь на предыдущую улицу. Наконец Матвей остановился и нагнулся, завязывая шнурок на ботинке. Это было сигналом, что они на месте. На улице совсем стемнело, в окнах домов загорелся свет. Это была окраина города неподалеку от авиационного завода. Пролетарский поселок возник на месте деревни, когда расширялся город, когда строились цеха, а вокруг них росли жилые микрорайоны. Дождавшись, пока Лыков откроет калитку и пройдет во двор, Храпов еще раз осмотрелся по сторонам. Хорошее место. Можно выйти на улицу, можно на задние дворы, а можно огородами через соседский участок выбраться к заброшенным садам. И двор этого дома давно зарос дикой сливой, черемухой и сиренью. В темноте соседям не видно, кто пришел, кто ушел. Все собрались за столом, напряженно глядя на своего командира. Храпов понимал, что от него ждут известий о том задании, которое предстоит выполнить группе. Но он еще не знал этого задания сам, для этого ему предстояло выйти на старшего второй группы. Но расслаблять людей не стоило. – Место хорошее, одобряю, – сухо сказал Храпов. – Здесь живете две недели, потом перебазируетесь на новое место. Для этого каждый должен присмотреть жилье. Выберем наиболее подходящее. Слушай приказ. Бурлаков! Тебе осмотреться в поселке, приглядеться к соседям. Кто такие, как живут. Часто ли по улицам ходит участковый. Выясни, есть ли поблизости кто-то из судимых граждан, может быть, есть места, где собираются блатные. Доложишь – решим, нужен ли нам контакт с ними. – Сделаем, начальник. Нашему брату что по улице послоняться, что в пивнушке посидеть, закорешиться с кем. Это дело плевое. – Хорошо. Лыков, ты у нас танкист, а значит, за тракториста сойдешь. Походи, поищи работу по специальности. Посмотри, кто требуется на заводах. У тебя самые надежные документы, но все равно не рискуй. В отделы кадров не суйся, милицию за версту обходи. Береженого бог бережет. Лыков с готовностью кивнул и даже чуть привстал на стуле, как будто хотел прямо сейчас идти выполнять приказ. Поймав строгий взгляд командира, сразу притих, сложил руки на столе. – Теперь вы, Агафонов и Кочетков. Вам два дня на то, чтобы подготовить и замаскировать скрытые проходы с этого участка на соседний, в переулок и на пустырь. Проверить, куда можно выйти пустырем, куда выходит соседний переулок. Проверить запоры на двери и на окнах. Смазать. Ежедневно в доме остается один член группы. Составить график. За меня остается Агафонов. Я буду жить в другом месте, здесь встречаться будем редко, в основном – на рынке и в других местах, где больше народу. Себе квартиру в городе Храпов тоже нашел. Одинокая подслеповатая старушка сдала ему комнату в коммунальной квартире. Старый двухэтажный дом с выходом на две стороны и общей кухней. Но там Храпов намеревался только ночевать. Сейчас его главной целью было войти в контакт с командиром второй группы и получить задание. Глава 6 Самолеты улетели, так и не сбросив ни одной бомбы по целям. Затемнение, мощный заградительный огонь – трудно пробиться бомбардировщикам, но фашисты упорно посылают все новые и новые группы самолетов. И опять сведения, что были парашютисты. Трясясь в кабине полуторки, Буторин вместе с группой бойцов истребительного батальона ехал на юг, к выезду из города. НКВД оповестили, милицию тоже. Снова заработал механизм розыска. Милицейские и военные патрули комендатуры перекрывали дороги, устраивали проверки документов, досмотр личных вещей. Буторин знал, что такие меры, как правило, ничего не дают – диверсанты умеют прятаться. Их учат, как действуют советские органы, как избежать провала при проверке. Но и пренебрегать такими мерами нельзя, иначе враг обнаглеет и будет ходить в советском тылу, как у себя дома. – Кто видел парашютистов? – Буторин подошел к группе из трех мужчин и двух женщин. – Участковый сказал, кто-то из вас парашюты видел в небе. – Я видела, – бойко ответила женщина лет сорока с высокой грудью и глубоким вырезом на кофточке. Она поправила платок так, чтобы вырез стал еще заметнее, но Буторин не обратил на это внимания. – Что вы видели? Расскажите. – Светлое такое в небе, большое. Появилось и исчезло. Ну, я так и подумала, что опять эти, как вы их назвали. – Светлое? А небо уже посветлело или было темное? – Светлело на горизонте уже. Я выходила корову доить, когда все началось, а потом вспыхнуло два раза, вот я и сказала Никанорычу, что опять диверсантов выбросили. Буторин пытался задавать вопросы по-разному, он даже хотел заставить женщину нарисовать, как выглядели парашютисты в небе. Но ничего, кроме яркого пятна или вспышки, женщина вспомнить не могла. Причем она была уверена, что это не разрывы зенитных снарядов. Их она тоже видела: они облачками появлялись очень высоко в небе, там, где летели самолеты. А парашюты были низко.